Формирование, современные проблемы и методологический идеал культурологии

Известно, что в эпистемическом отношении культурология неоднородна, поскольку культура и отдельные явления культуры изучаются в нескольких научных дисциплинах (философии и социологии культуры, культурной и социальной антропологии, этнологии, этнографии, семиотике, истории). Тем не менее, сегодня мы говорим о культурологии как целостной самостоятельной дисциплине. Спрашивается, в каком смысле?

Чтобы понять современный интерес к культурологии, нужно учесть следующее. Культурология – не только новая область знаний, но и мировоззренческая дисциплина, дополняющая философию, которая в ряде своих современных направлений сама начинает опираться на культурологические исследования. На основе культурологии сегодня происходит переосмысление и новый синтез гуманитарных знаний, то есть культурология выступает как современное основание гуманитарных наук. Именно культурология, конечно, наряду с другими современными дисциплинами помогает понять и выработать решение глобальных проблем, с которыми столкнулась наша цивилизация. В России дополнительный интерес к культурологии связан как с ее культурными особенностями (многоукладность и многокультурность, срединное положение между Азией и Европой, некоторые культурные традиции), так и, отчасти, неудачными попытками модернизации и реформ.

Как мы видим, интерес к культурологии вызван двумя разными обстоятельствами. Во-первых, это глобальные проблемы кризиса нашей техногенной цивилизации и предощущение ростков новой, грядущей цивилизации, во-вторых, собственно российские проблемы. К последним в научном отношении относится полемика ведущих российских культурологов о предмете культурологии, критика культурологического образования, включая практические действия (вытеснение культурологии из обязательных социально-гуманитарных дисциплин вузов, попытки исключить ее из числа научных специальностей ВАК), быстрое становление прикладных культурологических исследований и разработок. Пожалуй, наибольшее значение в стимулировании обсуждения современной ситуации в культурологии сыграли проблемы культурологического образования. Именно практика культурологического образования (точнее ее недостатки и проблемы) привели к постановке вопроса о культурологии как единой дисциплине, а не наборе отдельных подходов к изучению культуры (социологическом, антропологическом, этнографическом, философском и т. д). Но дальше взгляды культурологов разделились. Одни культурологи отстаивают необходимость синтеза культурологических предметов и знаний на основе одного определенного подхода (например, философского, как Вадим Межуев, естественнононаучного, социологического – Эльна Орлова, исторического – Андрей Флиер[80], другие выступают за соединение в культурологии разных подходов. Например, А.Шеманов пишет, что “если рассматривать образование как процесс, в котором формируется человек в качестве субъекта социальных и культурных изменений, то в нем должны созревать и способы синтеза научной объективности и ценностной личностной субъективности” и эту задачу естественно было бы адресовать культурологии[81].

Но и обратно, несформированность научного предмета культурологии существенно затрудняет развитие культурологического образования. Например, большая часть учебных курсов по культурологии представляет собой соединение сведений по истории культуры, отдельных направлений культурологических исследований, объяснений предмета и понятий культурологии, а нередко и материалов из других областей знания - истории искусства, эстетики, семиотики, психологии и других. Обязательный минимум содержания культурологии утверждает, что это - “история мировой культуры; история культуры России; школы и направления культурологии; охрана и использование культурного наследия”. Налицо явная эклектика.

Наконец, быстрое нарастание прикладных культурологических исследований не сопровождается поддерживающей их методологической и теоретической рефлексией. Неясно, что собой представляют подобные исследования и как они должны строиться.

С моей точки зрения, указанная здесь ситуация в культурологии делает необходимым методологический анализ и осмысление; кстати, ведущие российские культурологи этим интенсивно занимаются. При этом важно отрефлексировать подход, с точки зрения которого подобный анализ и осмысление могут осуществляться. Дальше я намечу свой подход. Прежде всего нужно учесть, что осмысление и изучение культуры имеет свою историю, то есть генетический подход может быть отнесен к первому принципу моего подхода.

Исходный этап развития культурологического знания условно может быть назван философским. Здесь конституируется сама «идея культуры». Свою задачу, пишет Межуев, философы видели в «выработке некоторой общей "идеи культуры", объясняющей смысл и направленность мировой истории в целом». Второй этап - эмпирического изучения явления культуры. «Самую первую парадигму наук о культуре, - пишет Ионин, - можно назвать эмпирической. Это сбор информации о разных народах, их нравах, обычаях, образе жизни, ее описание и попытки систематизации. В учебниках этот период обычно обозначается как предыстория или доистория науки»[82]. Понятно, что на этом этапе используются идея культуры и представления о культуре, формирующиеся на ее основе и в результате эмпирических исследований. Третий этап - построения культурологии как научной дисциплины. Здесь вырабатываются принципы и критерии культурологической истины (объяснения), создаются идеальные объекты, строятся культурологические теории. На этом этапе складываются дилеммы и парадигмы культурологии[83]. При построении культурологической науки широко используются эмпирические исследования. Наконец, на четвертом этапе, наряду с продолжающимся развертыванием культурологической науки, складываются прикладные культурологические исследования, на которые все больше начинает ориентироваться культурологическое познание.

Второй принцип моего подхода состоит в переходе от обсуждения отдельных понятий “культура” к анализу практик, в рамках которых формируются разные понятия культуры, а также анализу различных научных стратегий и подходов изучения культуры, прежде всего философского, естественнонаучного, гуманитарного, социокультурного и исторического. Поясню. Вадим Межуев анализируя, что собой представляла идея культуры, пишет следующее. «Культура для просветителей - синоним нравственного, эстетического, интеллектуального, в широком смысле - разумного - совершенствования человека в ходе его исторического развития... Данная идея вносила в историческое познание представление о порядке, связанности и последовательности исторического процесса, усматривая их прежде всего в духовной сфере... она заключала в себе понимание особенностей существования и развития человека в границах прежде всего европейской истории»[84]. Это было оценочное понятие культуры, позволявшее «постигнуть смысл и направленность человеческой истории в целом», исходя из убеждения в том, что именно европейская история и культура являются «высшим достижением духовного развития человечества»[85].

То есть, по Межуеву, идея культуры и соответствующее понятие были ответом (объективацией) на формирование особой практики - самосознание европейского человечества как целого; дальше на этой основе разворачивались и другие практики (просвещение населения, колонизация других, “менее культурных” народов, практика миссионерства). Анализируя понятие культуры как “многообразия культур” и понятие “массовой культуры”, Кирилл Разлогов, по сути, применяет тот же самый прием объяснения, то есть в качестве важнейшей предпосылки формирования этих понятий рассматривает соответствующие практики (формирование национальных государств и отдельных наций, создание сферы устойчивых массовых культурных услуг и социального управления на основе СМИ, телевидения, а сегодня и Интернета)[86]. Мишель Фуко и современные методологические исследования показывают, что понятия типа “культура” появляются в ходе объективации схем, обеспечивающих формирование и функционирование определенных социальных практик и связанных с ними властных отношений. В таком контексте, прежде всего организационном, ведь организуется практика, культура выступает как объект полагаемый мыслью, а не объект изучения; но затем культуру, выделенную таким образом, начинают изучать.

Напротив, Эльна Орлова разные понятия культуры осмысляет на основе анализа различных стратегий научного познания (для меня эта позиция всегда была исходной). «Когда, - пишет она, - основным в познании считается установление фундаментальных нормативных порядков, отделяющих мир человека от остального мира, это можно сделать только средствами философии. Если акцент в познании помещается на процесс непосредственного наблюдения искусственных феноменов в том виде, в котором они явлены людям, в специфичности, уникальности их проявлений или попытке обнаружить нечто общее за внешне различными феноменами, незаменимым становится гуманитарный тип познания. В случае достаточно накопленного опыта практического обращения с определенными культурными феноменами возникает вопрос о возможности их целенаправленного регулирования, прагматического использования и т.п. Соответственно актуализируется научный подход к этим феноменам»[87]. Я сейчас не хочу обсуждать, что Орлова гуманитарный тип познания фактически не относит к научному, что неверно. В данном случае важнее другое, а именно, сравнение стратегий познания и их корреляция с разными понятиями культуры; культура тогда понимается как объект изучения, формируемый соответствующими стратегиями.

Ниже я буду сочетать подход к анализу понятия культуры через анализ соответствующих практик с подходом, предполагающим разведение типов стратегий познания. Дело в том, что понятия культуры несут в себе черты и того и другого.

Третий принцип моего подхода можно назвать «установкой на современность», включающий и такой момент как «участие в культурологических практиках». «Можем ли мы, - спрашивает М.Фуко, - рассматривать современность не как исторический период, а как установку? Под установкой я подразумеваю способ отношения к актуальности; добровольный выбор, делаемый отдельными людьми, и, наконец, способ мыслить и чувствовать, способ действия и поведения, который одновременно указывает на определенную принадлежность и выступает как задача. Несомненно, это несколько напоминает то, что греки называли этосом. И следовательно, я считаю, что скорее стоило бы стремиться не к тому, чтобы отличить период современности от периодов пред-современности и пост-современности, а к пониманию того, как установка современности противостояла “конт-современным” установкам”»[88]. В данном случае этот принцип означает, необходимость такого подхода к осмыслению культурологии, который обусловлен моим личным участием в культурологическом движении, теми задачами, которые я стремлюсь решить в культурологии и относительно культуры.

Практические ориентации культурологии

Начну с характеристики культурологических практик, точнее ценностных ориентаций, которые предполагают такие практики. Широко распространенной культурологической ориентацией является установка на «понимание» (чужой культуры, образа жизни, поведения и т.п.). Но само понимание культуры, как известно, может быть различным.

В качестве первой ориентации можно считать культурологическую установку на понимание притом, что не артикулируется сам характер понимания. В этом смысле допускается любое истолкование как возможного воздействия на культуру (вплоть до отказа влиять на нее), так и природы культуры как объекта. Такой подход, к сожалению (к сожалению, с точки зрения методологии, которая стремится к ясной артикуляции), достаточно широко распространен в современной культурологии.

Вторая ориентация культурологического изучения – «понимание с целью самоорганизации». В этом случае культуролог изучает свой объект не с целью воздействия на него, а с тем, чтобы понять, как действовать самому. Например, путешественник, прибывающий в чужую для него культуру, должен знать как себя вести, чтобы не оскорбить чувства людей или действовать эффективно. Международная политика в отношении других стран также невозможна без подобной установки.

Третья ориентация – «понимание с целью того или иного контролируемого влияния». Она, например, характерна для социологии культуры. Характерна она и для культурологических концепций модернизации. При этом обычно культуролог представляет свой объект как целостную органичную систему и пытается описать закономерности ее функционирования и развития.

Особый случай культурологической ориентации задается идеей «диалога (встречи) культур». Диалог в данном случае может пониматься по-разному: например, по Бахтину, как высказывания целостных суверенных форм культурного сознания, по Шебутани, как поведение, адаптированное к взгляду другой культуры, по Парсонсу, как стремление культур к согласию и компромиссу. По сути, эти представления относятся к предыдущей, третьей ориентации.

Л.Ионин в своей книге[89] задает следующие типы взаимодействия культур, определяющих, с его точки зрения, ценностные ориентации культурологии: геттоизация, ассимиляция, культурный обмен, частичная ассимиляция, колонизация и модернизация. Все они, на мой взгляд, также относятся к третьей ориентации. Теперь основные стратегии научного познания.

Естественнонанаучный дискурс. Его отличительные черты таковы. Естественнонаучный дискурс противопоставлен гуманитарному, это идет еще от оппозиции “наук о природе” и “наук о культуре”. Объектом естественнонаучного изучения считаются явления и законы “первой природы”. Методологический анализ показывает, что в естественных науках явления природы истолковываются и описываются таким образом, чтобы на основе полученных знаний можно было в инженерной деятельности создать управляемые технические устройства. Для этого при построении естественной науки проводится не только логический контроль теоретических построений, что было характерно и для античной науки, но и экспериментальный. В эксперименте естествоиспытатель не только соотносит изучаемое природное явление с теорией (как правило, выполненной в языке математики), но и с помощью технических средств организует это явление таким образом, чтобы оно точно соответствовало описаниям и предсказаниям теории. В результате и становится возможным относительно природы, “написанной на языке математики” и “организованной в эксперименте”, рассчитывать, прогнозировать и создавать управляемые технические устройства. Как бы не различались стратегии отдельных представителей естествознания, все они имеют одну цель - так описать и объяснить природные явления, чтобы на этой основе можно было развернуть инженерную практику и создавать управляемые технические изделия. Вот и Орлова пишет, что культурология, ориентированная на естественную науку, должна давать “возможность целенаправленного регулирования” культурных процессов.

Гуманитарный дискурс. И он противопоставлен, но естественнонаучному дискурсу. В гуманитарной науке изучаются не явления первой природы, а явления, относящиеся к гуманитарной реальности. Для последней характерны не только другие закономерности, но и рефлексивные отношения, то есть здесь исследователь и изучаемое явления принадлежат к одному плану - культуре, духу, сознанию и прочее. В результате гуманитарные знания прямо или опосредованно включаются в изучаемое явление, влияют на него.

Другая особенность гуманитарного познания - выделение изучаемого объекта с позиции исследователя, ориентированного на собственное видение проблемы и гуманитарной реальности. Если для естественнонаучного подхода характерна единая точка зрения на природу и возможность использования теоретических знаний, то гуманитарий, как в свое время писал В. Дильтей, обнаруживает в своем объекте изучения «нечто такое, что есть в самом познающем субъекте». Другими словами, для него характер изучаемого объекта и понимание возможностей использования гуманитарных знаний соотносимы с его собственной личностью, идеями, методологией или, как писал М.Вебер, с его ценностями. Следовательно, допускается много разных подходов в изучении, что влечет за собой разные варианты гуманитарного знания и теорий, объясняющих «один и тот же эмпирический материал и факты».

В норме гуманитарного ученого интересуют другие, нетехнические области употребления научных знаний, а именно те, которые позволяют понять другого человека, объяснить определенный культурный или духовный феномен (без установки на его улучшение или перевоссоздание), внести новый смысл в определенную область культуры либо деятельности (т.е. задать новый культурный процесс или повлиять на существующий). Во всех этих и сходных с ними случаях гуманитарная наука ориентируется не на инженерию, а на другие, если так можно сказать, гуманитарные виды деятельности и практики (педагогику, критику, политику, художественное творчество, образование, самообразование и т.д.).

Особый случай гуманитарного познания и практики - возможность в реальности формировать объект, соответствующий гуманитарной теории. Например, для ряда психологических гуманитарных теорий в психологической практике были созданы типы психик (клиентов), хорошо описываемые этими теориями. Наиболее известный случай - психоанализ, создавший своего психоаналитического клиента. В рамках этой практики клиенту внушаются именно те знания, схемы и формы поведения, которые отвечают психоаналитической теории. И в том случае, если это удается (что, естественно, получается не так уж часто), человек частично (только частично) начинает вести себя в соответствии с теорией. Энтони Гидденс связывает этот феномен с отношением «рефлексивности». «Знание, - пишет он, - на которое претендуют профессиональные исследователи (до некоторой степени и многообразными способами), присоединяется к своему предмету (в принципе, но также обычно и на практике) его изменяя. В естественных науках данный процесс не имеет параллелей»[90].

Социокультурный дискурс. В.Федотова утверждает, что социальные науки должны создавать знания для построения социальных технологий. Вообще социальная действительность такова, что предполагает постоянное свое воссоздание (в работе сознания и деятельности отдельных людей или поколений). Социальные же технологии - это специальные способы воссоздания социальной действительности, и, начиная с “Государства” Платона, социальные науки ставят своей целью продуцирование знаний для их эффективного осуществления. У социальных наук, говорит Федотова, есть еще одна важная функция - критического анализа социальной действительности. Задача ученого-обществоведа на сегодняшний день, пишет она, “состоит не только в производстве нового знания, доставляющего новые возможности, но в разрушении фиктивных ожиданий обыденного сознания от сферы управления... важнейшими функциями социальных наук является критика действительности и ее проблематизация. Вопрос же о том, “Что позитивного для развития общества может дать наука?”, который всегда представлялся основным, не снимается этими утверждениями, а требует более дифференцированного подхода”[91].

В своих исследованиях я пришел к сходным результатам. Социальная наука относится к гуманитарному типу, специфика социокультурного подхода состоит в двух моментах: какую именно социальную действительность видит и хочет актуализировать ученый социальных наук, а также какими собственно средствами (с помощью каких социальных технологий) он рассчитывает решить свою задачу, иначе говоря, какой тип социального действия он принимает и обеспечивает с помощью своего исследования. Поясню, что я имею в виду, употребляя понятие “социальная действительность”. С одной стороны, это то, что создается (творится) человеком, но с другой - особая природа, “социальная”. Обычно, говоря о первой природе, мы в той или иной степени категорируем материал в естественной модальности. Обычная трактовка естественного плана такова: естественное не предполагает вмешательства деятельности с ее целями и преобразованиями; изменения, вызванные в природном явлении (ими в частном случае может выступить и деятельность) автоматически влекут за собой другие изменения; законы природы схватывают именно эти зависимости автоматических изменений. Но социальная природа устроена совершенно иначе, чем первая природа.

Во-первых, ее явления сложились под воздействием культуры и деятельности, и в этом смысле, это артефакты. Как артефакты социальные явления пластичны и могут меняться в значительных пределах. Например, техника или здоровье человека менялись в разных культурах под влиянием культурных и социальных факторов. Человек может прожить в среднем и 30 лет и 70, пользоваться и деревянной палкой рыхлителем и стальным плугом. Сегодня мы говорим, что норма жизни человека должна превышать сто лет, однако, что общество будет думать на этот счет через несколько тысяч лет? Как социальное явление здоровье нагружено массой культурных и исторических смыслов, существенно зависит от социальных технологий и образа жизни, не менее существенно, что мы сами определяем границы, и отчасти, особенности своего здоровья[92]. Означает ли сказанное, что здоровье - это произвольная конструкция и мы может лепить его как хотим? Например, можем ли мы добиться, чтобы человек не болел вообще или не умирал? Думаю, что нет, здоровье, хотя пластично и может быть изменено, но все же в определенных пределах, за границами которых это будет уже не здоровье человека, а что-то другое.

Во-вторых, социальные явления, с одной стороны, уникальны, а с другой - законосообразны. Уникальны они в том отношении, что являются элементами и составляющими определенной культуры, определенной формы социальной жизни (архаической, античной, средневековой, Нового времени, западной или восточной, российской и прочее). В качестве таких элементов и составляющих социальные структуры отражают в своем строении уникальные проблемы и способы их разрешения, характерные для определенной культуры и времени. Например, в архаической культуре социальные явления сложились в процессе решения определенного круга проблем - организация коллективной охоты, лечение заболевших членов племени, проводы в другой мир умерших, толкование сновидений, рисунков, масок, скульптурных изображений и пр. - причем основной способ организации социальной жизни строился на основе идеи души[93]. Как моменты и составляющие архаической культуры социальные явления того времени уникальны, если они и воспроизводятся в других более поздних культурах, то именно как уникальные образования, не характерные для этих культур.

Законосообразны социальные явления, поскольку удовлетворяют логике формирования различных подсистем социума и культуры. Например, последние годы я стараюсь показать, что существует взаимосвязь по меньшей мере восьми основных подсистем - базисные культурные сценарии (картины мира), социальная структура (институты), хозяйственное обустройство (хозяйство), экономика, власть, общество, популяции, личность [94]. Например, в Средние века базисные культурные сценарии строились на основе идей христианства, ассимилировавших целый ряд античных и архаических представлений; соответственно церковь как социальный институт выдвигается на первый план и постоянно конкурирует с другими социальными институтами (светской властью, семьей, правом); в хозяйственной деятельности органически сочетаются общинные и натуральные формы деятельности (первые были обусловлены христианским миропорядком, вторые - античной традицией); “экономика” диктуется средневековыми институтами и двойной властью - церкви и государства; общество, популяции (граждане Рима, варвары и др.) и личность формируются под влиянием образа Творца и деятельности церкви. В любой культуре, хотя содержание указанных восьми подсистем и будет различным, поскольку каждая культура, как я сказал, представляет собой уникальную форму социальной жизни, каждая подсистема должна быть согласована и связана с остальными, причем существенные изменения в одних подсистемах влекут за собой изменения в других.

Я выделил восемь подсистем, но кто-то, решая другие задачи, может выделить меньшее или большее число. Не исключено, что могут сложиться еще какие-то подсистемы. Важно другое - взаимосвязанность подсистем и процессов, позволяющая истолковывать социальные явления в естественной модальности. И опять же не так, как в естественных науках. “Социальные законы” задают не вечные условия и отношения, а лишь гипотетические схемы, которые попадая на новую культурную и социальную почву, стимулируют “рост” новых актуальных условий и зависимостей. Например, сегодня здоровье существенно зависит от культивирования медицинских и валеологических концепций, развития медицинских технологий, действенности ряда социальных институтов (здравоохранения, права и других), развития медицины как важной отрасли хозяйства и экономики, использования медицины в качестве одного из источников власти, ценности здоровья в структуре личности. Означает ли это, что данные закономерности будут воспроизводиться в будущем? Многое будет определяться тем, удастся ли минимизировать негативные последствия, обусловленные медицинским подходом к здоровью, окажутся ли по-настоящему эффективными альтернативные концепции здоровья (гомеопатическая, духовно-экологическая, эзотерическая), какое место в структуре личности будет занимать здоровье в ближайшем и более отдаленном будущем, как общество и государство будут относиться к здоровью своих граждан и т. д.[95]. Если, например, специалист своими проектами хочет способствовать сокращению зоны влияния «медицинского дискурса» здоровья и, напротив, становлению «духовно-экологического дискурса» (в соответствие с которым «человек здоров, если он правильно живет»[96]), то его будут интересовать ответы на вполне определенные вопросы. Например, как показать, что с медицинскими технологиями связаны неприемлемые негативные последствия, что человек становится заложником медицинского потребления, как переориентировать современного человека на правильную жизнь и убедить его, что с ней связано и его здоровье, какие институты нужно поддерживать или создать для решения этих задач, а какие выводить из игры, какие идеи и сценарии развивать и культивировать для поддержания этих начинаний и прочее.

При этом специалист должен анализировать различные аспекты здоровья, рассматриваемые в естественном залоге. Конкретно, он должен рассмотреть, какие негативные последствия при существующей сегодня медицинской практике возникают при лечении больных; как человек становится заложником медицинского потребления, какую здесь роль играет реклама, рекомендации врачей, образцы и т. п.; каким образом можно воздействовать на фундаментальные ценности человека, показав ему, что успех, власть, развлечения и комфорт разрушают человека, напротив, ценности здоровой простой жизни, семьи, любви, помощи другим, воспитания детей, творчества способствуют здоровью; как действуют современные социальные институты, определяющие здоровье населения, и на какие “клавиши” нужно нажимать, чтобы они изменялись в нужном направлении; какие идеи и сценарии современной культуры обусловливают представления о здоровье и как на них можно воздействовать. Ответы на все эти вопросы представляют собой не законы, наподобие естественнонаучных, а схематизации зависимостей при существующих условиях и мыслимых в настоящее время действиях.

На основе этих схематизаций специалист прорабатывает свой материал и организует взаимодействие всех участников своего проекта, выходя на новое понимание здоровья и практически реализуя его. Это новое понимание здоровья, хотя и использует результаты указанного здесь анализа здоровья, тем не менее, дисциплинарий способствует формированию именно нового этапа развития здоровья, создает новое его понимание, ориентированное и на особенности современной ситуации, и на взгляды самого дисциплинария, и на коммуникацию по поводу здоровья, и на осмысление негативного опыта в сфере медицины и положительного в сфере альтернативной валеологической практики.

Таким образом, социальные законы позволяют сценировать возможные условия и зависимости, оценивать происходящее, но в условном залоге, самоопределяться, обсуждать и анализировать факторы и условия, которые могут повлиять на интересующее дисциплинария социальное явление. Но они не позволяют прогнозировать, рассчитывать, конструировать. Социальные законы - это схемы, в которых специалист прорабатывает и конституирует интересующее его явление. При этом он должен следить, что реально получается из его усилий, какой объект “прорастает”, а также, удается ли ему реализовать свои ценности и убеждения. Иначе говоря, кроме всего прочего социальные законы валентны социальному опыту и личности специалиста.

Философский дискурс. По позиции изучения философ сближается с гуманитарием, но у него другие задачи. Его цель - осмысление современности, создание мыслительного плацдарма для ответов на ее вызовы. Это предполагает, с одной стороны, критику отживших, тормозящих дальнейшее развитие способов мышления и видения, с другой стороны, создание новых идей и схем, вводящих в современность, с третьей - разворачивание новых типов социальности, коммуникации и рефлексии. В этом смысле философия не только познание, но и формы новой жизни. Вероятно, поэтому Вадим Межуев утверждает, что философия культуры это не наука. «Философия, - пишет он, - ставит вопрос не об объекте, а о бытии. И культура для нее - не объект познания, а лишь способ, форма проявления, обнаружения человеческого бытия, как оно раскрывается в данный момент времени. Ученый может рассказать нам о разных культурах, как они существуют объективно, для философа культура - то, что имеет отношение к нам, живущим здесь и сейчас, что имеет тем самым субъективную значимость и ценность... Философия делает возможным наше собственное существование в культуре, тогда как наука лишь фиксирует культурное многообразие мира безотносительно к вопросу о том, кто мы сами в этом мире»[97]. Я думаю, что Межуев не совсем прав. Во-первых, гуманитарные и социальные науки тоже делают возможным наше собственное существование в культуре. Во-вторых, философия как способ конституирования новой жизни не исключает философское познание, но оно будет ориентированным как раз на эти формы. Именно философия в условиях кризиса и распада культуры должна прокладывать дорогу для наук, особенно гуманитарных и социальных. Например, сегодня мыслятся такие задачи философии культуры: критика существующей техногенной цивилизации и ограничения амбиций новоевропейской личности, разработка идей выживания человечества, безопасного развития, новых форм общения и коммуникации и переориентация всех наук на решения этих и сходных задач.

Исторический дискурс. Говоря сегодня об истории, обычно имеют в виду те или иные научные реконструкции истории. Для таких реконструкций характерны три основных момента: а) опора на исторические факты и исторический материал, б) своеобразные принципы «непрерывности» и «полноты» исторического объяснения (в соответствии с ними история какого-либо явления описывается так, как если бы историк точно знал границы этого явления и все стадии его исторического изменения; ясно, реализация этих принципов - всего лишь прием исторического объяснения), в) использование для исторического объяснения понятий и средств определенных наук, например, социологии, психологии, семиотики, других гуманитарных наук. В результате один и тот же исторический материал (сохранившиеся в истории тексты, свидетельства, формы осознания) допускает не одно, а множество теоретических осмыслений, в результате чего разные историки воссоздают несовпадающие истории.

Хотя иногда различные реконструкции генезиса дополняют друг друга, все же чаще они находятся, так сказать, в антагонистических отношениях. Естественное следствие подобного положения дел - борьба за истину, за правильный взгляд на исторический процесс, за поиски критериев предпочтения одного исторического объяснения другим. Один критерий предпочтения относительно очевиден. Новая историческая реконструкция и осмысление не должны увеличивать противоречия в системе исторических знаний. Объясняя одно, нельзя запутывать весь круг проблем, порождать глубокие антиномии в существующем историческом предмете. Второй критерий предпочтения более сложен и менее очевиден. Почему иногда кто-то создает новую историческую реконструкцию, отказывается от существующих исторических знаний, критикует и зачеркивает их? Потому, что этот некто - носитель другой культуры мышления, представитель другого научного сообщества. Как правило, исторические реконструкции периодически обновляются и переписываются (перевоссоздаются) на основе современных гуманитарных способов научного мышления. Со всей определенностью нужно сказать: история - гуманитарная дисциплина со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Сегодня в рамках гуманитарного подхода одним из наиболее перспективных видится именно культурологический подход. Здесь история мыслится как осуществляющаяся в виде (в форме) сменяющих друг друга культур. Культуры - это своеобразные устойчивые узлы и формы, в которых процессы эволюции и истории приобретают константный однородный характер. При гибели одной культуры и образовании следующей процессы эволюции и истории резко видоизменяются. Интерес культурологов к истории культуры, конечно, может быть различным. Его может интересовать история культуры, например, с точки зрения того, как складывались те или иные культурные традиции или определенные области (сферы) культуры, какие исторические предпосылки предшествовали той или иной культуре, какие факторы повлияли на изменения в культуре или ее гибель и т.д. и т.п. Но поверх этих различных (специфичных для отдельного исследователя) интересов, вероятно, проходит еще один глобальный интерес - стремление уяснить, что именно предшествующие или другие культуры, которые мы изучаем, дают для понимания современной цивилизации, нашего времени и культуры, для лучшего понимания нас самих. Например, В. С. Библер так осознает связь прошлых культур с современностью. Он пишет: «Вообще, современное мышление строится по схематизму культуры, когда "высшие" достижения человеческого мышления, сознания, бытия вступают в диалогическое общение с предыдущими формами культуры (Античности, Средних веков, Нового времени). Аналогичное положение извечно угадывалось в сфере искусства, той формы культуры, что всегда строится не в процедуре «снятия», но в ситуации встречи (и трагического сопряжения) уникальных и неповторимых личностных феноменов. В ХХ веке даже ценностные и духовные спектры разных форм культуры (Запад, Восток, Европа, Азия, Африка, или, в пределах самой Западной культуры, - Античное, Средневековое, Нововременное мышление) стягиваются в одном культурном пространстве, в одном сознании и мышлении, требуют от человека не однозначного выбора, но постоянного духовного сопряжения, взаимоперехода, глубинного спора в средоточии неких непреходящих точек удивления и «вечных споров бытия». И в этом, - в диалоге разных культурных смыслов бытия, - суть современного понятия, современной логики мышления»[98].

Отметим еще, что история все больше становится телеологичной, ведь ее все больше определяют сознательные усилия человека. Когда Бердяев говорил, что история должна закончиться и ей на смену придет метаистория, то это можно понимать так, что наступит время, когда сознательные усилия человечества, действительно, будут определять его судьбу и, следовательно, ход истории. Понимание истории помогают нам конфигурировать, синтезировать различные аспекты и понятия реальности, так сказать, цементируют разнородные ее части. С философско-методологической точки зрения история представляет собой определенный способ конституирования жизни именно за счет связывания ее с предыдущими и последующими состояниями. При этом историк так выделяет и истолковывает прошлое, настоящее и будущее, чтобы они становились для него значимыми. Например, выделение золотого века или божественного происхождения людей в античности позволяли грекам ощутить ценность своего текущего существования и открывали перспективу для будущего. Помещая себя в историю, человек тем самым придает значение своим действиям и поступкам. Он рассчитывает, что не только будет существовать в будущем, но также на то, что это будущее будет значимым для него. В этом смысле история образует основание для любой социально значимой реальности. Для человека история - это не только место (арена) социальных событий, но ценностное пространство его собственной жизни.

Культура как подход изучения и идеальный объект

Анализируя понятие «культура», Э.Орлова пишет, что «выражения "культура как целое", "культура как система", "развитие культуры" следует понимать как указание на теоретические построения, а не реальный объект. Соответственно понятие "культура" подразумевает не теорию или модель, позволяющую двигаться к "правильному" объяснению человеческих феноменов, но концептуальное поле для их адекватного отбора, упорядочения, интерпретации. Таким образом, понятие "культура" фиксирует точку зрения исследователя на совместную жизнь людей, а не на некоторый реально существующий "объект"»[99]. Это утверждение странно слышать от культуролога, ориентированного на идеал естественной науки. Поясняя суть культурологического подхода, Орлова пишет: «Всюду присутствует стремление подчеркнуть специфичность аспекта рассмотрения общественной жизни; провести дифференциацию изучаемых объектов по антропогенным (а не метафизическим) или природным основаниям; построить интегральную картину изучаемой области явлений как порождаемой и поддерживаемой людьми, а не просто концептуальной целостности, идентифицировать ее как определенный "тип культуры"; использовать для ее построения принцип синхронного или диахронного сравнения объектов»[100].

Действительно, характеристика культурологического подхода здесь схвачена очень точно. Но как быть с тем, что в науках о культуре исследователи, кстати, и сама Орлова, изучают культуру именно как объект, например, они говорят об устойчивых формах культурной жизни (архаических, античных, средневековых), о культуре как особой органической системе или живом организме. Я думаю, это не только образы и метафоры, а реальная попытка рассмотреть культуру как целостный объект. Только нужно учесть, что речь идет об объекте изучения, который, начиная с Аристотеля, задается как объект идеальный, то есть не только соотносимый с изучаемыми реальными явлениями, но и сконструированный таким образом, чтобы эти явления можно было мыслить научно (непротиворечиво, устанавливая истину в определенном предмете, обосновывая свои построения и т. п.; заметим, что эти принципы и требования в разные периоды развития науки уточнялись или менялись[101].

Вероятно, одно не противоречит другому: можно характеризовать культурологический подход, можно задавать культуру как идеальный объект, можно затем говорить и о культуре как реальном объекте, имея в виду конфигурацию, “вырезанную” в реальности с помощью проекции идеального объекта. С моей точки зрения, при характеристике культуры как идеального объекта важно учесть следующие моменты. Культура может быть категорирована как социальная действительность. С одной стороны, культура порождается сознательными усилиями людей, в этом смысле это своеобразное “произведение” (как писал В.Библер “мир, понятый как произведение, возведенное в статус особенного всеобщего”). Сюда же относятся трактовки культуры как смыслообразования, построения картин мира, базисных культурных сценариев и т. п. С другой стороны, все эти усилия - не только искусственное, но то, что становится естественным, что входит в естественное и определяет его. Подобное оборачивание обеспечивается прежде всего языком (семиозисом). В языке, пишет Леонид Ионин, происходит и «определение ситуации»; смысл этого важного представления раскрывается теоремой Томаса: «Если ситуация определяется как реальная, она реальна по своим последствиям»... Лукман в написанной им совместно с П.Бергером книге «Социальная конструкция реальности» показывает, что мир, в котором живут и трудятся социальные индивиды и который они воспринимают как изначально и объективно данное, активно конструируется самими людьми в ходе их социальной деятельности, хотя это происходит неосознаваемо для них самих. «Это диалектическая концепция: познавая мир, люди созидают его и, созидая, познают»[102].

Как социальная действительность культура не только законосообразна, но и уникальна. Последнее связано, в частности, с тем, что культура - это форма социальной жизни. Особенность же социальной жизни в том, что отдельные культуры рождаются, живут и умирают, однако новые культуры формируются, ассимилируя переосмысленный опыт и структуры ушедших или рядом существующих культур. В этом понимании культуру можно истолковать как генетический код Социума.

Мои культурологические исследования подсказывают следующий, конечно, один из возможных сценариев описания культуры как идеального объекта. На определенном этапе развития культурной активности и человеческой деятельности возникают “витальные катастрофы”, “разрывы” и проблемы. Они разрешаются на основе изобретения новых знаков (знаковых систем, языков). В свою очередь на их основе формируется исходный культурный опыт (ситуации, объекты, действия с ними, формы видения и понимания и т.д.). Исходный опыт в культуре не только транслируется (это - необходимое условие воспроизводства деятельности), но и используется для формирования следующего культурного опыта. Для этого опять же необходимо изобретать новые знаки, создавать новые тексты. Другими словами, в культуре действует своеобразный генетический механизм - происходит филиация идей, традиций, ценностей. Поскольку к культуре подключаются новые поколения людей, а в результате функционирования культуры возникают новые ситуации и разрывы, в ней складываются механизмы трансляции, адаптации и новации (например, происходит переосмысление традиционных представлений, осуществляется творчество). До тех пор, пока на основе всех этих механизмов, опыта и знаковых средств удается разрешать основные проблемы, снимать разрывы, осуществлять нормальное функционирование культура живет, развивается и совершенствуется. Когда же базисные культурные сценарии и картины мира, на которых держатся все основные процессы и структуры культуры, перестают соответствовать реальной социальной жизни, наступает очередная витальная катастрофа и культура умирает.

Конечно, это всего лишь одна из моделей культуры, причем достаточно метафизическая, она может не устроить многих культурологов. Но я привел ее только с одной целью: чтобы показать, что в науках о культуре все же можно говорить о культуре как целостном объекте изучения.

Оценка культурологических практик и стратегий изучения культуры

Выше я различил три основные ценностные ориентации культурологии. Первая ориентация не может быть оценена, поскольку здесь культуролог не рефлексирует свои намерения в смысле возможности влиять на культуру. Вторая ориентация (предполагающая понимание культуры с целью самоорганизации) явно связана с гуманитарным подходом, а также одной из предельных стратегий социокультурного подхода, когда субъект социального действия в качестве объекта рассматривает самого себя. Третья ориентация (понимание с целью контролируемого влияния) связана как с гуманитарным и социокультурным подходами, так и с естественнонаучным. В последнем случае культуролог трактует культуру в естественнонаучной онтологии, как например Б.Ерасов, пишущий, что социальная культурология предполагает «причинно-следственный анализ, соотнесенный с теоретической концепцией»[103]. Однако наш анализ показывает, что реализация естественнонаучного подхода в культурологии вряд ли возможна. Действительно, культура включает в себя план искусственного, помимо законосообразных аспектов содержит уникальные структуры, меняется под влиянием культурологического изучения, контролируемое управление культурой пока невозможно, хотя бы потому, что в культурологии не найдены способы согласования культурологических теорий с реальными культурными процессами.

Все другие варианты третьей ориентации, например, воздействия, контролируемые частично или направленные на сознание человека и общество в целом и т. д., относятся к гуманитарному и социокультурному подходам. Но здесь возникает принципиальный вопрос: каковы критерии правильности (истинности) культурологических концепций и теорий, создаваемых в рамках гуманитарного и социокультурного подходов? Если их создают с позиции культуролога (его ценностей, видения, понимания социального действия), если такие концепции и теории нельзя проверять в эксперименте, если сами реальные процессы культуры выделяются на основе культурологических теорий, то как судить, правильно ли построены последние или нет?

Вопрос непростой. С одной стороны, при построении культурологических теорий действуют обычные принципы научного мышления: необходимость правильно выделить эмпирический материал (факты), построить идеальные объекты и непротиворечивую систему знаний, объяснить выделенные проблемы и факты и прочее[104]. Но есть, конечно, и специфические моменты. Культурологические теории принимаются или нет обществом, на их основе удается или не удается развернуть новые культурологические практики, реализация культурологических теорий вызывает такие-то последствия (негативные или позитивные) для общества или человека. Оценка всех этих реакций культуры и следствий и может быть рассмотрена как один из критериев истинности культурологических теорий. Другой критерий - оценка методологии, исповедуемой культурологом. Например, последний действует неадекватно, если думает, что он строит точную науку, если не понимает, что создает не столько теории, сколько «языки описания культуры», включающие как культурологическое объяснение, так и набор схем, позволяющих создавать сценарии и гипотетические модели для практики, что культура, о которой он говорит в своей теории, «вырезана» и конституирована в реальности с помощью данной теории.

Но понятно, что в рамках гуманитарного и социокультурного подходов культурологических теорий может быть много, поскольку у культурологов не совпадают цели исследования, подходы, понимание типов социального действия, методология работы и прочее. В результате, чтобы создать условия для нормальной коммуникации, взаимопонимания, обмена результатами, согласованных действий, необходимо сформировать второй слой культурологии, его можно назвать «рефлексивно-коммуникационным». В этом слое будет осуществляться рефлексия отдельных направлений культурологии, отдельных подходов, стратегий изучения, типов культурологической практики. Сюда же относится формирование метапонятий культурологии, а также различных методологий. Здесь же должны выстраиваться реальные механизмы общения и коммуникации (совместные проекты, дискуссии, культурологические семинары и прочее).

Орлова Э.А. [105]