Реформирования российской высшей школы

Тот факт, что реформа системы образования в России происходит, и происходит достаточно давно, принадлежит к числу очевидностей, не требующих развернутых доказательств. Достаточно вспомнить истории с ЕГЭ, ГИФО, некомплектными школами, пертурбации с ВАКом и системой аттестации и аккредитации учебных заведений. Давно идет и спор между теми, кто, абсолютизируя достоинства системы образования, которая существовала в СССР, отрицал любые попытки малейших преобразований и теми, кто считал необходимым как можно скорее избавиться от наследия советских времен, видя в этом главнейшее и необходимое условие вхождения страны в мировую цивилизацию.

Сегодня этот спор приобрел особую остроту, о чем можно судить по тем жарким дискуссиям, которые развернулись в обществе после того как рядом правых партий в Государственной Думе был внесен для рассмотрения парламентариями пакет законов, легализирующих те нововведения, которые были сделаны Министерством науки и образования РФ за последние годы.

Ныне «реформаторы», верящие в то, что их точка зрения является единственно верной, делают все возможное, чтобы изменить основы бытия отечественной высшей школы, превратить ее в элемент западной образовательной системы. С настойчивостью, достойной лучшего ее применения, они внушают мысль о том, что за образец подражания должна быть взята западная система образования в ее американском варианте, что стремление сохранить самобытность национальной высшей школы является рецидивом патриархальщины и демонстрацией архаического мышления, что методика преподавания должна быть модифицирована соответствии с западными стандартами.

Не возражая против тезиса о необходимости реформы российской высшей школы, ибо высшая школа - одна из подсистем общества, тесно связанная со всеми остальными сферами (экономической, политической, сферой морали, права, художественно-эстетического освоения действительности), зададимся вопросом: верным ли является направление реформ, избранное «реформаторами»; на тех ли направлениях, о которых говорилось выше, следует концентрировать интеллектуальные, финансовые и материальные ресурсы; необходимо ли перестраивать учебно-воспитательный процесс в высшей школе как советуют господа из Высшей школы экономики?

Думается, нет. И прежде всего потому, что вызовы XXI века — иные, чем мыслят себе «реформаторы». В ближайшей исторической перспективе все развитые страны мира, в том числе и Россия, столкнутся с проблемами еще недавно не стоявшими в повестке дня.

Одна из таких проблем — проблема национально-культурной идентичности. Рассматривая данную проблему на материале США, С. Хантингтон показал, что уже сегодня есть основания говорить о глубоком духовном кризисе, постигшем Соединенные Штаты, где все большее людей не ощущают свою принадлежность к американской нации. Характеризуя состояние вопроса, он пишет: «сегодня все наиболее значимые проблемы наций и национальных государств связанные не с экономикой, не с политикой или обороной, а с нематериальными, неосязаемыми символами. Все преуспевающие нации обладают набором стержневых символических элементов, которые служат их гражданам своеобразными, «критериями истины». Эти символы поощряют лояльность, конкретизируют чувства собственного достоинства и самоуважения, а также создают этическую основу для общественного участия в национальной обороне, политике, в функционировании социальных и экономических институтов. Всякая нация и всякое национальное государство, следовательно, должны определить для себя (осознанно или неосознанно), с помощью каких символов они хотели бы выразить свои представления о себе как таковых на индивидуальном и коллективном уровне. Иными словами, нации и государства должны ответить для себя на вопросы: «Кто мы?» и «Что конкретно скрывается за этим "мы"?», то есть определить свою национальную идентичность»[320].

Но, как показывает Хантингтон, выявление любым субъектом исторической дельности своей национальной идентичности — это выявление отношения того или иного действующего субъекта к ценностям культуры той социальной общности, с которой им совершается идентификация, ибо «культура сердцевина личности, народа, человечества», именно в ней происходит наиболее полное выражение особенностей того или иного этноса наиболее полно проявляется специфика его креативной деятельности по созданию «мира человека».

Таким образом, проблема национальной идентичности — это проблема культурной идентичности. Процесс последней не может совершиться, если у субъекта исторического действия отсутствует более или менее четкое представление о своеобразии той культуры, носителям ценностей которой он является, если нет понимания роли и значения культуры в общественной жизни. Т. е., говоря другими словами, если не сформирован базовый принцип культуроцентризма.

Однако, как показывает практика, формирование культуроцентризма далеко не всегда является одной из главных целей воспитательной работы в российской высшей школе, из стен которой вышли и до сегодняшнего дня в массовом порядке выходят личности с деформированным мировоззрением, уверовавшие в то, что отечественные деятели культуры не внесли какого-либо заметного вклада в культурную сокровищницу человечества, обладающие ярко выраженным космополитическим сознанием, не идентифицирующие себя ни по признаку гражданственности, ни по признаку культуры.

Как показывают данные социологических исследований, лиц, относящихся нигилистически к ценностям отечественной культуры в студенческой среде в несколько раз больше, чем среди других категорий населения страны. Ряд из них готов покинуть пределы своей родины из-за отсутствия надежд на обретение в ближайшей перспективе достойного уровня жизни или перспективной работы с высоким уровнем заработной платы. Жизнь и работа в иной - инокультурной - среде их не пугает, хотя она безмерно пугала, если судить по воспоминаниям вернувшихся в Советскую Россию в 20-30 годы русских эмигрантов «первой волны», которые стремились при наличии малейших предпосылок к этому, прекратить это добровольное изгнание на подобии М. Цветаевой, А. К. Толстого, А. Куприна, покинувших Россию после Октябрьской революции, но возвратившихся на Родину, когда та позвала их.

Очевидно, что «все преуспевающие нации обладают набором стержневых символических элементов, которые служат их гражданам своеобразными «критериями истины». Эти символы поощряют лояльность, конкретизируют чувства собственного достоинства и самоуважения, а также создают этическую основу для общественного участия в национальной обороне, политике, в функционировании социальных и экономических институтов. Всякая нация и всякое национальное государство осмысляют, с помощью каких символов они хотели бы выразить свои представления о себе как таковых на индивидуальном и коллективном уровне»[321]. Если проблема идентичности не решается достаточно широкими слоям населения той или иной страны, например, представители той или иной социальной общности идентифицируют себя по классовым, демографическим или этническим признакам, то это неизбежно оборачивается постановкой таких животрепещущих вопросов как: «Является ли нация единой? Обладает ли она коллективной волей? Способна ли она к решению тех задач, которые ставит перед нею история?». Существует и ряд иных судьбоносных вопросов, которые с неизбежностью возникают перед любым исследователем, занимающимся проблемой идентичности и на которые должны быть даны четкие, однозначные ответы.

Таким образом, проблема культуроцентризма и проблема национально-культурной идентичности принадлежат к числу наиболее значимых проблем социальной теории и практики. Они являются тесно связанными. Решая одну из них, мы одновременно решает и другую проблему.

Однако значимость проблемы формирования культуроцентризма у студенческой молодежи заключается не только в том, что она выступает неотъемлемой стороной проблемы национально-культурной идентичности. Существует еще одна важная причина, заставляющая настаивать том, что формирование культуроцентризма у юношей и девушек, обучающихся в российской высшей школе, представляет важнейшую задачу сегодняшнего дня. Дело в том, что экономоценризм как основной принцип организации общественного бытия, в соответствии с которым все происходящее в обществе должно рассматриваться через призму экономической эффективности, как убедительно показывает практика последних десятилетий и результаты многочисленных глубоких исследований, выполненных преимущественно западными учеными, показал свою бесперспективность.

Сегодня твердо установленным фактом является то, что рост потребления (а это одна из главных целей общественного развития согласно постулатам экономоцентризма) не является условием обретения человеческого счастья, не приводит к расширению поля свободы индивида, не проясняет вопрос о смысл бытия отдельной личности. Более того все увеличивающееся потребление товаров и услуг с неизбежностью порождает новый социальный тип личности — Homo consumens («Человека потребляющего») с деформированными личностными потребностями и антигуманистическими идеалами. Об этом много и обстоятельно писали такие ученые, как Г. Маркузе, Л. Мэмфорд, Э.Тоффлер, Г. Шиллер, Ю. Хабермас и многие другие западные исследователи, но наиболее обстоятельно те перемены, которые происходят в душе человека потребительского общества, описаны в книгах Э. Фромма, который высказывался резко отрицательно относительно базовых принципов современного капиталистического общества, в том числе и против принципа экономоцентризма. Примером могут быть его широко известные книги «Больное общество», «Иметь или быть», сразу же после выхода в свет отнесенные прогрессивной научной общественностью к разряду социологической классики.

О негативных последствиях применения принципа экономоцентризма в различных сферах социального бытия свидетельствуют следующие факты, взятые из сегодняшней российской практики.

Как известно, начало реформ в России сопровождалось превращением принципа экономоцентризма в главенствующий принцип, на основе которого осуществлялось становление новой системы общественных связей и отношений. Причем, демонстрация экономической эффективности требовалась от всех хозяйствующих субъектов как тех, кто уже действовал в условиях хозрасчета и, в последствии рынка, так и тех, кто изначально существовал в другой системе экономических связей и отношений и был испокон века неотъемлемым элементом государственного сектора экономики. Требования коснулись, прежде всего, театров, кинотеатров, филармонии, музеев, образовательных учреждений. Домов и Дворцов культуры, которые были отнесены к сфере услуг и были поставлены перед необходимостью самим зарабатывать деньги на свое собственное существование. По мысли «реформаторов» подобный подход и вытекающие из него меры должны были: а) резко уменьшить нагрузку на бюджет; б) снизить уровень иждивенческих настроений в среде гуманитарной интеллигенции, которая по своему социальном статусу практически вся относилась к категории госслужащих (или бюджетников); в) раскрепостить инициативу предприимчивых, активных личностей, способных в ближайшей исторической перспективе составить костяк слоя собственников и предпринимателей. Декларировалась еще одна цель начавшихся реформ: резкое (в разы) повышение зарплаты, работавших в различных учреждениях сферы услуг за счет уничтожения уравниловки более справедливого распределения совокупного дохода между членами конкретного коллектива снижения непроизводственных затрат, боле высокого уровня менеджмента.

Однако предпринятые меры привели к совершенно иным результатам, чем те, на которые рассчитывали реформаторы, вознамерившиеся реализовать на практике принцип экономоцентризма. Рост заработной платы не последовал; если она и возросла, то только у тех категорий госслужащих, которые были связаны с финансовой и управленческой деятельностью. Различные условия, в которых оказались различные типы учреждений культуры, привели к резкой дифференциации, работавших в них, по материальному признаку, породив социальное недовольство огромной разрушительной силы, превратив в противников реформ значительную часть той массы индивидов, которые в начале 1990-х годов была главным действующим лицом происходящих в России перемен. Последовательная реализация на практике принципа экономоцентризма вызвала к жизни еще целый ряд негативных последствий, в том числе, стремительный рост цен на билеты в театры, концертные залы, кинотеатры. Сегодня нередко стоимость одного билета в партер на концерт заезжей знаменитости превышает заработную плату квалифицированного рабочего, за посещение премьерного спектакля оборачивается суммой с четырьмя-пятью нулями. Таким образом, от сферы «высокой» культуры, от приобщения к миру подлинных, а не мнимых ценностей оказались отчужденными целые социальные слои, не способные в силу недостаточно высокого жизненного уровня удовлетворять имеющиеся у них эстетически-художественные потребности.

На грань выживания оказался поставлен русский репертуарный театр, ибо сегодня главным критерием отбора пьес для поставки являются не столько ее художественные достоинства, сколько возможный коммерческий успех, ожидаемая наполняемость зала. Труппы имеют сегодня возможность ставить спектакли только в том случае, если существует мощная спонсорская поддержка. Это относится не только к провинциальным театрам, но и к тем, кто всегда был лидером в театральном деле, в том числе московскому «Современнику», «Театру на Таганке» и даже к Малому театру, который спонсируется рядом финансовых структур, в том числе и «Банком Москвы».

Коренные изменения произошли и в репертуаре театров. С афиш практически исчезли пьесы мировой и отечественной классики, не говоря уже о пьесах Шатрова, Погодина, Лавренева, Вс. Иванова, Корнейчука. Их вытеснили пьесы, заранее обреченные на успех, наподобие «Служанок» которые были поставлены Р. Виктюком на сцене театра «Сатирикон», рассчитанные на эротоманов и представителей «среднего класса», ищущих сильных ощущений в зрительном зале. Сегодня на театральных подмостках безгранично властвует культ обнаженного тела. По степени эпатажа и числу шокирующих сцен ныне судят о мере талантливости режиссера, профессиональной квалификации артистов. Почти полностью утрачена культура сценической речи, все чаще зритель встречается с пьесами, где сюжет подвергнут коренной переделке в угоду вкусам публики. Театры перестали быть той высокой трибуной, о которой столь проникновенно и торжественно писал В. Г. Белинский, тем местом, где человек, проходя через катарсис, становился лучше, чище, благороднее.

Возникшие на перестроечной волне многочисленные театры-студии, с которыми широкая художественная общественность связывала огромные надежды на обновление отечественного театра, практически все распались из-за финансовых трудностей. Только единицы из них, например, «Театр на Юго-Западе», экспериментальный театр Вячеслава Спесивцева продолжают сегодня ставить спектакли.

Постепенно умирает авторская песня. Если в недавние времена - это было мощное культурно-просветительское движение, объединяющее в себе не десятки, не сотни, а десятки тысяч людей (на ежегодный Грушинский фестиваль в Куйбышеве собиралось в среднем от 35 до 40 тысяч участников и слушателей), то сегодня остались только отдельные группы подвижников, занимающиеся в основном издательской деятельностью, тиражированием записей концертов бардов старшего поколения: Юрия Визбора, Булата Окуджавы, Игоря Клячкина, Александра Галича.

Резко возросла и стоимость не только художественной литературы, альбомов по изобразительному искусству, но и учебников, научных монографий, покупка которых уж сегодня невозможна ни для учителя средней, ни преподавателя высшей школы. Возник новый вид неравенства — «цифровое неравенство», в основе которого лежат различия в доступе к информации представителей различных социальных слоев и групп.

Если обратиться к культуре сугубо как к отрасли, то картина еще более неприглядная. По официальным данным Министерства культуры, финансирование российской культуры в несколько раз уступает не только развитым рыночным странам, но и таким, например, как Эстония, Хорватия, Словакия. Доля затрат на культуру в государственных расходах России всего 1,3%, тогда как в Германии и Бельгии вдвое больше — соответственно 2,51 и 2,52%; во Франции почти втрое — 3,16%, еще больше в Дании и Исландии — 3,58 и 3,96%; в три с половиной раза выше в Швеции — 4,83%. И это при том, что, к примеру, обеспеченность театрами в России на 1 миллион жителей одна из самых низких — 3,2, тогда как, положим, в Швеции — 13,6, а в Австрии — 24. Музеев в расчете на 1 миллион населения у нас — 11,6, а во Франции — 29, в Германии — 32, в Чехии — 33,6, в Швеции — 34,1, в Нидерландах — 35. Даже Москва не идет ни в какое сравнение с другими столицами по своей скудости. Тех же музеев на 1 миллион жителей в Москве приходится 8, в Риме — 36, в Париже — 39, в Лондоне — 41. Театров в Москве на 1 млн. населения — менее 20, тогда как в Берлине — 44, в Вене — 63[322].

Между тем бюджетное финансирование культуры в России, даже номинальное, иначе как похоронным ныне не назовешь. В сопоставимых ценах расходы госбюджета на культуру в 1995 году были ниже предыдущего на 18%, а в 1996 году снизились еще на 36%. К этому дополнительно нужно держать в уме и существенную поправку: даже мизерное финансирование, утверждаемое ежегодным законом о бюджете РФ, на деле исполняется далеко не в полном объеме: в 1994-м — лишь на 66,2%, в 1995 году еще меньше, в 1996-м — всего на 28,5%, то есть менее чем на треть от установленного по бюджетному закону.

Говоря об отрицательных моментах, связанных с действием принципа экономоцентризма, прежде всего, следует назвать факт существенной деформации инфраструктуры культуры. Если в 1988 году, т. е. накануне реформ, в Российской Федерации действовало: 352 театра, 7 филармоний, 1501 концертных коллективов, 33 симфонических оркестров, 96 камерных оркестров и ансамблей, 46 оркестров и ансамблей народных инструментов, 29 народных хоров и хоровых капелл, 38 ансамблей песни и танца, 51 вокальный и вокально-инструментальный ансамбль, 293 эстрадных групп, 13 ансамблей цыган, 323 концертно-лекторских групп, 151 тыс. кинотеатров, 75828 клубных учреждений, 62471 массовых универсальных библиотек, 1064 музеев и их филиалов, 687 парков культуры и отдыха, где действовало 1232 кружков для взрослых и 1003 для детей, то сегодня в России удовлетворение культурных потребностей населения обеспечивают 449 театров, кинотеатров, 30 филармонических симфонических оркестров, 64 камерных ансамблей песни и танца, народных хоров и хоровых капелл, 63 тыс. 727 клубов и Домов культуры, 56 тыс.986 библиотек, музеев, парков культуры и отдыха и т.д. Как видим, за период, прошедший с начала внедрения принципов рыночной экономики в сферу культуры перестало функционировать более 1/4 учреждений культуры.

Особенно большие потери понесла инфраструктура культуры российского села. К началу широкомасштабных реформ на селе действовало 64 313 клубных учреждений всех ведомств, работало 120 тыс. киноустановок 42,2 тыс. массовых библиотек, 11 тыс. 451 университетов культуры, где занималось 2 млн. 517 тыс., человек. К началу 2007 года на селе осталось: клубов и домов культуры — 53.144, библиотек — 41.973, киноустановок -менее 20 тыс. Полностью прекратили свою деятельность университеты культуры, закрылось абсолютное большинство кружков художественной самодеятельности, прекратилось проведение массовых мероприятий просветительского плана в сельских библиотеках.

Количественные изменения, произошедшие в инфраструктуре культуры российского общества, сопровождались и существенными качественными переменами. Абсолютное большинство учреждений культуры, сохранившихся до сегодняшнего дня, являются таковыми только номинально. Поставленные перед необходимостью выжить, они вынуждены использовать принадлежащие им площади отнюдь не для решения тех задач, ради которых они строились. Сегодня не редкость кинотеатры, где в фойе размещается, например, выставка мебели; библиотеки, сдающие помещения под склады коммерческим структурам; театры, где в антрактах торгуют низкопробным чтивом, ювелирными украшениями или шалями из Павлова Посада.

Данные приводятся на конец 2003 г.

Ряд учреждений культуры, прежде всего те, которые находились на балансе промышленных предприятий, колхозов, совхозов, научных учреждений, институтов лишились своих зданий, которые сданы в долгосрочную аренду или проданы различным биржам, банкам, фирмам, оборудовавшими в них свои штаб-квартиры, демонстрационные залы, открывшими кабаре, ночные клубы, казино и тому подобное.

Существенно изменился и состав творческих работников, занятых в сфере культуры. Низкая зарплата, постоянная угроза лишиться средств к существованию, понижение социального статуса, разрушение системы социальных гарантий вызвали массовый отток квалифицированных кадров из отрасли. Зарплата творческих работников и сотрудников культурных учреждений составляет ныне 62% от среднероссийского уровня, она в 3,3 раза ниже, чем в электроэнергетике; в 3,4 раза ниже, чем в финансовом секторе; в 3,8 раза ниже, чем в топливной промышленности. Отставание роста номинальной заработной платы в культуре от общего уровня потребительских цен поставило занятых в ней людей на грань, а то и за грань нищеты. Все заметнее усиление эксплуатации сильно подешевевшего творческого труд. Ряд из тех, кто имел громкое сценическое имя, сменили род деятельности, ушли в различные коммерческие организации, стали заниматься, например, шоу-бизнесом, как Стас Намин, торговлей, как А. Макаревич, или политикой, как Иосиф Кобзон. Часть из них (в основном это были звезды первой величины, такие как Майя Плисецкая, Дмитрий Хворостовский, Михаила Плетнев, Максим Венгеров, Евгений Кисин, Вадим Репин), заключив долгосрочные контракты с западными фирмами, практически перестали выступать на отечественной сцене. Иные, приняв новое гражданство, как, например Савелий Крамаров, Бэлла Давидович, Олег Видов, Вероника Губайдуллина, Денис Денисов, Владимир Крайнев, эмигрировали из страны.

Есть достаточно оснований утверждать, что за последние годы Россия понесла урон в своем творческом потенциале сравнимый с тем, который был нанесен революцией и Гражданской войной, когда абсолютное большинство представителей творческой интеллигенции (около двух миллионов), не принявших происходящих в России перемен, покинуло ее, дав мощный импульс развитию изобразительного искусства, литературы, балета, оперы Франции и Германии, Соединенных Штатов и Великобритании, Польши и Чехословакии стран Балтии.

Массовая иммиграция деятелей искусства поставила под вопрос существования отечественных школ балета, кинематографа, вокала, инструменталистов, в частности, пианистов и скрипачей. Уже сегодня проблема преподавательских кадров является самой болезненной для Московской государственной консерватории, Института им. Гнесиных, Всероссийского государственного института кинематографии, практически всех театральных вузов столицы, не говоря уже об институтах культуры, консерваториях, театральных и музыкальных училищах на периферии, где ситуация приобрела поистине драматичный характер.

В ходе реформ оказался деформированным сам механизм производства, распространения и потребления духовных ценностей. Если ранее ценность того или иного произведения определялась, прежде всего, его художественными достоинствами и соответствием идеологическим императивам, то ныне значимость продуктов духовного производства определяется тем, в какой мере они дают возможность возместить издержки и получить прибыль. Рынок превратил произведение искусства в товар, который должен быть продан по максимально высокой цене, а художника, писателя, драматурга в «пролетария умственного труда», наемного рабочего, продающего свою рабочую силу, свой интеллект и полностью зависимого от работодателя.

О том, насколько существенны эти деформации можно судить по нижеследующим примерам. В бытность на ведущей киностудии страны — Мосфильме — снималось порядка 50 художественных лент в год и несколько десятков документальных фильмов. Сегодня число лент, запушенных в производство, исчисляется единицами. К тому же большинство из лент представляют собой телесериалы, на подобии сериалов «Улицы разбитых фонарей», «Остановка по требованию», «Черный ворон», «Другая жизнь» или «Бригада». Только отдельные режиссеры (Н. Михалков, С. Соловьев, П. Чухрай, П. Хотиненко) рискуют сегодня запускать в производство полнометражные ленты, которые могут и не принести коммерческого успеха. Сходная ситуация и на других студиях страны. Средством выживания для них стали договоры, аренды, которые стадии заключают с различными коммерческими структурами, использующими их помещения, в том числе и уникальные съемочные павильоны, как склады, рестораны, дансинги и т.д.

Коренным образом изменилась и тематика снимаемых лент. Экранизация русской и мировой классики, фильмы-оперы, фильмы-балеты, мелодрамы, героико-патриотические ленты, фильмы-сказки и фильмы-притчи наподобие «Обыкновенного чуда» или «Того самого Мюнхгаузена», комедии наподобие «Кавказской пленницы» или «Бриллиантовой руки» ушли в прошлое. Сегодня снимаются ленты, где криминальный сюжет дополняется приторной сентиментальщиной, где главным героем является преуспевающий делец, воротила теневой экономики, лидер преступного мира, демонстрирующий железную хватку, жестокость, пренебрежение правилами нравственности. Идейной доминантой «нового русского» кино стала апологетика насилия и аморализма. На смену кинематографу, утверждающему традиционные ценности, на которых базируется российская цивилизация, пришел кинематограф, разрушающий их.

Резко упал художественный уровень снимаемых лент. Среди тех фильмов, которые были выпущены на экран в последние годы, можно назвать только несколько лент по уровню режиссерского и операторского мастерства соотносимых, например, с такими фильмами как «Сталкер» А. Тарковского, «Любить человека» С. Герасимова, «Чистое небо» Г. Чухрая, «Гамлет» М. Козинцева, «Войной и мир» С. Бондарчука. И хотя на последнем Московском кинофестивале был представлены три российские ленты, получившие достаточно высокую оценку мировой кинематографической общественности, они скорее являются на сегодняшний день исключением из правила, чем подтверждением перелома, произошедшего в российском кинематографе в последнее время. В творческом простое уже ряд лет находятся А. Сокуров, К. Лопушанский, А. Герман, Н. Губенко, и многие другие, чье мировосприятие, идейно-нравственные позиции, представление о роли художника в обществе не позволяют создавать духовный ширпотреб, удовлетворяющий весьма невзыскательные вкусы современного массового зрителя. На смену прославленным мастерам (С. Юрскому, Н. Гриценко, И. Смоктуновскому, Т. Дорониной, Е. Лебедеву, О. Ефремову и др.) пришла когорта молодых актеров, не обладающих необходимым уровнем профессиональной подготовки и талантом, которым были наделены те, кто составлял долгие годы славу и гордость отечественного кинематографа.

Ряд негативных моментов характеризует и процесс книгоиздания. С одной стороны, исчезла проблема книжного дефицита, однако если в 1988 году в свет было выпущено 49603 наименования книг, тиражом 1 млрд. 815,9млн. экземпляров, то в 1993 году только 29 017 книг, совокупный тираж которых составил 948 млн. 860 тыс., или приблизительно 45% от уровня 1988г. Из этого следует, что наполненность книжного рынка, о которой много говорится сегодня, достигнута не за счет увеличения объема выпуска литературы, а за счет: а) сокращения жанрового разнообразия выпускаемой литературы и б) снижения покупательского спроса. Сегодня практически не выпускаются или издается минимальными тиражами научно-популярная литература, зарубежная классика, современная поэзия, сборники драматических произведений, научные монографии, справочная литература, энциклопедии и т. д. Зато массовыми тиражами выходят в свет эротические романы, книги об оккультизме, магии, теософии, с позволения сказать, «исторические исследования» типа «Ледокола» А. Суворова или книг Э. Радзинского о царской фамилии и последнем русском императоре. Отечественный читатель лишен сегодня возможности познакомиться с творчеством ныне живущих и плодотворно работающих российских писателей, книги которых еще недавно были доступны практически для каждого желающего. За последние годы не удалось издать ни одной книги В. Распутину, В. Белову, Б. Можаеву, А. Битову и другим отечественным писателям. По одной книге вышло у В. Аксенова, В. Войновича, Н. Коржавина, А. Соколова. Сегодня в планах крупнейших издательств, таких как «Художественная литература», «Прогресс», «Молодая гвардия» и др. только изредка можно встретить работы тех, кто проживает за границей, но остается русским писателем по своему духу и мировосприятию. Рядовой читатель по-прежнему имеет весьма смутное представление об этом пласте русской культуры несмотря на заявления официальных лиц о необходимости извлечь литературу русского зарубежья из небытия, воздать должное всем тем, кто по своей или не своей воле оказался за пределами отечества, но вносит свой ощутимый вклад в сохранение и развитие духовного потенциала России.

В истории отечественного книгоиздания было три периода, когда число наименований книг и их тиражи падали такими же стремительными темпами, как и сегодня. Первый из них — это период 1937-1938 гг., второй — 1941-1942 гг., когда фашисты стояли под Москвой, третий — это наше время. Уже сам по себе этот факт свидетельствует о том, насколько сложной является ситуация с изданием книг, которые, как известно суть «хлеб культуры». О серьезности положения на ниве книгоиздания говорит и то, что из более чем 4 тысяч книг, вошедших в Федеральную программу книгоизданий, издана приблизительно одна треть.

Наряду с сокращением объемов издания книг, падает и число тех, кто пользуется услугами библиотек. Если в 1988 году в 133,37 тыс. массовых библиотеках в РФ было записано 17 млн. 361 тыс. человек, то в 1993 услугами 50 тыс. 907 библиотек пользовалось только 13 млн. 236 тыс. посетителей. К слову сказать: количество библиотек-то у нас сейчас невелико: 368 на 1 миллиона населения, а в Чехии — 708 или, к примеру, в Финляндии — 2500.

Книга России постепенно перестает быть для достаточно широкого круга людей источником знаний, мудрым советчиком, воспитателем чувств, путеводителем в жизни, тем камертоном, по которому многие поколения россиян сверяли свои помыслы и дела. Это не может не вызывать тревоги, ибо русская культура со времен князя Владимира формировалась прежде всего как книжная культура. Книга на Руси всегда воспринималась как источник божественной мудрости, как учитель праведной и благостной жизни. В печатном слове всегда искали сакральный смысл, постижение которого давало возможность читающему приобщиться к универсуму, понять тайны бытия. Чтение всегда рассматривалось как тяжкий труд, к нему приступали только после молитвы и осенения крестным знамением. Другие культуры с момента своего зарождения формировались на основе совершенно иных принципов, опираясь на иные устои. В частности культура западной цивилизации заимствовала многие черты ороакустической культуры Древней Греции и зрелищной культуры Древнего Рима. Здесь истоки тяги к буффонаде, мистерии, различным зрелищам типа рыцарских турниров, состязаниям трубадуров и труверов, карнавалам и т. д. Поэтому если не удастся сохранить книгу как краеугольный камень нашей культуры, то это неизбежно приведет к началу массовой декультурации широких масс, к резкому снижению образовательного и духовного потенциала страны.

Сегодня, как возможно никогда ранее, для нашего общества актуальным является тезис, сформулированный Дени Дидро, который писал: «Люди перестают мыслить, когда перестают читать». Никакой компьютер, никакой видеомагнитофон, как доказано многочисленными исследованиями, не в состоянии дать то, что дает книга, развивающая ассоциативное мышление, память, заставляющая человека вглядываться в самого себя. Чтение — это всегда сотворчество, ибо читатель мысленно воссоздает тот мир, обстоятельства действия, облик героев, о которых пишет автор. Общение же с телеэкраном, используемым в качестве воспитательного средства, формирует рассеянное внимание, рваную, лоскутную картину мира, резко снижает уровень воображения. Психологи и педагоги достаточно хорошо знают, что те, кто не читает книг, или ограничивается только кругом обязательной литературы, предлагаемой учителем в школе, отстают в развитии, испытывают трудности в речи из-за недостаточного словарного запаса, обладают повышенной агрессивностью, не способны к сопереживанию. Им свойственна грубость чувств, они затрудняются в объяснении мотивации своих поступков. Далеко недаром на международном конгрессе по медиаэкологии в Майнце (ФРГ) была признана необходимость выработки программы под эгидой ЮНЕСКО, направленной на предотвращение негативного воздействия на человеческую личность массмедиа.

Кризисные процессы затронули и ту область духовного производства, которая связана с издательством газет и журналов. Журнально-газетный бум конца 80-х годов, когда практически каждая семья выписывала как минимум две-три газеты и один-два журнала, стал достоянием прошлого. По экономическим причинам перестали издаваться такие журналы как «Творчество», «Декоративно-прикладное искусство», «Философские науки» и др. На грани выживания находятся практически все академические журналы и так называемые «толстые» литературные, ряд газет.

О состоянии журналов, издаваемых под эгидой РАН, можно суть на основе нижеследующей таблицы, взятой из доклада В. Г. Сурдина на заседании Астрономического общества России в апреле 2001 года[323].

Журнал	Тираж в 1980-е г.	Тираж в 2000 г.
Наука и жизнь	3 400 000	40 000
Знание — сила	700 000	5 000
Химия и жизнь	300 000	5 000
Квант	315 000	5 000
Природа	84 000	1 800
Земля и Вселенная	55 000	1 015
Физика в школе	185 000	15 000
Химия в школе	180 000	15 000
География в школе	150 000	18 000
РЖ Математика
РЖ Механика

Отметим, что в середине 1980-х экземпляр журнала стоил до 50 копеек (2 буханки хлеба, или 1 литр молока, или 150 г. мяса), а сегодня — более 100 рублей (10 буханок хлеба, или 5 литров молока, или 500 г. мяса). Таким образом, серьезные периодические издания в России, в силу того, что в системе общественных отношений возобладал принцип экономоцентризма, медленно, но верно умирают, создавая ситуацию «интеллектуальной пустыни». Зато тиражами с шестью нулям издаются газеты типа «Из рук в руки» «Спид-Инфо», «Дамские дела», «Он и она», «Ещё», журналы для мужчин «Андрей», «Пикант-ревю», «Плейбой» и т. д., которые при всем желании невозможно отнести к числу тех, кто сеет гуманное, доброе, вечное, как и рекламные еженедельники «Центр-Плюс», «Экстра-М», которые издаются миллионными тиражами и распространяются бесплатно. Изменился и характер подачи газетных материалов. Особенно хорошо это видно на газете «Московский комсомолец», где отсутствие мысли компенсируется желчным зубоскальством и циничными разглагольствованиями с целью увеличения тиража и максимального охвата читающей публики. Сегодня даже в изданиях, стремящихся сохранить респектабельность, сплошь и рядом встречаются целые полосы, где факты личной жизни, несущественные частности и т. д., подаются как события глобальных масштабов. Следствием этого стало возникновение в массовом масштабе читателей, как впрочем, и телезрителей, которые перестали различать, что есть важное, а что нет, какое событие самым непосредственным образом скажется на их судьбе, а какое не имеет к этому никакого отношения.

Стремительными темпами происходит разрушение базовых структур русского языка. Бытовая лексика стремительно насыщается иноязычными заимствованиями и выражениями без смысла, типа: «Любовь с первой ложки», «Двойная свежесть», «Моделируйте ваши волосы», «Бесконечно свежее дыхание», «С точностью до короля», «Свежий взгляд на майонез», «Фейерверк из других вкусов», «Круглая радость» и т. п., которое можно встретить уже не только в рекламных роликах, но и в разговорной речи. Англицизмами насыщена речь теле- и радиокомментаторов, ведущих телепрограмм, репортеров газет. Благодаря их усилиям уже стали общеупотребительными терминами саммит, брокер, дистрибьютор, дилер, драйвер, менеджер, риэлтор, супервайзер, изначально чуждые строю русского языка.

Сегодня есть все основания утверждать — на наших глазах совершается массированная языковая экспансия, нацеленная на разрушение первооснов русской культуры, на формирование чувства ущербности, неполноценности у носителей русской и советской культурной традиции. Опасность интенсивного внедрения иноязычных терминов весьма плохо осознается не только рядовым обывателем, но даже интеллигенцией, часть которой даже склонна рассматривать происходящее с русским языком как свидетельство вхождения России в «мировую цивилизацию», своеобразный показатель окультуривания этноса, «выпавшего из потока мировой истории». Между тем один из крупнейших филологов современности, основатель всемирно известной школы лингвистики, Эдуард Сепир писал, подчеркивая роль языка в жизни человечества, что речь есть историческое наследие коллектива, продукт длительного социального употребления, что существует тесная связь между языком и стилем мышления. Он утверждал, что «возникновение языка предшествовало даже самому начальному развитию материальной культуры и само развитие культуры не могло, строго говоря, иметь места, пока не сформировался язык, инструмент выражения значения». Недаром европейские страны, в частности Франция, всерьез обеспокоенные сохранением своего культурного достояния и национально-культурной идентичности, приняли законы, ограничивающие использование иноязычных терминов как в официальных документах, деловой переписке, так и в литературной периодике, рекламе. Согласно этим законодательным актам подлежат различным мерам административного и уголовного наказания те, кто использует иностранный язык в вывесках, при оформлении офисов и рабочих помещений и т. д.

Весьма печальны последствия действия принципа экономоцентризма в сфере науки. Общая картина в стране остается в этом отношении пока неизменной. Если в 1990 году в России в организациях, выполнявших научные разработки, было занято около 2 миллионов человек, то в 1995-м — лишь 1 миллион. Специалистов с ученой степенью уменьшилось со 144 до 117 тысяч. Более 70 тысяч работников науки эмигрировали. Только из числа научных сотрудников Российской академии наук работает за рубежом более 17 процентов. На четверть уменьшилось количество защищенных в стране диссертаций, в полтора раза — количество аспирантов. Тиражи научно-технических книг за те же пять лет упали на 65 процентов. Библиотеки и информационные центры Российской академии наук из-за отсутствия средств впервые в истории существования РАН не смогли провести подписку на периодические научные издания на первое полугодие 1997 года.

В 1996 году было почти полностью прекращено финансирование текущей деятельности библиотек, из-за чего уже 90% издаваемых у нас в стране новых книг отсутствуют в библиотеках большинства российских регионов даже в единственном экземпляре. А две наши главные национальные библиотеки — в Москве и Санкт-Петербурге — в 1996-м вдвое уменьшили поступление в свои фонды.

Еще хуже дела с иностранной научной и социально значимой литературой. Значительная часть книг и журналов, издаваемых за рубежом, не доходит до отечественного читателя, что наносит прямой урон осведомленности научных работников, усугубляет отставание страны в освоении научных, технологических и прочих мировых достижений, создает опасный дефицит знаний в политике, экономике, образовании, науке и, конечно же, в самой культуре.

Согласно Закону «О федеральном бюджете на 2007 год» финансирование науки является защищенной статьей. Однако на деле защищенной осталась только зарплата, а запланированное финансирование научного процесса снято. Мало того, по итогам семи месяцев 2007 года исполнение даже этого убогого финансирования составило лишь около 50 процентов.

Еще пять лет назад средняя заработная плата в науке превышала на 15 процентов среднюю зарплату в целом по стране, а сейчас, наоборот, отстает более чем на 30 процентов. В год на содержание российского ученого и конструктора тратится в 6 с лишним раз меньше средств, чем в США. Если взять только НИОКР, то по закону, принятому на сей счет в сентябре 1996 года, доля расходов на научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки должна в 2007 г. составить 4 процента расходной части федерального бюджета, ассигновано же 3 процента, но никто не сомневается том, что фактически план не будет выполнен.

Таковы, в самых общих чертах, социокультурные последствия превращения экономоцентризма в главный принцип организации социально бытия в различных сферах деятельности и, прежде всего в сфере культуры.

При наличии явных приобретений, есть и ряд явных потерь, которые мы понесли в первый период реформирования российского общества, когда о цене реформ многие не задумывались, считая, что главной задачей является слом исторически изжившего себя социально-экономического и политического механизма.

Сегодня, имея представление о том, к каким последствиям могут привести те или иные решения, необходимо предпринять ряд шагов, которые помогут отечественной культуре выйти из той сложной ситуации, в которой она оказалась. И первым шагом должен стать отказ от идеологем вчерашнего дня и, прежде всего, от идеологемы экономоцентризма как наиболее оптимального способа (принципа) организации социального бытия. Экономоценризм не был ошибкой истории — напротив, для своего времени явился закономерным ее порождением. Закономерным настолько и так долго, что породил экономический фетишизм. Дальнейшее развитие современного общества показало, что приходит время не просто отдать предпочтение вместо экономоцентризма культуроцентризму, но при этом преодолеть вообще фетишизм, что способен сделать только культуроцентризм, родившийся из практики социальных отношений, возникающих на постиндустриальной стадии общественного развития.

Необходимо отказаться от трактовки культуры как сферы услуг, которая выполняет те же функции, что и другие сферы общественного производства, где решается задача удовлетворения материальных духовных потребностей человека. Главная миссия культуры, как это прекрасно показано в множестве работ как отечественных, так зарубежных авторов — человекотворчество, раскрытие творческого потенциала личности, превращение биологического по своему происхождению индивида в мыслящее, чувствующее, духовное существо, подлинного демиурга исторического действия.

Необходимо коренным образом пересмотреть сложившееся отношение к рынку как наиболее эффективному регулятору экономических отношений в различных сферах деятельности.

Мировая практика показывает, что культура и рынок — «вещи не совместные». Относительное благополучие, в котором пребывает сегодня культура развитых стран Запада, связано с существованием мощной системы ее поддержки, воздававшейся на протяжении столетий. В условиях отсутствия разветвленной системы различных фондов, объединений меценатов, частных культурных центров, соответствующих законодательных актов, сформированного общественного мнения, морально вознаграждающего того или иного предпринимателя или корпорацию за поддержку культуры, бросать отечественную культуру в водоворот рынка было чистой воды авантюрой. Российские предприниматели, испытывающие на себе все прелести политической нестабильности, давление налогового пресса, живущие в условиях особых «правил игры», не могут позволить себе роскошь вкладывать большие деньги в сферу культуры. Меценатство в постсоветской России еще долгое время будет актом героизма, делом одиночек, испытывающих ностальгические чувства по былому величию российской державы, или тех, кто решился сменить род деятельности и стать политиком. В этом случае для привлечения голосов избирателей они готовы пойти на поддержку проектов в сфере культуры, вкладывать деньги в реставрацию архитектурных памятников, строительство театров, реконструкцию филармонических залов и т. д.

Следует исправить стратегическую ошибку, которая была допущена на начальной стадии реформ. Как известно, ныне государственное регулирование культурой практически сведено к минимуму. Сегодня Министерство культуры РФ в основном выполняет координирующие функции, согласовывая усилия местных органов власти, которые по Конституции не являются структурными элементами государственной машины. В его ведении находятся только памятники культуры и учреждения национального значения, все же остальные объекты культуры патронируются местной администрацией. В результате принятых решений в России оказалась: а) разрушенной управленческая вертикаль в сфере культуры б) культура лишилась самого могущественного мецената в лице государства.

Однако в России государство испокон века играло иную роль, чем на Западе. Исторически Российская империя, а затем и Советский Союз формировались как полиэтнические государственные объединения, где существовало многообразие культур, находящихся в постоянном и интенсивном взаимодействии. В отличие от других стран, например. Соединенных Штатов или Мексики, где культура индейцев, инков и майя была просто уничтожена, племена и народы, присоединявшиеся насильно, или добровольно приходившие под руку «великого белого царя», сохраняли свои обычаи, традиции, свою культуру, не говоря уже о советском времени, когда сохранение этнического своеобразия и развитие малых народов Севера, Дальнего Востока, Сибири рассматривалось как главная государственная задача. В условиях такого культурного плюрализма государство в России брало на себя не только функцию защиты от внешних врагов, обеспечения внутренней стабильности, создания инфраструктуры, экономического базиса, способного обеспечить обороноспособность страны, но и функцию, образно говоря, «обруча», стягивающего множество культур в единую цивилизационную систему. Именно благодаря государству в рамках того геополитического пространства, что занимала Российская империя, сформировался особый тип цивилизации, по многим своим параметрам отличающийся от цивилизации западного типа, ядром которой стали высокоразвитые страны Западной Европы. Об этом достаточно подробно писал Н. Я. Данилевский в своей известной работе «Россия и Европа», где он обосновал существование особого славянского культурно-исторического типа и раскрыл его характерные черты. Государство в России всегда оставалось национальным образованием, выполняющим миссию сохранения цивилизационной идентичности. В условиях отсутствия «среднего класса», способного к культурному творчеству (русский купец в этом отношении ни в малой степени не напоминает, предположим, немецкого бюргера, который в минуты досуга занимался философствованием, музицированием или сочинительством сентиментальных стишков), огромной крестьянской массы, пребывающей в крепостном состоянии и уже в силу этого лишенной возможности приобщаться к высотам мировой культуры (в университеты царской России могли поступать только свободные люди, не являющиеся собственностью помещиков) значительная часть культурных преобразований в России совершалась сверху, с использованием институтов государства. Достаточно вспомнить петровскую эпоху, чтобы убедиться в этом. Аналогичные функции выполняло государство и в послереволюционный период. Поэтому в наших условиях освобождение культуры от государства, сведение к минимуму влияния государства на те процессы, которые протекают в сфере культуры, означало запустить процесс разрушения культурно целого.

Следует подчеркнуть, что в странах, которые называются цивилизованными, достаточно хорошо понимают, что без государства сохранение и преумножение национального культурного достояния невозможно. Об этом можно судить по следующим фактам. В Англии, где действуют сотни разнообразных фондов, оказывающих поддержку деятелям искусства, вкладывающих огромные суммы в реализацию различных культурных проектов в 1987 году 48% средств, затраченных на нужды культуры, были получены из госбюджета, 5% предоставили частные фонды, 47% учреждения культуры заработали сами.

Подобным образом решаются вопросы поддержки культуры и в Германии. После воссоединения страны федеральное министерство внутренних дел дабы культурный ландшафт Восточной Германии не превратился в пустыню, выделил на содержание учреждений культуры, создание необходимых условий для работы музеев, театров, концертных залов т. д., дотацию в 900 млн. марок. Особые суммы были выделены Баховскому, Шиллеровскому и Гетевскому исследовательским центрам в Веймаре, музею Баухауз в Дессау, мемориалу в Бухенвальде, музею Баха в Лейпциге. Сегодня только это государственное ведомство вкладывает в развитие культуры порядка 1,5 млн. марок в год. Подобные федеральные вливания беспримерны в истории ФРГ. При этом надо учитывать, что значительные расходы на культуру несут земли и частью государственного механизма, которые берут на себя до 50% общих затрат, расходуемых на поддержание культурного потенциала страны. На Западе ныне никто практически не оспаривает тезис, что частное меценатство и благотворительность в культурной сфере более не играют решающей роли, что оно не может охватить всего спектра культурной инфраструктуры, поэтому роль государства будет возрастать.

Необходимо восстановить и традиционные связи с культурами других народов, проживающих на бывшем постсоветском пространстве. Русская культура всегда отличалась от всех иных тем, что она была удивительно пластичной, синтезирующей лучшие достижения культур тех этносов, которые были включены в цивилизационный ареал. Сегодня она лишена этой мощной подпитки, что естественно сказывается на культурном бытии не только русского народа, но и других этносов, которые вступали в контакт с мировой культурой благодаря тому, что представители национальной интеллигенции писали на русском языке, учились в российских учебных заведениях, издавались в центральных издательствах массовыми тиражами. Выступая как представители советской культуры, они становились известными всему миру. Тем самым закреплялся статус национальных культур, они выступали как равноправные в ряду культур других стран и народов.

Очевидно, что необходимо формировать и новый тип мышления как у широких масс, так у тех, кто принимает решения. Как известно, одним из пороков кадровой политики, проводившейся КПСС на протяжении последних десятилетий, был явный перекос среди руководящих работников, прежде всего, высшего и среднего уровня, в пользу лиц, имевших техническое образование. Так из членов Политбюро ЦК КПСС в 1991 году имели высшее техническое образование практически все. Среди отраслевых секретарей ЦК КПСС, даже среди тех, кто курировал такие отрасли народного хозяйства как сфера культуры, образования или академической науки, не было ни одного, кто бы имел диплом о получении гуманитарной специальности. Как показывает практика, подобное соотношение лиц сохраняется и среди работников государственной службы и сегодня. Нет необходимости доказывать тот факт, что индивид, глубоко усвоивший идеи, с которыми он познакомился при чтении курсов технических дисциплин, будет руководствоваться в своей практической деятельности принципами рациональности и экономоцентризма. Он будет сплошь и рядом принимать решения, опирающиеся на императивы рассудка и обыденного сознания, хотя еще Г.В.Ф. Гегель показал, что они — и рассудок и обыденное сознание — хороши только в пределах собственной квартиры.

На наш взгляд, реализация только этих мер, без сомнения, позволит не только разрешить те противоречия, которые сегодня существуют в отечественной культуре, но и сообщит мощный импульс ее дальнейшему развитию.

Завершая разговор о культуроцентризме, дадим определение данного феномена, опираясь на положения, сформулированные выше.

Культуроцентризм — это принцип организации социального бытия, в соответствии с которым важнейшей ценностью мира признается культура, созидание, сохранение и распространение ценностей которой является главной целью человека как мыслящего, чувствующего и действующего существа.

Говоря другими словами, культуроцентризм — принцип деятельности человека, знающего культуру своей страны и мировую культуру в целом, понимающего роль и предназначение культуры для развития как отельного человека, так и всего человечества, проявляющийся в различных актах его поведения, на основе которого выстраивается отношение человека к миру, обществу, другим людям, самому себе.