2015-05-22
2754
| Ни в одной сфере общественной жизни отличия Византии от Запада и ее сходство со странами Востока, в частности с Сасанидским Ираном и Арабским халифатом, не были столь явственны, как в организации государственной власти. Вместе с тем именно в этой области государственного устройства Византии были особенно устойчивыми традиции поздней Римской империи. Тенденции к политическому разобщению страны, к феодальной раздробленности не раз обнаруживались в истории Византии. Однако за исключением последнего этапа своего существования империя оставалась централизованным государством. Восток и Запад реализовали разные модели государства. Доминанта развития государственности на Западе состоит в формировании национального государства. Возникавшие в Европе империи не были устойчивыми (империя Каролингов, Священная Римская империя Оттонов), осуществить здесь имперскую идею так и не удалось. Христианский Восток предпочел модель империи, противоположную национальной государственности. Византия была одним из высших воплощений имперской идеи в истории. По своей политической структуре она представляла собой самодержавную монархию. Император (василевс), облеченный неограниченной законодательной и исполнительной властью, был единственным источником власти и закона, верховным судьей, носителем высшей военной власти, «избранником божьим» и, как таковой, светским главой византийской церкви. И все же власть византийского государя была в действительности ограничена привилегиями и правами правящей верхушки. Это открывало путь к всевозможным узурпациям и делало престол шатким. Управление империей осуществлялось через разветвленный бюрократический аппарат. Централизация государства накладывала свой отпечаток на социально-экономическую структуру Византии. Именно наличие централизованного государства определило такие особенности империи, как существование многочисленных категорий крестьян, подчиненных непосредственно государству, государственной регламентации ремесла и торговли. В противоположность Западной Европе вассальная система осталась в Византии сравнительно неразвитой. Многоступенчатая феодально-иерархическая лестница там так и не создалась. Кроме того, государственная централизация определила относительную слабость провинциальной феодальной аристократии. В отличие от самовластных феодальных властителей Европы византийским феодалам не удалось расчленить империю на обособленные феодальные мирки. Своеобразие общественного развития Византии не менее ярко проявилось в области правовых отношений. В империи в большей степени и более длительное время, чем в Европе, сказывалось влияние римских юридических норм. В отличие от других стран средневекового мира Византия оставалась государством, где сохранялось единое кодифицированное действующее право, в рамках которого произошел как бы взаимный обмен правовыми и этическими ценностями, созданными греко-римскими и восточными мирами. Вместе с тем его противоречивость проявилась, в частности, в том, что получивший в империи юридическую санкцию принцип полной частной собственности был более последовательно реализован в Западной Европе, где интенсивно зарождались раннекапиталистические отношения, чем в поздней Византии. Если классическое римско-византийское право препятствовало правовому оформлению иерархической феодальной собственности в самой империи, то на Западе его рецепция стимулировала правовое обеспечение институтов буржуазного общества. Одним из самых значительных различий между Востоком и Западом является различие в основаниях социальной регуляции. В истории человечества отработаны две модели такой регуляции: в одной в качестве фундамента положено право как всеобщий регулятор, который уравнивает всех и вся, гарантирует каждому человеку неотъемлемые права и трактует обязанности; в другой в основание регуляции положена иерархия, т.е. власть. История Запада – это история борьбы права с иерархией, которая завершается победой права. Культура Запада проникнута юридическим духом. Византия сохраняет доставшийся ей от Рима сакральный образ Власти. Римское право сохраняется и модифицируется. Однако византийская законность никогда не перерастает в Право с большой буквы. Она подчинена задачам и велениям Власти. |
===============
О характере политической власти в ранней Византии (IV - VI вв.): Историографический обзор (1945 - 1995 гг.). [Журнал "Правоведение"/1996/№ 3]
Новиков А.А.
Для характеристики политической власти в ранней Византии большое значение имеет оценка состояния всего общества и его политической системы. Наиболее распространенной точкой зрения является представление о преемственности и тесной связи Римской империи и Византии, в том числе в области государственных институтов, осуществлявших властные полномочия.
Подобное представление берет свое начало в XV в. Ученые-гуманисты на основании изучения литературы и других памятников культуры Византии пришли к выводу, что Византия – единственный преемник Римской империи. Ранняя Византия оставалась позднеантичным обществом; четкой грани между «классическим» и «византийским» не существовало. Она унаследовала и политико-правовые институты Рима (Бруни Аретино, Флавио Бьондо, Помпоний Лэт).1
Немецкие гуманисты (Иоганн Куспиниан) XVI в. видели в Византии поучительный пример централизованного государства в противовес раздробленной Германии, хотя некоторые из них считали византийскую монархию, как и Римско-германскую монархию XVI в., «слабой», и в этом искали причину ее гибели (Иероним Вольф). В России подобной точки зрения придерживались Иван Пересветов и Иван Грозный. По их мнению, в Византии шла борьба между центральной властью и «боярами». Последние подчинили себе императора и привели государство к гибели из-за своих эгоистических интересов.2
Во Франции в XVII столетии, где изучение византийского государства пользовалось высочайшим покровительством Людовика ХIII и Людовика ХIV, характеризуют Византию как сильную, достойную подражания монархию. Эти выводы были сделаны на солидной основе: изучении положения императорской власти и организации централизованного аппарата, отношений императора со знатью и клиром, исследовании законодательства, экономики.
Французские просветители XVIII в. подняли проблему, связанную с взаимоотношением государственной власти и церкви. Они считали, что в Византии существовала твердая монархическая власть в союзе с церковью. Близость церкви к императору стала причиной застоя и тормозом в развитии Византии и привела к ее гибели, к тому же у императоров не было мудрых советников. Просвещение и свобода при такой политической власти были невозможны. Византия, по мнению просветителей, была преемником и продолжателем самых худших традиций Римской империи. Отсутствие гражданских добродетелей и христианство сделали порочным государственное устройство Византии. Решающим фактором гибели Византии представлялось могущество церкви и ее влияние на общество и государство. Религиозные распри, в которые были втянуты государственные институты, рассматривались просветителями как доказательство слабости власти византийских императоров. Их власть не была основана ни на естественном праве, ни на разуме (Ш. Монтескье, Вольтер).3 Отрицательное отношение просветителей к византийской политической системе вплоть до настоящего времени оказывает влияние на ряд ученых и публицистов.
С начала XIX в. взаимоотношения церкви и государства в Византии становятся постоянным предметом изучения, для характеристики которого часто пользовались термином «цезарепапизм» (это понятие впервые появилось в XVIII в. у французских просветителей). Борьба между светской (императоры) и духовной властью (церковь) в Византии, по мнению Ж. Кондорсэ, привела к появлению особого политико-религиозного режима, который не допустил Возрождения на Востоке. Политическая власть на Западе является антиподом византийской. Высказанное в антиклерикальной полемике понятие «цезарепапизм» за более чем двухвековой период существования приобрело как сторонников, так и противников.
При цезарепапизме светская (государственная) и духовная власти соединены в руках императора. Вследствие этого вопросы веры и духовной жизни стали вопросами государственными. Императорская власть защищала церковь как организацию, ее каноны, подавляла еретиков и следила за «чистотой веры». Император имел право самостоятельно формулировать церковные правила, следить за клиром, назначать и смещать священников. Церковь же освящала императорскую власть и идейно ее поддерживала. Французские просветители делают акцент на подчиненном положении церкви, вмешательстве государства в сугубо интимные сферы человеческого духа и мировосприятия и контроля над ними. Поддержка концепции цезарепапизма в той или иной степени предполагает негативную оценку характера византийского общества и государства и противопоставление политической власти в Византии властным отношениям, сложившимся в средневековых западноевропейских королевствах или даже в современных государствах.
Ученые XVIII в. основывали заключения на всемирно-историческом и сравнительном подходах, теории прогресса, уделяли значительное внимание политической борьбе внутри общества, роли выдающихся личностей. Однако ярко выраженная тенденциозность в подборе исторических фактов, утилитарность и дидактичность, ограниченность источниковой базы были слабыми сторонами исследований просветителей.
В конце XVIII в. тема византийской «аномальности» вместе с признанием преемственности Византии от Рима получила мощный толчок в результате блестящей работы английского последователя просветителей Э. Гиббона. Вся византийская история, по Э. Гиббону, – сплошной упадок и регресс. Главными причинами такого состояния были плохие законы и упадок нравов. Для обоснования своей концепции Э. Гиббон собрал и тщательно обработал все данные об упадке Византии. Его книга имела большую популярность и была переведена на многие языки. С этого времени концепция постепенного упадка Византии стала широко распространенной.4
Вполне закономерным развитием негативного представления о характере политической власти в Византии было появление в XIX в. теории мюнхенского историка-публициста Я. Фаллмерайера, согласно которой византийская история не являлась продолжением римской. По его мнению, наследниками Рима стали народы Западной Европы (немцы, англичане, французы и т. д.).
Я. Фаллмерайер считал Византию славянским государством, глубоко чуждым и враждебным Западу. В своей оценке властных отношений Я. Фаллмерайер касается характера византийского политического режима и формы правления. Он считал, что византийское государство полностью подчинило себе церковь (цезарепапизм), подавляло человеческую индивидуальность через контроль за всеми сферами жизни. Византийские императоры являлись настоящими восточными деспотами, жившими вне законов и правящими в соответствии со своими прихотями.
Эта концепция была еще более утилитарной, чем концепция просветителей. Главный вывод Я. Фаллмерайера заключается в призыве к борьбе с наследниками «византинизма» – славянскими народами, и в первую очередь с Россией.5 Фактически Я. Фаллмерайер предвосхитил противопоставление в XX в. политических режимов Советской России («тоталитарный», «деспотический») и Западной Европы – США («демократический», «либеральный», «открытое общество»).
После второй мировой войны последняя теория получила дальнейшее развитие, так как обогатилась новыми аргументами «за» и «против». Послевоенные годы дали богатый археологический, папирологический, эпиграфический материал исторического, полемического и правового характера. Все это позволило ученым по-новому взглянуть на старые проблемы, в том числе и на проблему характера политической власти. Продолжалось изучение функций властных органов, формы правления, государственного устройства, политического режима в Византии. Одно из наиболее важных достижений – отказ от рассмотрения властных отношений ранневизантийского периода в статике как неизменных на протяжении трех веков.
Советские исследователи не уделяли особого внимания данному вопросу, что было связано с их общим методологическим подходом. Политическая история рассматривалась на фоне социально-экономического развития рабовладельческого общества. Общепризнанным стало мнение, что византийское общество IV – VI вв. носило позднеантичный характер. Субъектом властных отношений признавался класс рабовладельцев, объектом – класс рабов. Их классово-антагонистическая борьба изображалась движущей силой общественного развития. Классовая борьба, согласно такому подходу, определяла методы правления, формы государственного устройства; акцент делался на сопротивлении исходящим от господствующего класса приказам. В то же время акцентировалось внимание на борьбе разных клик рабовладельческого класса (землевладельческой аристократии, торгово-ремесленной и ростовщической верхушки, церкви, военных) за осуществление властных полномочий. Отмечалось правовое и фактическое сближение угнетенных слоев (прикрепление к профессии, понижение статуса колонов и т. п.). Характер общества определялся как закат рабовладения, хотя и с определенными промежутками подъема.
Государственное устройство, форма и методы правления не считались актуальными и необходимыми проблемами. В значительно большей степени изучалась проблема сущности и источников политической власти. Напротив, в зарубежной историографии вопросы, связанные именно с характеристикой политической власти, занимали ключевые позиции, особенно в области исследований государственных институтов и формально-юридических отношений в византийской политической системе. Общим же оказывался интерес советских и зарубежных ученых к взаимоотношениям государственной и церковной власти.
Наибольшей ревизии в послевоенное время подвергся термин «цезарепапизм».
М.В. Левченко отрицает правильность применения этого термина для характеристики властных взаимоотношений государства и церкви Византии. Нельзя отождествлять церковь и государство. Власть императора не была столь уж «неограниченной» и «абсолютной», как об этом пишут сторонники теории полного подчинения церкви государству в Византии. Она должна была считаться с политическим влиянием войска, димов, сенаторского сословия и церкви. Эти силы боролись за власть между собой. Автор основывает свои заключения на анализе имущественных отношений, в которых он видит источник власти различных группировок византийского господствующего класса.6
Непоследовательную позицию в этом вопросе занимает Н. Бэйнз. Он то соглашается с А. Тойнби, что тесная связь церкви и государства в Византии имела негативные последствия, то говорит о необходимости отказаться от термина «цезарепапизм», заменив его более сложным - «кооперация». Под ним Н. Бэйнз понимает тонкий баланс стабильности в Византии, который складывался из целого комплекса отношений между богатыми и сильными частными собственниками и бюрократией, военной и гражданской властью.7
Тщательно исследовал государственные институты и общество Византии Х. Хунгер. Он пришел к выводу, что цезарепапизма в реальности не существовало. По его мнению, это понятие использовали на Западе в полемических целях. Х. Хунгер указывает на необходимость рассматривать отношения церкви и государства в их исторической конкретике, так как большое значение в данных отношениях имела сила характера императора и патриарха.
Исследование религиозной политики императоров позволило другому западному ученому – А. Зиглеру также отказаться от понятия «цезарепапизм».8
Итальянский историк Р. Фарина обратился к истокам данной теории. Она восходит к политическим трактатам Евсевия Кесарийского, в которых обосновывалось право императора на высшую церковную и светскую власть. Это относилось к первому христианскому императору Константину. Р. Фарина пришел к выводу, что в действительности взаимоотношения церковной и светской власти были иными, чем считалось ранее. Ученый предполагает четко различать идеологические установки и реальные властные отношения, сложившиеся в IV - VI вв.9
А. Пападакис и А.П. Каждан, подводя итоги столь длительной дискуссии по цезарепапизму, вообще отрицают возможность использования этого понятия в настоящее время, поскольку не только византийские императоры, но и светские властители других стран Европы вмешивались в дела церкви. Взаимоотношения светской и духовной властей были весьма разнообразными на протяжении всей византийской истории.10
В настоящее время обозначение взаимоотношений церкви и государства термином «цезарепапизм» практически повсеместно отвергнуто отечественными и зарубежными исследователями. Главными дискуссионными вопросами продолжают оставаться властные полномочия императора и государства, а также связанные с ними методы правления (т. е. политико-правовой режим).
На подход к данному вопросу решающее влияние оказывает оценка тем или иным исследователем степени преемственности в Византии римских государственных институтов и римского правового наследия. Существуют два основных направления в характеристике политической власти ранней Византии. Сторонники первого направления подчеркивают силу римских начал, ограниченность императорской власти и произвола; второго, напротив, рассматривают императорскую власть как безграничную и деспотическую, отмечают разрыв с римскими традициями и подчеркивают влияние Востока.
В рамках первой концепции ранняя Византия считается преемницей Римской Империи, а политическая власть Византии – это закономерный этап развития римской государственности, основные направления которой были заложены еще в период принципата. Радикальной трансформации общество и государство не подверглись. Усиление центральной власти и власти императора не было связано гипертрофированным контролем над всеми сферами жизни. Круг исследователей, разделяющих первую точку зрения, предпочитают название «поздняя Римская империя», а не Византия, или «Римская империя в ее христианской форме».11 По их мнению, римская государственная организация существовала в Византии до VI - VII вв.,12 а П. Харанис и М.Я. Сюзюмов считают, что до XI в.13
В настоящее время распространенным и убедительным является мнение, что власть византийского императора была ограничена целым рядом материальных и идеологических факторов. Исследователи по-разному оценивают их значение, выделяя доминирующий фактор или ряд таких факторов.
Французский ученый Л. Брейе подробнейшим образом изучил государственные, правовые, общественные институты Византии (государственный аппарат, почтовую службу, армию, дипломатию, организацию финансов, правосудие, цирковые организации и т. п.). На основании этого он сделал интересные выводы.
Система правления Византии была весьма рациональной, вся социальная жизнь и властные отношения опирались на обязательный для всех закон. Высшая власть находилась под контролем народа: посредством демократических для той эпохи выборов императора народ оказывал реальное влияние на государственную политику. Между императором и народом существовала тесная связь, что позволяло чаще всего мирно разрешать социальные конфликты. Демократизм Византийского государства, которое Л. Брейе называет правовым, проявлялся в открытом доступе к высшим должностям для любого желающего, подотчетности чиновников народу, принятии наиболее важных решений коллегиально (император советуется с Консисторием, Сенатом и народом). Л. Брейе подчеркивает, что византийские институты – «органическое развитие римского государства», при этом восточные и эллинистические традиции оказали лишь слабое внешнее влияние в области придворных обычаев и церемониалов.14
Несколько иначе оценивает влияние эллинистических традиций Д. Закифинос. Бюрократизация Византии шла в русле уже устоявшихся тенденций со времен Птолемеев и Римской империи. Греческое влияние не выходило за рамки римских государственных традиций, но не следует его игнорировать.15
Концепция ограниченной верховной власти находит все большее число сторонников.
Известный исследователь государственных институтов ранней Византии В. Энсслин считает, что церковь, цирковые партии (димы), законы ограничивали произвол императора, который давал присягу при вступлении на трон, был связан регламентом. Византия – выборная империя, где верховный правитель избирался Сенатом, народом, армией. Коронация же византийского императора патриархом в корне отличалась от папской. Патриарх проводил коронацию от имени выборщиков (сената, народа, армии), римский папа осуществлял одно из важнейших прав церкви. В. Энсслин относит наличие права на восстание против «дурного правителя» к законам об ограничении прав императора. В случае удачной узурпации считалось, что узурпатору помог сам Бог, а от низложенного императора Бог отвернулся.16
Мнение народа, полагает Х. Хунгер, имело конституционную силу. Это проявлялось в одобрении императора при его избрании народом на ипподроме, в поддержке или осуждении его деятельности. Народ, кроме того, имел право одобрять или осуждать деятельность императорских чиновников.17
По-разному исследователи оценивают роль Сената. Некоторые считают, что власть Сената была ограничена, но огромное влияние имела верхушка.18 По мнению Д. Ангелова, Сенат – вторая властная сила в империи (первая – император).19 С ним согласна А.А. Чекалова. Она считает, что константинопольский Сенат – это институт власти. К властным полномочиям сената относились высшая судебная власть и репрезентативная функция (провозглашение нового императора). В состав Сената входили все высшие чиновники империи и наиболее выдающиеся представители интеллигенции. Воспитанные на античных традициях сенаторы часто играли определяющую роль в законодательной деятельности, внутренней и внешней политике императоров.20
Императорская власть была ограничена и моральными нормами: необходимость заботиться о народе, действовать на «общее благо», соблюдать нормы христианской морали.21 Для императорской власти была весьма важной идея сохранения римских традиций в руководстве судом, гражданской администрацией, армией.22 Император имел обязанности быть «филантропом, благотворителем и гуманистом».23
Несколько иначе оценивали эти факторы советские ученые. По их мнению, имелись следующие факторы ограничения императорской власти: отсутствие твердого порядка престолонаследия, наличие института соправителей, придворный церемониал и местничество, невозможность изменить установленные традицией порядки (император – «раб традиций»). Главное заключалось в том, что реальное управление империей «принадлежало не василевсу, а совокупности высших чинов, бюрократическому аппарату, столичной знати, т. е. верхушке господствующего класса страны». Императорская власть выражала их интересы, а не была самостоятельной силой. Императорская власть рассматривается светскими учеными как «краеугольный камень бюрократического аппарата угнетения» и главным они считают не личность императора, а властные интересы класса в целом.24
Подобную мысль ранее высказывал М.В. Левченко, уточняя, что бюрократия управляла в интересах крупных землевладельцев.25 Такое состояние вещей породило свободную стратификацию – возможность подняться из низов до высших должностей, но и в этом случае выходцы из народа (такие, как Юстиниан) выражали интересы господствующего класса.
В несколько ином ключе рассматривает бюрократический механизм В. Энсслин. В его понимании бюрократический аппарат являлся связующим звеном между императором и подданными.26
Разделяя взгляды других советских ученых о сущности политической власти в ранней Византии, С.И. Ковалев и Н.А. Машкин склонялись к признанию значительно большей типологической особенности «поздней Римской империи».27 Они определяли политический режим ранней Византии как рабовладельческую военно-бюрократическую монархию восточного типа, практически лишенную всяких республиканских форм и пережитков, неограниченную монархию (доминат), военную диктатуру. Главным аргументом для подобной типологизации служат пышные восточные церемонии при дворе Диоклетиана – Константина и наличие иерархизированного чиновничьего аппарата. Однако отметим непоследовательность их позиции, поскольку в других местах своей книги С.И. Ковалев называл «позднюю Римскую империю» античным государством,28 а Н.А. Машкин отмечал ограниченность центральной власти системы домината на местах в провинциях и даже слабость государственного механизма.29 Подобной точки зрения придерживается и автор специального юридического исследования П.Н. Галанза. «Поздняя Римская империя», по его мнению, представляет собой последний этап римской государственности, которая нашла свое выражение в виде абсолютной или военно-бюрократической монархии (доминат). Сенат и народ никакой роли в политической жизни страны не играли, а главной опорой императора были бюрократия и войско.30 Эти выводы П.Н. Галанза основывал на юридическом статусе императора, правовом положении населения, внешней атрибутике власти.31 Присоединяется к данному мнению В.Д. Неронова, которая, вообще не приводя никаких аргументов, характеризует доминат как «деспотическую власть императора».32
З.В. Удальцова, оценивая характер политической власти в Византии, сталкивается с противоречиями, свойственными всем концептуальным исследованиям проблем общего характера истории IV – VI вв. В ее работах ранняя Византия – централизованное монархическое государство, самодержавная монархия, где император обладает юридически неограниченной властью (исполнительной, законодательной, судебной, военной) без какого-либо «общественного договора».33 Но тут же З.В. Удальцова признает фактическую ограниченность этой власти высшими классами, димами, отсутствием наследования престола.34 Все аргументы в пользу существования византийского абсолютизма основываются на положениях политико-правовых учений об императорской власти.
Зарубежные исследователи, подчеркивающие самодержавный характер власти в Византии, осторожно подходят к вопросу о степени власти императора и методах осуществления власти. Примером тому служит работа И. Караяннопулоса.35 Ученый считает, что государственная власть проявляется в функциях государства. Он выделяет две основные функции ранневизантийского государства: внешнюю – защита границ от варваров, и внутреннюю – защита населения от притеснений крупных собственников и помощь при стихийных бедствиях (эпидемия, землетрясение, голод). Другой аспект властных отношений проявлялся в борьбе центральной власти с крупными земельными собственниками, которые закабаляли мелких, а государство теряло возможность осуществлять свои властные полномочия (контроль). Императорская политика была направлена на защиту интересов народа, что проявлялось в борьбе с крупными землевладельцами, притеснявшими простой народ, в наказании коррумпированных чиновников. Усиление императорской власти при Юстиниане, контроль за большей частью сфер жизни страны были полезными и необходимыми для выживания государства. Сильная центральная власть оказалась спасительной в сложной политической обстановке того времени. «Свободное» государство, по мнению И. Караяннопулоса, просто погибло бы.36 На отсутствие гражданских свобод, контроль государства за духовной жизнью как на отрицательный фактор указывают А. Зиглер и Д. Закифинос,37 но они не отождествляют политический режим Византии с восточной деспотией.
Находки папирусов в Египте дали исследователям новые свидетельства о жизни этой провинции. И.Ф. Фихман на папирологическом материале Египта IV – VI вв. сделал весьма интересные наблюдения в области властных отношений, исследовал ремесленные корпорации и хозяйственную жизнь крупных имений на документах. В то время в Египте имелись независимые корпорации с определенной долей автономии и демократии во внутреннем самоуправлении, государственные и зависимые от геухов (крупных землевладельцев), причем первых было большинство; происходило увеличение крупного землевладения геухов. Их политическая власть базировалась на земельной собственности и на занятии высших постов в администрации Египта. Геухи успешно укрепляли свою независимость от государства. В управлении своими имениями они вышли из-под контроля государства и являлись «государством в государстве» с собственной администрацией, почтовой службой, воинскими отрядами, тюрьмами. Попытки государства запретить частные тюрьмы и армии вплоть до правления Юстиниана не приводили к положительным результатам.38
В интересном исследовании Р. Мак Маллена затрагиваются сходные проблемы, но на материале всей империи. Для анализа властных отношений он применил теорию Т. Парсонса, рассматривая власть как эквивалент во взаимодействиях политических субъектов. Раннюю Византию он представляет как деградирующее позднеантичное общество. Деградация происходит из-за постепенной потери контроля со стороны центрального правительства за провинциальными органами управления. Этому способствовала тяга высших бюрократов и военных к частной выгоде в ущерб интересам государства. Автор насчитывает около 10 тыс. чиновников, которым были делегированы властные полномочия от императора (приказывать и требовать исполнения). Чиновник в целях личного обогащения мог использовать эти властные полномочия, а государственная (монаршья) власть оказывалась в частных руках. Власть императора уменьшалась. Правда, внутри страны сохранилась некоторая целостность власти, но она была рассеяна, непредсказуема, неустойчива.39
В настоящее время большое внимание уделяется политической роли народа и партиям цирка – димам. О значительной конституционной силе народа в IV – VI вв. говорил еще А.П. Дьяконов.40 Он отмечал, что в источниках зафиксированы сведения о прямом диалоге народа с императором. Народ подает ему просьбы и пожелания, высказывает порицания. Мнение А.П. Дьяконова разделяют Ф. Тиннефельд и Ф. Винкельман.41 Они отмечают, что императоры, начиная с Константина Великого (знаменитый закон 331 г. об аккламациях), расширяли права народа и создавали для этого юридическую основу.42 За народом признавались его «конституционные права» одобрять избрание императора, контроль за его деятельностью, а также возможность подняться на высшие ступени власти.
Вопросы политической власти и роль народных масс в ранней Византии затрагиваются в многочисленных работах А.А. Чекаловой. Она отмечает значительную экономическую и отчасти политическую самостоятельность торгово-ремесленных корпораций Константинополя. Такое положение не устраивало Юстиниана, и он предпринял решительные действия для того, чтобы поставить под контроль «все без исключения сферы деятельности горожан». Юстиниан стремился к «внутренней консолидации государства и сильной единоличной власти». Для этого он попытался снизить политическую активность партий ипподрома и народных масс вообще. Их значение увеличилось к началу VI в., партии цирка стали обладать реальной политической властью (о чем свидетельствует их роль в восхождении на престол Анастасия Дикора и Фоки). Все это привело к восстанию, из-за которого император едва не лишился престола и жизни. Значение восстания для властных отношений автор видит в том, что Юстиниан так и не смог установить жесткую автократию и вынужден был лавировать между различными группами населения столицы, прибегать к более гибким методам правления.43
В итоге исследований А.А Чекалова делает следующие выводы. Народ в Византии являлся реальной «конституционной силой» и обладал правом принимать участие в разрешении важнейших политических вопросов путем просьб, восхваления или порицания. В тяжелых ситуациях император апеллировал к народу.44 Концепция императорской власти не только оправдывала всевластие и произвол монарха, но и устанавливала определенные рамки для деятельности императора. Он должен был выступать гарантом благополучия подданных, филантропом, а также соблюдать законы. Если же он этого не делал, то становился «тираном», и его стремились свергнуть.45
Работы общего характера позволяют выявить более полную картину властных отношений, чем труды по частным проблемам. В обобщающем труде «История Византии» Г.Л. Курбатов характеризует некоторые проявления властных отношений. По форме правления Византия была централизованной бюрократической монархией, унаследовавшей основные черты римского государственного строя, правда, с некоторыми элементами восточной деспотии, и римское законодательство, ставшее основой Кодекса Феодосия. Вся власть находилась в руках императора. Он считался единоличным выразителем суверенитета, воли и прав всего «римского народа». Император являлся неограниченным правителем, абсолютным господином своих подданных, был облечен законодательной и исполнительной властью и признавался единственным источником власти и закона, верховным военачальником, «помазанником Божьим». Но существовали фактические ограничения власти императора. Они исходили от господствующего класса, заставлявшего императора считаться со своими интересами.46
М.Я. Сюзюмов в «Истории Византии» пишет, что в ранней Византии идет дальнейшая бюрократизация власти, изъятие властных функций у городской знати и ущемление отдельных группировок господствующего класса в пользу общих интересов. Но государство заботится и о мелких собственниках. В конце IV в. появляются особые должности дефенсоров – защитников плебса и сенаторов от злоупотреблений императорской администрации и «сильных людей». В начале V в. поддержка государства и императорской власти широкими массами горожан позволила избавиться от опасности варварских завоеваний и стабилизировать общество, что привело к политическому усилению городских общин. В самом Константинополе возросло влияние Сената на государственную политику.47
Г.Л. Курбатов и Г.Е. Лебедева предлагают применить системный подход к изучению характера византийского общества и властных институтов в нем. Они отрицают во многом абстрагированное от исторической конкретики представление о Византии как о неограниченной бюрократической монархии, имеющей тенденцию к полной бюрократизации и превращению в автократию, деспотию. Ранняя Византия оставалась позднеантичным обществом. На этой основе и существовали государственно-властные институты. В формировании властных отношений значительную роль сыграли города полисного типа, хотя они и находились на стадии разложения. Государство старалось всячески поддержать институты местного самоуправления, предоставляя значительную автономию и права муниципальным органам, и предотвратить их упадок. Лишь когда правительство сталкивалось с полной неспособностью городских куриалов осуществлять властные функции, оно вынуждено было заменять их государственными чиновниками. Могущество ранневизантийской империи покоилось на городах и горожанах – свободных налогоплательщиках, поэтому правительство старалось поддержать мелких собственников и оградить их от административного произвола на местах. Для этого Юстиниан активно использовал власть епископов и дефенсов, которые осуществляли контрольные функции.48
Г.Л. Курбатов, основываясь на конкретном историческом материале IV – VI вв., в своих последующих работах показывает, что ранняя Византия являлась «гражданским обществом» с ограниченным единоличным правлением. Причем при Юстиниане правовой характер государства даже усилился, что нашло выражение в универсализации частной собственности, равенстве прав всех свободных в деле их защиты со стороны государства, отмене податных привилегий для знати, защите мелких собственников от произвола чиновников и земельных магнатов, усилении уголовной ответственности за преступления против частной собственности.49
Еще дальше идет И.П. Медведев, последователь известной советской исследовательницы византийского права Е.Э. Липшиц. Он сопоставил право и государственные институты Византии и западноевропейских государств в соответствующих хронологических рамках.
Отличие Византии от Западных королевств IV – VI вв. И.П. Медведев видит в реальной преемственности Византией римской государственно-правовой системы. Именно здесь появляются первые идеи, превратившиеся через многие столетия в Европе в теории «общественного договора» (послание Агапита в VI в.). Уже в ранневизантийский период возникают основы византийской «Конституции» – неписаные и не закрепленные законодательно представления и обычаи, определяющие общественное и государственное устройство империи, основные принципы деятельности органов государственной власти и управления, систему народного представительства, роль армии и церкви. Идея законности и правопорядка пронизывает всю византийскую политическую литературу.
В противовес этому политическая власть в варварских королевствах Западной Европы базировалась на личностных отношениях и представляла собой «режим военной банды». Короли рассматривали государство как свою большую вотчину. Исчезает даже само понятие государства с территорией и границами и возникает персонифицированное название по этнониму или личности короля.50
Большинство крупных исследователей-византинистов приходят к выводу, что Византию нельзя считать восточной деспотией, хотя восточные элементы в ее политической системе присутствовали. Ведущими признаками были римские государственные основы, греческая культурная традиция, прямо противоположная восточной деспотии, повсеместное использование в Византии римского права.51
На этом исследовательском фоне странное впечатление производят некоторые работы современных российских ученых. В сборнике статей коллектива историков-востоковедов, где основное внимание уделяется проблеме восточной деспотии, в качестве иллюстрации государства с подобной формой правления выступает Византия на всем протяжении ее исторического существования. При этом авторы не приводят никаких аргументов в защиту своей типологизации, а просто ограничиваются общими рассуждениями о восточном деспотизме, подчинении государству православной идеологии, тоталитарной власти и подавлении ею индивидуализма, отсутствии частной собственности и т. п.52 Удивляет отсутствие каких-либо ссылок на источники или специальную литературу. Восточным деспотиям (Древнему Египту, Шумеру, Китаю, Индии, Византии, доколумбовой Америке и индейцам племени пуэбло) противопоставляется «свободный», «демократический» Запад без каких-либо определенных хронологических и пространственных рамок. Мы не стали бы уделять данной работе особого внимания, если бы подобного рода издание не вышло в издательстве «Наука». Полным курьезом выглядит труд научного сотрудника РАН С.А. Иванова «Византийское юродство». Из 235 страниц текста собственно византийскому юродству, существовавшему на протяжении более чем 10 веков, отводится 102 (с 35 по 136), из них прямые цитаты «деяний» юродивых и их пространный пересказ занимают более половины объема. Источники для характеристики этого культурного феномена подобраны абсолютно произвольно, без учета самой специфики житийной литературы и ее сложной эволюции. Данное явление существует для автора вне времени. Вся работа служит, по замыслу С.А. Иванова, иллюстрацией византийского «тоталитарного режима», где не было свободы для индивида. Пуходя ученый бросает фразу о византийской церкви – «служанке всевластного государства».53 Появление подобного рода работ свидетельствует о снижении уровня научных исследований в современной России.
В настоящее время прямых защитников теории существования в ранней Византии политического режима типа «восточной деспотий» среди серьезных ученых-правоведов и византинистов фактически не осталось. Живучесть представлений о «восточно-деспотическом» характере властных отношений в Византии связана с влиянием традиций эпохи просветителей, характером источников (политические и полемические трактаты), отождествлением отдельных сторон византийских политических доктрин с реальными властными отношениями, конъюнктурными задачами сегодняшней идеологии. Новые фактические данные дают исключительно сложную картину характера политической власти Византии, в корне отличную от восточных обществ. Проблематичность типологизации политической власти в Византии связана с тем, что теория власти находится в развитии, идет поиск новых критериев и методик. Необходимы дальнейшие эмпирические исследования политико-правовых воззрений в византийском обществе, их связи с реальными властными отношениями.
===========
