Палеопсихология Поршнева и психоанализ: перспективы сближения

Быть может, самый неожиданный результат предложенного в статье сопоставления филогенетических представлений Поршнева и онтогенетических представлений психоанализа - удивительная легкость их согласования.

И дело тут не только в том, что палеопсихология Поршнева, хотя и опирается на научные данные, полученные не позднее конца 60-х годов прошлого века, остается до сих пор единственной филогенетической теорией, всесторонне исследовавшей самые ранние этапы становления человеческой психики. Не менее важно и то, что именно психоаналитические исследования в области онтогенеза приходят к выводам, более близким к поршневской палеопсихологии, чем какие-либо иные онтогенетические исследования человеческой психики.

Шпиц очень близко подошел к объяснению тревоги восьмимесячного, предложенного выше и опирающегося на результаты исследований Поршнева.

Хотя Шпиц и утверждал, что незнакомец для ребенка является исключительно сигналом опасности («мама меня бросила»), в его описаниях реакции на незнакомца отчетливо видна поглощенность ребенка исключительно проблемой отношений с «чужими» - стремление исключить ними контакт; до «своих» в этот момент ему как будто вовсе нет дела. Вот яркий пример такого описания: «Реакция восьмимесячного ребенка на незнакомого человека охватывает широкий диапазон выражений - он может испытывать робость или опустить глаза, словно смутившись, закрыть глаза руками или задрать юбку к глазам, спрятать лицо под одеялом и т.д. За исключением первой и самой мягкой формы, все эти действия служат тому, чтобы не допустить восприятия лица незнакомца.[…] Лучшим свидетельством того, что ребенок […] по-прежнему пытается желаемым образом заставить незнакомого человека исчезнуть, является то, что ребенок снова и снова оглядывается на незнакомца. Он украдкой смотрит между пальцами, выглядывает из-под одеяла - и снова прячется» (Шпиц, 1957, с. 42). К матери ребенок обращается в этот период, как показано выше, только в двух случаях: либо это крик об экстренной помощи - «прогони чужого», либо, чуть позже, это едва уловимая «просьба» о подсказке - «чужим» признать незнакомца или «своим»?

В той же работе Шпиц писал: «Когда “я” дифференцируется от “не-я”, происходит осознание “не-я”, но не осознание “я”. Точно так же, когда в восьмимесячном возрасте устанавливается либидинозный объект, происходит осознание объекта, которое можно увидеть и доказать, но не осознание Самости» (Шпиц, 1957, с. 89). Оставалось только заменить единственное число (Я) на множественное (МЫ), а в тревоге восьмимесячного увидеть, в первую очередь, не противопоставление ребенком себя и объекта, а противопоставление им чужих (ОНИ) и своих (МЫ).

Та же близость к поршневской палеопсихологией обнаруживается, как показано выше, и во многих результатах исследований Кляйн.

Дальнейшее привлечение палеопсихологии Поршнева к психоаналитическим исследованиям и, соответственно, привлечения психоанализа к развитию палеопсихологии, основы которой заложены Поршневым, представляется в высшей степени плодотворными.