примечания

Важнейшие теории предпринимательской прибыли известны так же, как фрикционная теория, теория цены труда, теория ри­сков и теория дифференциальной ренты. Я отсылаю читателя к анализу этих теорий в третьей главе моей работы "Wesen..." и не буду вдаваться здесь в их подробную критику, тем более что основные положения этой критики станут ясны из содер­жания настоящей главы. Исторический обзор теорий предпри­нимательской прибыли дается у Пирсторфа и Матайя. Следует также упомянуть Дж. Б. Кларка, теория которого наибо­лее близка нашей (см.: J. В. Clark. Essentials of economic theory).

Lauderdale. Inquiry into the nature and origin of Public Wealth, 1804. Заметим, что цель его исследования в корне отли­чалась от нашей.

Е. В б h m-B a w е г k. Geschichte der Kapitalzinstheorien, VII, 3. Здесь мы вновь отходим от примера Лодерделя, следуя на­шей общей концепции и вместе с тем реальной действительности. Это был бы случай полной свободной конкуренции, при которой ни один хозяйственный субъект не обладает достаточной си­лой, чтобы своим спросом и предложением оказать заметное влияние на цены.

Обращаю внимание читателя на то, что здесь я вовсе не пыта­юсь объяснить явление через его фактическое существование, как это делают некоторые представители теории производитель­ности в случае с процентом. Доказательство последует ниже. См.: Е. Boh m-B a w е г k. Geschichte der Kapitalzinstheorien, S. 174.

Однако ради простоты изложения _i мы предположим, что весь процесс совершается в пределах оДного хозяйственного периода. См. вторую главу настоящей книги, с. 160 и сл. Теоретически она должна равняться их стоимости в прежних областях применения, без учета новых перспектив. На практике в большинстве случаев за них приходится платить дороже. Они обращают внимание лишь на текущие изъятия, поскольку совершенно, не верят в будущие выгоды. Это справедливо для всех эпох, о которых у нас есть сведения: еще никогда в исто­рии не обходилось без принуждения там, где развитие требова­ло участия широких масс. При этом во многих случаях поддан­ные не несут никаких реальных убытков. См.: W i е s е г. Natiirlicher. Wert, S. 70 f.

Вообще я далеко не во всем согласен с этой теорией. См.: "We­sen...". Op. cit., II. Buch, а также мою статью "Bemerkungen fiber das Zurechnungsproblem".—Zeitschrift fiir Volkswirtschaft, Sozi­alpolitik und Verwaltung, 1909.

Именно этот излишек, который с точки зрения частного хозяй­ства представляет собой предпринимательская прибыль и про­цент, соответствует прибавочной стоимости в марксистском пони­мании. Другого излишка такого рода просто не существует. Даже когда деятельность руководителя конкурирует с незаме­нимым средством производства, стоимостное соотношение скла­дывается в ее пользу, поскольку на стадии внедрения новое средство производства оценивается по своей прежней стоимости.

См.: Е. Bohm-Bawerk. Positive Theorie des Kapitale9. (ScbluBkapitel).

См.: "Wesen...". Op. cit., III. Buch.

Хочу сказать несколько слов о теории, ныне ставшей популяр­ной. Согласно ей, организация создает все, а предприниматель— ничего. Следовательно, предприниматель присваивает доход, принадлежащий всему обществу в целом. Здесь есть доля исти­ны, поскольку каждый продукт имеет свое происхождение, воз­никает в определенной среде и никто не может создать что-либо в отсутствие необходимых условий. Но в области - экономики, где мы имеем дело не с формированием людей, а с действиями уже сформировавшихся индивидов, это несущественно. Сами сторонники упомянутой концепции с особым рвением отстаи­вают важную роль личной инициативы. Эта теория справедлива во всем, что касается обратного воздействия процесса развития. В остальном же она основана на распространенном заблужде­нии, согласно которому продукт создается лишь физическим трудом, а также на представлении о естественном, гармонич­ном сочетании всех элементов развития и преемственности его фаз. Но это лишь следствие когда-то начавшегося процесса раз­вития и не объясняет, как работает его механизм. Нам могут возразить, что при значительных нововведениях, су­щественно меняющих привычную ситуацию, необходимость в принуждении будет сохраняться. Здесь надо разобраться под­робнее, Возможно, новое еще не понято, не прижилось. Но тогда новую комбинацию нельзя считать осуществленной. Мы пред­полагаем, что процесс адаптации, как бы долго он ни продол­жался, уже закончен. Конечно, и тогда необходим элемент при­нуждения в виде организации, иерархии. Но это уже совсем не то, что принуждение к новой комбинации. Наконец, при орга­низации, основанной на отношениях господства, новшество может принести массам прямой ущерб. В этом случае принуж­дение необходимо и после осуществления комбинации. Но это уже нечто иное. Для поддержания уже существующего порядка нужна власть, но не нужен описанный нами тип руководителя. В конечном счете на свой лад это же делает и капиталистиче­ское общество. Написано в 1911 г.

Тогда как другие, например Лексис, оспаривают даже сущест­вование единой нормы процента. Эта проблема, стоившая столь­ких затруднений Марксу, отпадет, если принять наши выводы. При непредвзятом взгляде на вещи справедливость этого поло­жения очевидна, о чем свидетельствует наблюдение А. Смита, что новые отрасли рентабельнее старых. К этому выводу мог бы прийти — и действительно постоянно приходит — любой практик.

См.: Stamp. Wealth and taxable capacity, 1922, p. 103.

См. мою статью "Sozialistische Moglichkeiten von heute".—A rchiv

fiir Sozialwissenschaft, 1921.

Этой важной теме посвящено еще очень мало исследований. См., например: Chapman, Marquis. The recruiting of the emplo­ying classes from the ranks of the wage earners.—Journal of the R. Statistical Society, 1912.

Глаёа пятаА йроцент на капитал

Предварительные замечания. По зрелом размышлений я решил — за исключением несущественных стилистиче­ских исправлений — поместить здесь главу о теории про­цента в неизменном по сравнению с первым изданием виде. В ответ на все дошедшие до меня возражения могу лишь порекомендовать их авторам еще раз познакомиться с первоначальным текстом. Более того, эти возражения побудили меня не предпринимать значительных сокраще­ний, которые я первоначально намеревался сделать. Оказа­лось, что именно те вещи, которые представляются мне че­ресчур многословными и мешают простоте и убедитель­ности изложения, предвосхищают важнейшие направления критики и этим заслуживают право на существование.

С самого начала было очевидно, что я вовсе не отрицаю существование процента как нормального элемента совре­менной экономики — что было бы абсурдно, — а объясняю его. Поэтому я никак не могу понять, на каком основании меня упрекают по этому поводу. Процент — это ажио су­ществующей покупательной силы по отношению к буду­щей. Существование ажио объясняется многими причина­ми, причем некоторые из них элементарно просты. Сказан­ное относится в первую очередь к проценту по потреби­тельскому кредиту. Тот факт, что кто-то, неожиданно по­пав в беду — например, как фабрикант, у которого сгорела фабрика, — или, напротив, очутившись в благоприятном для себя положении — как тот студент, который получил известие, что его богатая тетушна, находясь при смерти, сделала его единственным наследником, — оценивает тепе­решние 100 марок выше, чем будущие, не нуждается в объяснениях. Причина тому — появление процента. Ана­логичное имеет место и в отношении всех видов спроса на кредит со стороны государства. Такого рода проценты существовали всегда и могли бы существовать даже в ус­ловиях чистого кругооборота, где нет никаких признаков развития. Но не они, а процент по кредитам, предоставляе­мым на производственные цели, представляет собой важ­ное социальное явление, которое нам предстоит объяснить. Данный вид процента получил широкое распространение также в экономической системе капитализма; он встречает­ся здесь повсеместно, а не только там, где находится eroi подлинный источник — новое предприятие. Я стремлюсь, показать, что источником этого процента является пред­принимательская прибыль, что, по существу, он представ­ляет собой обособившуюся часть последнего. Затем я про­слеживаю, как процент и то, что я называю «процентной формой дохода» («Zinsbetrachtung»), распространяются, начиная с осуществления новых комбинаций, на все народ­ное хозяйство и проникают в мир старых предприятий, в организме которого при отсутствии признаков развития им не нашлось бы никакого места. Только это обстоятель­ство, имеющее фундаментальное значение для нашего по­нимания экономической структуры и функционирования капитализма, я подразумеваю, когда говорю: «статичная» экономика не знает никакого процента на кредиты, предо­ставляемые на производственные цели. Да разве это само по себе не очевидно? Никто не будет спорить с тем, что уровень процента определяется экономической ситуацией. А что такое «экономическая ситуация» — если исключить влияние внеэкономических моментов, — как не темпы раз­вития в данный конкретный момент времени? Поэтому именно потребности новых предприятий в деньгах являют­ся фактически главным фактором, определяющим спрос, промышленности на денежном рынке. Почему же главный фактор на практике не может быть таковым и в теории? В конечном счете именно спрос предпринимателей выводит на денежный рынок и остальных заемщиков. Здесь речь идет о старых предприятиях, совершающих привычный и неизменный кругооборот и в принципе не испытываю­щих потребностей в кредите, поскольку регулярно посту­пающий доход от продажи продуктов должен удовлетво­рять все их нужды. Отсюда в свою очередь следуют и все прочие выводы, и в первую очередь вывод о том, что про­цент тесно связан с деньгами, а не с миром благ.

Для меня главное — истинность моей теории, а не ее оригинальность. Поэтому я, насколько это возможно, сле­дую теории процента Беде-Баверка, хотя сам он решитель­но отрицает общность наших взглядов. На самом деле из приведенных им трех широко известных доводов, обосно­вывающих необходимость ажио существующей покупа­тельной силы относительно будущей — вначале Бём-Ба- верк говорит о покупательной силе, но затем, следуя, на мой взгляд, распространенному заблуждению, он перехо­дит к обсуждению ажио существующих благ, — я отвергаю всего одно: психологическую недооценку будущего на­слаждения как самостоятельного явления. Что касается момента меняющегося соотношения между спросом и его покрытием, то он лежит в основе моей теории. А «окольные методы производства»? Если бы Бём-Баверк последователь­но придерживался введенного им понятия «прокладывание окольных путей производства» («Einschlagen von Produk- tionsumwegen») и развил бы содержащийся в нем смысло­вой оттенок, то он подошел бы к понятию предпринима­тельской деятельности, одному из подвидов разработанного мною понятия «осуществление новых комбинаций». Он этого не сделал. Полагаю, что с помощью его собственного анализа можно показать невозможность получения чистого дохода посредством использования одних только старых, привычных окольных методов производства. Не за горами тот момент, когда мы попытаемся дать свое собственное объяснение рассматриваемой проблеме. Однако от начала, и до конца наш анализ будет полностью соответствовать требованиям теории стоимости Бём-Баверка, а потому все его возражения, высказанные до последнего времени, бьют мимо цели

1. Опыт нас учит, что процент на капитал — это посто­янный чистый доход, который получает определенная ка­тегория хозяйственных субъектов. Где коренится его источник и почему он существует? Именно здесь следует усматривать корни проблемы: источником, дающим начало этому потоку, может быть только какая-то величина сво­бодной стоимости. Где же она есть?² Но отсюда следует второй вопрос, вопрос о причине возникновения этого пото­ка в мире благ: почему именно данная величина свободной стоимости достается данным хозяйственным субъектам? И наконец, самый сложный—третий—вопрос, который мож­но было бы назвать ядром проблемы процента на капитал: почему данный поток носит постоянный характер, почему процент представляет собой чистый доход, который можно потреблять, не ухудшая своего экономического положения?

СущебтвОВаййе йроцейта становится теоретической проблемой, когда мы приходим к выводу о том, что в усло­виях нормального кругооборота стоимость продукта цели­ком вменяется первичным факторам производства, а вся выручка от реализации продукта распределяется между рабочими и земельными собственниками. При подобных обстоятельствах не может быть никаких иных постоянных доходов, кроме заработной платы и ренты. Конкуренция, с одной стороны, и процесс вменения — с другой, должны ликвидировать всякое превышение выручки над затрата­ми, всякую разницу между стоимостью продукта и стои­мостью заключенных в нем услуг труда и земли. Стоимость первичных средств производства как тень должна следо­вать за стоимостью продукта, с тем чтобы между ними не могло бы возникнуть никакого, даже самого небольшого зазора ³. Но существование процента — это реальный факт. Так в чем же дело?

Настоящая дилемма гораздо сложнее той, которую мы сравнительно легко разрешили в примере с предпринима­тельской прибылью. Там речь шла не о постоянном, а лишь о временном потоке благ, и мы не входили в конфликт с фундаментальными и неоспоримыми фактами конкуренции и вменения стоимости. Напротив, мы имели возможность спокойно сделать вывод о том, что услуги труда и земли — единственный источник постоянного чистого дохода в тех условиях.

К дилемме процента можно отнестись двояко. Можно признать ее существование. В таком случае, очевидно, нужно будет объявить процент своего рода заработной платой или земельной рентой. Последняя полностью отпа­дает, остается заработная плата. В этом случае есть три варианта объяснения процента: а) как вычет из заработ­ной платы (теория эксплуатации); б) как заработная пла­та капиталисту за его труд («трудовая теория» в букваль­ном смысле слова); в) как заработная плата за труд, со­держащийся в сырье и средствах производства (точка зре­ния Джеймса Милля и Мак-Куллоха). Все три варианта апробировались в экономической теории. К критике, ко­торой подверг их Бём-Баверк, мне остается добавить толь­ко то, что наш анализ предпринимателя, а именно тот факт, что он изолирован от средств производства, частично лишает их реальной основы.

Или же можно отвергнуть теоретические выводы, при­водящие нас к данной -Дилемме. Во-йервых, существует возможность расширить круг элементов, составляющих из­держки, т. е. утверждать, что заработная плата и рента не оплачивают всех необходимых средств производства. Во- вторых, в самом механизме конкуренции и вменения мож­но поискать некий скрытый тормоз, который не позволяет стоимости услуг труда и земли сравняться со стоимостью продукта, в результате чего между ними постоянно суще­ствует определенный разрыв, т. е. излишек стоимости⁴. Здесь я постараюсь бегло разобрать обе эти возмож­ности.

Расширить круг элементов, составляющих издержки, — это не просто констатировать, что выплата процента отра­жается в балансе предприятия. Это было бы бессодержа­тельной тавтологией. Здесь требуется нечто большее, а именно теоретическое обоснование того, что процент яв­ляется элементом издержек в собственном—более узком— смысле слова, в том смысле, который уточнен нами в пер­вой главе. Сказанное означает необходимость введения в анализ третьего первичного фактора производства, кото­рый приносил бы процент так же, как услуги труда при­носят заработную плату. Если бы нам удалось это сделать, все стоящие перед нами проблемы, а их три, были бы, оче­видно, разрешены одним махом и мы бы успешно справи­лись с дилеммой процента. Таким третьим фактором про­изводства могло бы стать воздержание. Если бы оно пред­ставляло собой услугу особого рода, нам ничего не стоило бы объяснить причины существования постоянного чисто­го дохода, выявить его источники и указать факторы, на­правляющие этот доход к определенным хозяйственным субъектам. Тогда нам оставалось бы только доказать, что процент действительно связан с моментом воздержания. Но, к сожалению, этот момент сам по себе не существует, что мы вслед за Бём-Баверком и показали в начале рабо­ты. Поэтому и обсуждать здесь больше нечего.

На роль третьего фактора производства выдвигались и произведенные средства производства. С ними дело об­стоит прямо противоположным образом. Йх производствен­ный эффект не вызывает никаких сомнений. Он настолько очевиден, что сразу же обращает на себя внимание иссле­дователя. Именно поэтому основополагающий тезис о том, что стоимость продукта равна стоимости услуг труда и земли, и по сей день поначалу вызывает недоумение, и, как показывает опыт, его с трудом удается вложить в го­ловы даже специалистам. Но вклад произведенных средств производства не объясняет того, почему же существует постоянный чистый доход. Разумеется, произведенные средства производства обладают способностью производить блага. Даже более того, с их помощью можно производить больше благ, чем без них. Бесспорно и то, что эти блага обладают большей стоимостью, чем те, которые можно бы­ло бы произвести без использования произведенных средств производства⁵. Но эта более высокая стоимость благ означает более высокую стоимость орудий производ­ства, а последнее в свою очередь — более высокую стои­мость использованных услуг труда и земли. Ни один эле­мент стоимости не может надолго задержаться на одном из промежуточных звеньев дапной цепочки. С одной сто­роны, невозможно длительное существование разрыва между собственной стоимостью средств производства и вменяемой им стоимостью продукта. Какое бы количество продукта ни производила машина, конкуренция постоянно будет снижать его стоимость и цену, пока не установится упоминавшееся выше равенство стоимостей. С другой — машина способна произвести продукта во много раз боль­ше, чем человек, работающий вручную. Но будучи уста­новленной на предмет постоянного использования, машина перестает экономить труд и приносить прибыль: дополни­тельный доход, существование которого обусловлено ис­пользованием машины и который активно привлекает вни­мание, т. е. вся та сумма, которую готов заплатить за него «пользователь», должен в конечном счете перейти в руки рабочих и земельных собственников.

Машина вовсе не создает стоимости, которую она при­соединяет к продукту, как часто наивно полагали ⁶, а толь­ко переносит ее, о чем мы писали в предшествующей главе. Когда в кармане пиджака находится банкнот, пиджак име­ет для его владельца большую стоимость, но отнюдь не благодаря каким-либо особым свойствам. Так и стоимость машины соответствует стоимости ее продукта. Но она пе­реняла ее от тех услуг труда и земли, которые существо­вали еще до того, как была произведена данная машина⁷, и которым эта стоимость должна быть вменена целиком и полностью. Поток благ, несомненно, подходит к машине. Но он проходит сквозь нее, не задерживаясь и не образуя никакого фонда потребления. Ее владельцу, как правило, не достается ничего сверх того, что он должен передавать дальше, будь то в стоимостном или ценовом выражении. Машина — такой же продукт, как и все прочие, и ее стои­мость, подобно стоимости предметов наслаждения, посту­пает в тот «фонд», из которого уже не может вытекать никакой процент.

Итак, исходя из результатов анализа, проведенного нами в первой и четвертой главах, а также выводов Бём- Баверка, мы можем констатировать, что здесь нет никако­го выхода из дилеммы процента и что здесь не обнаружи­вается никакого стоимостного источника процента. Прав­да, известные трудности могут возникнуть при рассмотре­нии благ, которые умножаются как бы «сами собой»: разве семенное зерно и племенной скот не обеспечивают в бу­дущем их владельцу больше зерна и скота и разве это возросшее количество зерна и скота не стоят больше, чем просто семенное зерно и племенной скот? Любой, кому приходилось сталкиваться с подобного рода рассуждения­ми, знает, что большинство людей упорно считают их до­казательством самовозрастания стоимости (Wertgewinn). Но в действительности семенное зерно и племенные жи­вотные не умножаются «сами по себе». Из принесенных ими «доходов» необходимо вычесть определенные затраты. Но решающим является то, что и остающиеся после подоб­ных вычетов суммы не представляют собой самовозраста­ния стоимости, поскольку урожай и общее стадо скота за­висят от семенного фонда и племенных животных, и по­этому стоимость первых должна вменяться последним. Если бы продавались семенное зерно и племенные живот­ные, то в их цене — при условии незаменимости — должна была бы полностью отразиться стоимость урожая и всего стада, за вычетом тех затрат, которые еще предстоит осу­ществить, и с поправкой на фактор риска. И это зерно и животные использовались бы для воспроизводства до тех пор, пока такое применение не перестало бы приносить прибыль, а их цена — покрывать издержки, связанные с заработной платой и земельной рентой. Следовательно, предельная полезность «их» продукта, т. е. вменяемой им части продукта, стремится к нулю.

2. Здесь я хотел бы сразу отметить следующее. Было бы неверно или по меньшей мере нецелесообразно ограни­чивать наш анализ рамками определенного направления, охарактеризовав положение вещей, вытекающее из нашего хода мыслей, таким образом: «Мы не в состоянии объяс­нить разрыв между стоимостью продукта и стоимостью средств производства описанным выше способом. Но такой разрыв действительно существует, и мы должны попытать­ся объяснить его по-другому». Напротив, я сомневаюсь в самом существовании подобного постоянного разрыва. Это явление еще не подвергалось научному анализу; я пола­гаю, что оно представляет собой скорее необходимое след­ствие существования процента, чем независимый факт, объясняющий этот процент. Это, на мой взгляд, подтвер­ждается и практикой. Вполне возможно, хозяйственные субъекты на самом деле ценят средства производства мень­ше, чем продукты. Но это происходит потому, что на пути от первых ко вторым, а не наоборот, им приходится пла­тить процент. Данное положение очень важно, и мы станем часто возвращаться к нему. Здесь же мне хотелось бы просто обратить внимание читателя на то, что трудности, с которыми сталкивается моя теория, при рассмотрении проблем процента проявляются особенно резко. Дело в том, что мы, помимо определенных постулатов, привыкли при­нимать на веру массу непроанализированных фактов. Мы не стремимся проникнуть в их суть и нередко считаем простыми явления, которые на самом деле многосложны. Тому, у кого сформировалась подобная привычка, будет нелегко следить за дальнейшим ходом анализа. Он то и дело будет испытывать искушение сделать ссылку на фак­ты, которые являются для нас «живым укором». К подоб­ного рода фактам относится, например, воздержание. Та­ковым можно считать и утверждение, что стоимость капи­тала — это просто-напросто капитализированный доход. Ссылаясь на них, люди одновременно опираются и на свой собственный опыт. При этом они не замечают, что эти фак­ты, по существу, противоречат ему. И все же на первых порах мы еще будем ссылаться на этот «разрыв».

Нам еще необходимо уточнить, что же собой представ­ляет процесс включения (Einrechnungsvorgang). До сих пор речь шла у нас о процессе вменения. Мы прослеживали его в обратном порядке: начиная со стоимости продукта и кончая услугами труда и земли. Складывалось впечатле­ние, что здесь можно было бы сделать еще один шаг в том же обратном направлении, чтобы довести поток стоимостей до следующего звена общей цепи, а именно до рабочей силы и земли как таковых. Поскольку в условиях рыночного хо­зяйства нет особых причин интересоваться стоимостью ра­бочей силы, то, учитывая, что о ней можно сказать пример­но то же самое, что и о стоимости земли, мы ограничим наш анализ этой последней. Что же касается рабочей силы, то отметим следующее: она представляла бы собой специ­фическую проблему, если бы мы рассматривали ее как про­дукт средств к существованию рабочего и его семьи. Но мы этого не делаем и не считаем, что у нас за спиной остался нерешенный вопрос. Итак, допустим, что услуги земли — это ее продукты, а сама земля — первичное средство про­изводства, которому должна быть вменена стоимость его продукта. Чисто логически это неверно⁸. Ведь земля — это не самостоятельное благо, стоящее за услугами земли, а на­бор самих услуг. Поэтому в данном случае мы предпочи­таем вообще не говорить о вменении, которое означает пе­ренесение стоимости на блага более высокого порядка. Оно означает, что ни на одной промежуточной стадии не за­стревает ни «песчинки» стоимости. При образовании стои­мости земли речь идет о нечто ином, о выведении ее стои­мости из заданных, обусловливаемых вменением стоимо­стей элементов, из которых с экономической точки зрения как раз и состоит стоимость земли. Здесь уместнее гово­рить не о вменении, а о включении.

По каждому производственному или потребительскому благу надлежит различать оба этих процесса. Услуги по­добного блага должны иметь свои, определяемые шкалой потребностей — прямо или опосредованно через процесс вменения — стоимости⁹, из которых выводится его стои­мость как единое целое. Для произведенных благ этот про­цесс не представляет никаких теоретических затруднений, поскольку наступающая рано или поздно необходимость их замены подчиняет его строгим и общеизвестным правилам. Что касается земли, то определение ее стоимости затруд­нено наличием бесчисленного множества связанных с ней услуг, которые в принципе воспроизводят себя сами без до­полнительных издержек¹⁰. И здесь возникает вопрос, ради которого мы, собственно, и затеяли обсуждение: не беско­нечно ли велика стоимость земли и не исчезает ли, таким образом, поскольку существует процесс включения, земель­ная рента как чистый доход? На поставленный вопрос я отвечаю не так, как делает это Бём-Баверк.

Во-первых, даже если бы стоимость земли была беско­нечно велика, я все равно называл бы земельную ренту чистым доводом. Ведь в этоМ случае потребление никак не* могло бы исчерпать источник дохода, а существование по­стоянного потока благ к земельному собственнику было бы вполне объяснимо. Простое суммирование чистых доходов не в состоянии изменить их характера чистых доходов. Только вменение, а не включение уничтожает чистый до­ход. Во-вторых, цена земельного участка, разумеется, ни­когда не может быть бесконечно большой. Однако моей теории нельзя бросить упрека в том, что она якобы приво­дит к подобному абсурдному результату, подводит к мысли, что якобы существует эта бесконечно большая стоимость. Повинна в этом отнюдь не она, а основная идея господст­вующей теории капитализации, согласно которой стои­мость носителя дохода образуется путем суммирования доходов, причем доходов, подлежащих дисконтированию. На самом же деле образование стоимости представляет со­бой специфическую и довольно-таки сложную проблему, которую нам еще предстоит решить в данной главе. Глав­ное, как и при всякой иной оценке, состоит здесь в кон­кретной цели, которую ставит перед собой тот или иной хозяйственный субъект. Жесткое правило суммирования здесь неприменимо. И вообще стоимостные величины нель­зя складывать (суммировать) по своему усмотрению; про­тивное могут заявлять только дилетанты. Как уже отмеча­лось, в процессе хозяйственного кругооборота, если он протекает нормально, нет никакой необходимости опреде­лять стоимость земли как таковую. С машиной дело об­стоит иначе. Каждый продукт должен обладать определен­ной стоимостью, чтобы человек мог решать, производить его или нет. Здесь, как легко заметить, правило суммирова­ния действует, и причина тому — конкуренция. Если бы машину можно было бы приобрести за меньшую сумму, чем стоит произведенный на ней продукт, то она приноси­ла бы прибыль. Это повлекло бы за собой увеличение спро­са на такие машины и рост цен на них. Если бы машина стоила дороже того, что дает ее применение, она бы при­носила убытки. В свою очередь это привело бы к падению спроса и, следовательно, цен. В нормальном кругообороте хозяйственного процесса отчуждается не земля, а ее услу­ги. Следовательно, элементами планов хозяйственных субъектов становятся стоимости последних, а не стоимость земли. Процессы нормального кругооборота не могут ни­чего нам сказать о том, как образуется эта последняя.

Тольйо само развитие создает СтойМоСтЬ зеМЛи, ОйО «капи­тализирует» рейту, «мобилизует» землю. В народном хо­зяйстве без признаков развития стоимость земли вообще не.существовала бы как общехозяйственное явление. Дей­ствительность подтверждает наши выводы. Единственную возможность, позволяющую осознать стоимость земли, предоставляет ее отчуждение. А в тех экономических укла­дах, которые наиболее близки к схеме кругооборота, зем­ля, как правило, не продается. Вовлечение земельных уча­стков в рыночный оборот — явление, присущее исключи­тельно развитию, и лишь процессы развития могут дать нам ключ к пониманию данной проблемы. Пока же мы мо­жем отметить, что, согласно нашей концепции, в процессе кругооборота земля не обладает не только бесконечно боль­шой, но и вообще никакой стоимостью, что стоимости услуг земли нельзя соотносить ни с какими другими стоимостями и что поэтому они являются чистым доходом.

Конечно, могут возразить, что все же должны иметься поводы для отчуждения земли. На это следует сказать: как правило, это единичные случаи, в которых к тому же опре­деляющую роль играют личные обстоятельства — бедствен­ное положение, склонность к расточительству, внеэкономи­ческие соображения и т. п. На данный момент это все, нам больше нечего об этом сказать. Разумеется, правило сум­мирования здесь не действует, поскольку то, что оно про­водит в отношении продуктов, в случае с землей полностью упраздняется. Но в этом нет ничего особенного. Решить эту задачу не труднее, чем поделить ставку при прерван­ной игре в кости — головоломка, над которой мучился ста­рый шевалье де Мере. И решать ее следует аналогичным способом.

Итак, везде, где правило суммирования дает нам беско­нечно большую величину, мы говорим о чистом доходе точ­но так же, как в тех случаях, когда мы говорим о заработ­ной плате. Для нас же важно, что поток благ всегда идет к хозяйственному субъекту и что его содержание остается у него и не должно передаваться дальше. Здесь мы можем отвлечься от процесса включения с его бесконечно боль­шими результатами. Отметим, что сама возможность аб­страгирования от такого потока благ есть в некотором роде признак его существования. Данное положение для нас важно и необходимо для понимания излагаемой здесь теории процента. Тем самым мы убрали препят­ствие с нашего пути. Позитивное решение проблем после­дует ниже.

3. Как уже было сказано, существует и второй способ разрешить дилемму процента. Ответить на вопрос о том, каким образом стоимость продукта может систематически превышать стоимость услуг труда и земли, позволяет нам ссылка на существование некоего тормоза в экономиче­ском механизме, который сдерживает движение последней. Если бы подобный тормоз существовал, вероятность воз­никновения постоянной разницы между стоимостями была бы доказана, а вызывающему ее фактору следовало бы приписать — по меньшей мере в «частнохозяйственном» аспекте — стоимостную производительность (Wertproduk- tivitat) в полном смысле этого слова. Этот фактор — или благо, в котором он воплощается, был бы носителем чи­стого дохода. Тогда в рамках каждого хозяйственного про­цесса существовала бы своя самостоятельная прибыль (Wertgewinn). Процент не являлся бы здесь элементом из­держек. Своим существованием он был бы обязан Нали­чию разницы между стоимостью или ценой продукта и издержками его производства. В данном случае он пред­ставлял бы собой именно излишек стоимости.

В рыночной экономике подобная ситуация может сло­житься при монополии на производство какого-ли^о блага. Монополия на первичные факторы производства нас здесь не интересует, поскольку заведомо ясно, что на ее основе нам: не удастся объяснить явление процента. Монопольное положение и в самом деле оказывает тормозящее воздейст­вие и приносит монополисту чистый доход. Монопольную прибыль мы считаем чистым доходом на том же основании, что и земельную ренту. И здесь правило суммирования дало бы нам бесконечно большую величину, но прибыль от этого не перестала бы быть чистым доходом. Причина же, по которой стоимость монополии — скажем, стоимость вечного патента — на самом деле не бесконечна, сейчас не интересует нас. Она станет ясна при дальнейшем Изложе­нии. Наконец, можно отметить, что образование стоимости монополии представляет собой особую проблему, которая не существует в условиях нормального кругооборота й по­тому не сопоставляется ни с какой другой величиной. Так или иначе, но монополист никогда не скажет: «Я не получаю прибыль потому, что вменяю монополии исключи­тельно большую стоимость». Ведь как бы он ни оценивал

21 Заказ N> 225

Свбй монополию по отношению к доходу, которому ойа прямо обязана своей стоимостью, говорить о том, что ха­рактер дохода как чистой прибыли исчезает, он никак де может. Это достаточно очевидно.

При обсуждении теории процента Лодерделя Бём-Ба- верк рассматривает также случай, когда монополизируется машина, сберегающая труд и, следовательно, приносящая прибыль. С полным основанием он подчеркивает то обстоя­тельство, что эта машина должна быть достаточно доро­гой, чтобы ее применение или не давало никакой прибыли, или давало самую минимальную прибыль, которая в какой- то мере стимулировала бы ее покупку. Несомненно, это верно. Но верно и то, что производство данной машины дает прибыль до тех пор, пока не истечет срок патента. Можно сказать, что монопольное положение является для монополиста своего рода фактором производства. Ему, как и прочим факторам производства, вернее сказать, их услу­гам, также вменяется стоимость. Ни машина, ни средства ее производства сами по себе не являются источниками прибавочной стоимости, лишь монополия делает их тако­выми. Очевидно, что ситуация не изменится от того, если в одном лице мы будем иметь и производителя, и пользо­вателя машины.

Итак, монопольная прибыль — особая разновидность чистого дохода. Если бы она совпала с тем, что мы назы­ваем процентом, все было бы в порядке: мы получили бы удовлетворительный ответ сразу на все три наших вопроса. Мы смогли бы выявить источник дохода, объясняемый тео­рией монополии, обнаружить причину, по какой этот доход попадает в руки монополиста, и, наконец, объяснить тот факт, что ни процесс вменения, ни конкуренция не в со­стоянии уничтожить этот доход. Впрочем, подобное моно­польное положение складывается нерегулярно, а процент между тем существует и без него ¹².

Еще одна возможность объяснения наличия постоянно­го разрыва между стоимостью услуг труда и земли, с одной стороны, и стоимостью продукта — с другой, появилась бы в том случае, если бы в принципе и постоянно будущие блага оценивались ниже существующих. Читатель знает уже, что мы не принимаем этого тезиса, но считаем необ­ходимым формально еще раз упомянуть о нем. Если во всех рассмотренных ранее примерах постоянный источник дохода выводился из постоянной и — по меньшей степени с «частнохозяйственной» точки зрения — производствен­ной услуги, то здесь бы речь зашла о нечто ином, о, так сказать, собственном движении стоимостей. До сих пор мы искали объяснение явления процента в процессе образо­вания стоимости или цены производственной услуги осо­бого рода. В соответствии с данным тезисом его следовало бы объяснять соотношением стоимостей и цен услуг труда и земли, с одной стороны, и предметов наслаждения — с другой. Здесь разница между стоимостью продукта и стои­мостью средств прозиводства проявилась бы даже более четко и рельефно, чем в случае с монополией. Излишек стоимости над издержками ipso facto (на деле) означал бы чистый доход и одновременно превышение «стоимости ка­питала», представляемого произведенными средствами производства. Тем самым автоматически доказывалось бы неисчезновение и невключение данного излишка. Дело в том, что, если придерживаться подобной точки зрения, стоимость будущего продукта нельзя целиком вменить средствам производства или включить в их стоимость, поскольку стоимость продукта представляется хозяйствен­ным субъектам в момент вменения или включения мень­шей, чем она есть на самом деле. Тем самым была бы вы­явлена возможность существования постоянного потока благ, хотя и неясно, была бы она тождественна реально существующему проценту. Итак, в наших руках был бы ответ на первый вопрос, поскольку имелся бы налицо ис­точник стоимости, порождающий процент. Очевидно, что не представило бы никакого труда ответить и на второй вопрос, почему этот поток благ течет именно к тому хозяй­ственному субъекту, который стал бы пользоваться ими. Ну а третий вопрос, о неисчезновении дохода, о его посто­янстве — пожалуй, самое заковыристое место в проблеме процента, — отпал бы просто сам собой. Поскольку изли­шек стоимости, как было объяснено, возникает отнюдь не за счет вменения, то нет никакого резона еще раз задать вопрос, почему же все-таки он не вменяется? - о;

21*

Таким образом, этот ход мыслей вполне удовлетвори­телен, и с логической стороны он — хотя, по моему мне­нию, здесь возникают некоторые противоречия с реальным ходом экономических процессов — вполне бы устроил нас, но при одном условии. Последнее заключается в том, что фактор времени должен бы оказывать самостоятельное, независимо от других факторов, прежде всего от существом

вания процента, влияние на оценку хозяйственным субъ­ектом стоимости продукта. Но как раз течение времени и не обладает первично самостоятельным влиянием. К тому же и увеличение стоимости отдельных благ с течением вре­мени здесь ничего не доказывает. Поскольку данное об­стоятельство само бросается в глаза и играет известную роль в экономической литературе, посвятим и ему не­сколько слов.

Имеется два вида подобного увеличения стоимости не­которых благ. Во-первых, бывает так, что со временем изменяются реальные или потенциальные услуги того или иного блага, в результате чего возрастает ценность послед­него. Наиболее часто в качестве примера в эТой связи на­зывают молодой лес и молодое вино. Что же происходит здесь? Под действием естественных процессов, протекаю­щих во времени, лес и вино действительно превращаются в более ценные блага. Но улучшаются только их физиче­ские свойства. С экономической же точки зрения эта более высокая стоимость уже содержится в молодых саженцах и только что заложенном в погреба вине, поскольку она за­висит от них. С точки зрения фактов, с которыми мы позна­комились, эти саженцы и молодое вино должны стоить ров­но столько, сколько стоят зрелый лес и выдержанное вино. Поскольку лес и вино можно продать для целей потребле­ния еще до достижения ими полной зрелости, их владель­цам приходится определять, какая из двух представляю­щихся им возможностей принесет больший доход за один и Тот же хозяйственный период: дать вину и лесу дозреть, что потребует, разумеется, времени, или продать их и на­чать новое производство. Они выбирают наиболее выгод­ный вариант и, руководствуясь им, с самого начала опре­деляют стоимость саженцев и молодого вина. В реальной действительности все происходит не так. Стоимость леса и вина возрастает по мере их созревания. Но это объясняет­ся главным образом существованием факторов естествен­ного и личного — под ним подразумевается возможность недожития до полного вызревания — риска, а также про­цента, который, как мы скоро убедимся, превращает время в элемент издержек. Не будь всех этих моментов, не было бы и прироста стоимости данных благ. Если хозяйственный субъект принимает решение дать лесу и вину дозреть, зна­чит, он выявил, что это выгоднее. В момент, когда прини­мается решение о новом, более выгодном способе исполь­зования леса и вина, их стоимость, очевидно, должна воз­расти. Но собственно постоянного роста стоимости блага с течением времени, т. е. как первичного и самостоятельно­го явления, быть не может.

Второй случай — это тот, когда в физическом отноше­нии полезные услуги остаются неизменными, но тем не ме­нее их стоимость со временем возрастает. Этот феномен объясняется появлением дополнительного спроса и являет­ся следствием развития. Рассмотрение данного случая не связано ни с какими трудностями. Если это увеличение спроса для хозяйственных субъектов было неожиданным, появляется временная прибыль, которая вовсе не тождест­венна постоянному приросту стоимости блага. Этого при­роста не будет и в том случае, если они заранее рассчиты­вали на увеличение спроса, поскольку он с самого начала вменяется соответствующему благу. Если же в практиче­ской жизни тем не менее создается видимость прироста стоимости каких-то благ, то это надо объяснять точно так же, как и в случае с улучшением физических свойств.

4. Итак, мы исчерпали все основные возможности вы­путаться из дилеммы процента, но добиться успеха не смогли. И здесь нам приходится вновь возвращаться к стоимостным ажио (Wertagio), о которых мы уже не раз упоминали и которые мы с полным правом можем рассмат­ривать в качестве чистой прибавочной стоимости. В общем определении ажио — излишек стоимости, т. е. превышение стоимости продукта над издержками. Оно обязано своим существованием некоему особому обстоятельству, повы­шающему стоимость продукта. Вместе с тем стоимостное ажио — это излишек над равновесной стоимостью (Gleich- gewichtswert) блага, определяющей его ноложение в хо­зяйственном кругообороте. Тем самым уже ipso facto (в си­лу самого факта) подобное стоимостное ажио приобретает характер чистого дохода и источника потока благ. Это в известной степени напоминает случай с систематическим занижением стоимости будущих благ.

Обстоятельства, ведущие к тому, что стоимость продук­та превышает стоимость средств производства его, а раз­ница между ними становится источником прибыли, могут сложиться и в экономике без каких-либо признаков разви­тия. Там также существуют стоимостные ажио и дизажио. Такими обстоятельствами могут быть ошибки и благопри­ятные стечения обстоятельств, непреднамеренные и неожи­данные отклонения хода хозяйственного процесса от хо­зяйственного плана, бедственное положение и случайное изобилие благ и т. д. Все эти стоимостные ажио и дизажко представляют собой разницу, существующую между фак­тической стоимостью и нормальной стоимостью, а также между фактической стоимостью и стоимостью использован­ных средств производства. Значительно чаще, однако, встречаются имеющие гораздо большее значение те стои­мостные ажио, которые своим появлением обязаны разви­тию. К их рассмотрению мы сейчас и обратимся, оставив в стороне сферу кругооборота. Мы уже разбили их на две основные группы. В первую входят ажио, которые объек­тивно порождает само развитие, в создании которых в из­вестной степени проявляется само развитие. Их существо­вание объясняется также тем, что хозяйственные субъекты находят новые, более выгодные способы применения благ, стоимость которых пока еще определяется другими, менее выгодными способами использования. Ажио и дизажио, входящие во вторую группу, порождаются обратным воз­действием развития, которое проявляется в увеличении или уменьшении спроса на определенные блага по сравне­нию с наблюдавшейся ранее и ожидаемой в будущем вели­чиной спроса.

Еще раз подчеркнем, что все эти ажио — и здесь Бём- Баверк с нами согласился бы — являются действительно реально существующими излишками стоимости в любом значении этого слова. Им не угрожает ни Сцилла включе­ния, ни Харибда вменения издержек. Все потоки благ, по­падающие в руки хозяйственных субъектов, должны прямо или косвенно вытекать из этого источника. Однако вспом­ним сделанный нами вывод о том, что, с одной стороны, конкуренция, а с другой — процесс образования стоимости делают невозможным постоянное превышение стоимости над издержками. Если мы попытаемся ответить на вопрос, при каких условиях это превышение имеет место на прак­тике, то сможем увидеть, что оно присуще не всем благам и не какой-то одной, особой категории этих благ. Оно не связано также ни с какими определенными свойствами благ или их функций в производстве. Стоимость превыша­ет издержки только применительно к конкретным количе­ствам благ. Если, например, предприятие начинает неожи­данно испытывать потребность в машинах определенного вида, то их стоимость для данного предприятия повышает­ся й Тот, кто владеет этими машинами, частично или пол­ностью может обеспечить себе это стоимостное ажио. НО если появление дополнительного спроса предвидели зара­нее, то нужно предположить, что конкурирующие произво­дители также займутся выпуском подобных машин. В этом случае либо вообще не будет получено никакой прибыли, либо — если производство не поспевает за спросом — при­быль будет вменена первичным факторам производства. Если же появление спроса заранее не предвидели, он про­должает существовать и народное хозяйство имеет возмож­ность приноровиться к нему, или если, наконец, появление дополнительного спроса для всех неожиданно, но произво­дители имеют достаточно времени, чтобы осуществить со­ответствующий производственный процесс, то ажио не по­лучит ни тот, кто владеет машиной, ни кто-либо другой — его просто не будет. Таким образом, если все такие условия будут выполнены, ажио все же будет иметь место приме­нительно к индивидуальному количеству благ. Но после его потребления оно уже не переходит на те количества благ, которые приходят на смену потребленным. Причины, вызвавшие возрастание стоимости, либо отпадут сами по себе — в конечном счете дополнительный спрос может быть удовлетворен, — либо их устранит расширение про­изводства ¹³. Прирост стоимости может сохраняться в те­чение длительного времени только в том случае, если речь будет идти о «непродуктах», т. е. о труде и земле. В этом случае происходит постоянное возрастание заработной платы и ренты в народном хозяйстве в целом, а не только заработной платы рабочих, занятых непосредственно в данной сфере, а также ренты с тех участков, которые в ней используются. Следовательно, ажио благ может иметь место только там, где прекращается процесс вменения и вырав­нивания, т. е. в сфере первичных факторов производства, и там, где экономика не в состоянии достаточно быстро адаптироваться к изменениям в экономических процессах. При этом постоянный прирост стоимости — фактически также заработной платы и ренты — возможен лишь в пер­вом случае, поскольку во втором он носит эпизодический характер и, как правило, распространяется на индивиду­альное количество благ. Таким образом, совершенно ясно, что ни один хозяйственный субъект не может извлекать постоянный доход, источником которого является ажио произведенных им благ. В реальной действительности &>МиО достаётся то одному, то другому хозяйству, но от­нюдь не на долгий срок. Приведем давно известный при­мер ¹⁴. Тот, кто продает колонисту, поселившемуся в пу­стынной местности, губную гармошку, наверняка получит па этой сделке прибыль. Но если он постоянно не зани­мается торговлей, эта прибыль будет носить случайный характер. Если же он торговец и между ним и его соторгов- цами существует конкуренция, то вся его выручка сведет­ся к заработной плате и, следовательно, прибыль как тако­вая исчезнет. При отсутствии конкуренции мы будем иметь дело здесь с монопольной прибылью.

5. Теперь мы имеем возможность сформулировать шесть основных положений нашей теории процента, из которых пять первых почти полностью выводятся из того простого постулата, согласно которому процент есть явле­ние стоимости и элемент цены. Данный постулат прини­мает любая теория процента, претендующая на научность. Это выводы, к которым мы пришли на основе всего пред­шествующего изложения. Правда, в окончательной форме они будут обоснованы ниже.

Положение первое. Источником процента в принципе могут быть только стоимостные ажио, поскольку при нор­мальном течении экономических процессов никаких иных стоимостных излишков не образуется. Сказанное распро­страняется, разумеется, только на процент по кредитам, предоставляемым на производственные цели, т. е. на про­цент в узком смысле слова. Это не относится к проценту по потребительским кредитам, предоставляемым на произ­водственные цели. В тех случаях, когда процент представ­ляет собой вычет из заработной платы и земельной рен­ты, он, конечно, не имеет ничего общего с ажио. Источни­ком же обильного потока благ, который в каждом хозяйст­венном периоде регулярно поступает в кассу капиталистов, поддерживая тем самым его существование, могут быть только стоимостные ажио. На этом пункте мы еще остано­вимся в дальнейшем. Надо иметь в виду, что в экономике, помимо ажио, имеется еще один излишек стоимости, а именно монопольная прибыль. В связи с этим наш тезис исходит из предположения, что монопольная прибыль не может быть типичным источником процента. Но это, как было уже сказано, нуждается в солидном обосновании. При сделанных оговорках процента вне развития не суще­ствовало бы вообще. Процент — это один из компонентов тех громадных волн в море экономических стоимостей, ко­торые порождают развитие. Чтобы обосновать данный вы­водимы вначале показали, что процесс образования стои­мости в рамках хозяйственного кругооборота исключает существование процента. При этом исследовались как сам этот процесс, так и самые различные несостоятельные по­пытки обнаружить большую разнйцу между стоимостью продукта и стоимостью средств производства в экономике, где отсутствует развитие. Теперь настал момент показать, как растет стоимость продукта и возникает вышеупомяну­тая разница в процессе развития. В ходе дальнейшего из­ложения этот наш тезис не будет звучать столь странно. Впрочем, и теперь очевидно, что при непредвзятом подходе к вещам наша теория не представляется столь оторванной от действительности, как это кажется на первый взгляд: несомненно, что именно промышленное развитие является если не единственным, то по крайней мере главным источ­ником дохода в форме процента¹⁶.

Положение второе. Ажио, возникающие в процессе раз­вития, распадаются, как мы видели, на две группы: на предпринимательскую прибыль и ажио, «являющиеся ре­зультатом обратного воздействия процесса развития». На данной стадии исследования мы уже знаем, что возникно­вение процента не может быть связано с ажио, попадаю­щими во вторую группу. Нам легко сделать подобный вы­вод, поскольку процесс их возникновения не несет на себе никаких покровов таинственности. Возьмем, к примеру, хозяина мелочной лавки, который длительное время полу­чает доход выше среднего уровня, так как в той деревне, где он живет, строится фабрика. Ему достается определен­ная прибыль. Сама она не может быть процентом, посколь­ку носит временный характер и вскоре уничтожается воз­никшей конкуренцией. Но она не может быть и источни­ком процента, разумеется при условии, что лавочник получает ее, не прилагая никаких дополнительных усилий, а просто повышая цены. В таком случае с прибылью ниче­го более не происходит: лавочник прячет деньги в надеж­ное место и употребляет их по своему усмотрению. Про­центу здесь возникнуть негде. Следовательно, источником процента должна быть предпринимательская прибыль. Это, конечно, косвенное доказательство, и по сравнению с другими фактами, которые подтверждают наш вывод и которые мы почерпнем из опыта и последующего анализа, оно отступит на второй план. Итак, развитие каким-то об­разом направляет капиталисту часть предпринимательской прибыли. Процент действует здесь как своего рода налог на предпринимательскую прибыль.

Положение третье. Вместе с тем ни вся предпринима­тельская прибыль, ни какая-то часть ее не может прямо и непосредственно образовывать процент, поскольку она также представляет собой временное явление. Здесь мы еще раз убеждаемся: процент не может быть связан с кон­кретными благами. Любой излишек стоимости, имеющий отношение к конкретному благу, по своей природе непо­стоянен; И хотя подобные излишки стоимости то и дело возникают в процессе развития — здесь необходимо специ­альное исследование для доказательства недолговечности излишков стоимости в каждом из этих случаев, — тем не менее очевидно, что непосредственно из них постоянный доход возникнуть не может. Поскольку же процент являет­ся таковым, он не может быть тождествен ажио конкрет­ных благ. Источником процента являются ажио определен­ной категории, но никакое ажио просто так не становится процентом.

Итак, процент как значительное социальное явление есть продукт развития ¹⁷, его источником является пред­принимательская прибыль, и он не связан с конкретными благами. Эти три положения составляют основу нашей теории процента. Содержащиеся в них выводы кладут ко­нец непрекращающимся попыткам увидеть присущий про­центу элемент — постоянный — стоимости в конкретных благах ¹⁸. Это существенно сужает поле деятельности при разработке проблемы процента.

6. Настало время приступить к изложению основного вопроса. Ответив на него, мы сумеем решить в основном и всю проблему процента. Теперь этот вопрос формули­руется следующим образом: как из постоянно существую­щей, но индивидуально постоянно временной, непрерывно появляющейся, но индивидуально также непрерывно исче­зающей, мимолетной и постоянно меняющейся предприни­мательской прибыли образуется постоянный доход в виде процента с неизменного капитала? Эта постановка вопроса учитывает сделанные нами до сих пор выводы и не зависит от направления нашего дальнейшего пути. Если нам удаст­ся найти на него удовлетворительный ответ, то мы сможем решить проблему процента методом, удовлетворяющим всем требованиям Бём-Ваверка. Вполне вероятно, что наше решение не лишено недостатков, но среди таковых нет ни одного из тех пороков, которые были присущи всем пред­шествующим теориям.

Дальнейший путь мы начинаем с изложения четвер­того положения, которое противоречит всем существую­щим теориям, исключая теорию эксплуатации. Здесь нам придется ниспровергать авторитеты. Вот это положение: в коммунистическом или любом другом нерыночном хо­зяйстве процента как самостоятельного явления стоимости не существует. Само собой разумеется, в таких условиях процент выплачиваться не будет. Само собой разумеется, что и здесь будут иметь место те явления стоимости, кото­рые в рыночном хозяйстве служат источником процента. Но как специфический феномен стоимости, как экономи­ческий показатель и даже как понятие процент там суще­ствовать не будет. В этом смысле процент неразрывно свя­зан с рыночной экономикой и не может существовать вне таковой. Уточним нашу мысль: в чисто коммунистической экономике заработная плата и земельная рента тоже не выплачиваются. Но услуги труда и земли и их стоимости не только существовали бы там, но и являлись бы важным элементом хозяйственного плана, чего нельзя сказать о рассматриваемом нами проценте. Той действующей силы (Agens), за которую выплачивается процент, в коммуни­стической экономике просто нет. Поэтому она не может быть и объектом оценки. И как следствие там не может существовать постоянный чистый доход, который соответ­ствовал бы доходу от процентов (Zinseinkommen). Следо­вательно, хотя процент — это экономическая категория: она прямо не создается внеэкономическими силами, — тем не менее она встречается только в рыночной экономике.

Почему же процент существует только в рыночной эко­номике? Ответ на данный вопрос подводит нас к пятому положению, которое позволит нам сделать первое предва­рительное суждение о том, как устроен этот удивительный насос, откачивающий блага из предпринимательской при­были и формирующий из них поток. Очевидно, капиталист как-то связан с производством. С технической стороны производственный процесс не зависит от того, в условиях какой социальной организации он протекает. Он всегда остается производственным процессом и постоянно требует только благ, ничего кроме благ. Следовательно, принципи­ального различия тут нет. Его мы находим в другом. Дело в том, что — мы об этом говорили не раз — в рыночной экономике предприниматель относится к своим производ­ственным благам совсем не так, как центральный орган нерыночной экономики. Последний располагает ими с са­мого начала, а первому еще предстоит заполучить их в свои руки.

То, что именно в этом коренится решающее различие, вытекает из следующего: если бы предприниматель с само­го начала располагал нужными ему благами, то и в усло­виях рыночного хозяйства производство осуществлялось бы без всякого участия процента. Это положение легко до­казуемо. В рамках нормального хозяйственного кругообо­рота ни один хозяйственный субъект не в состоянии реа­лизовать никаких чистых доходов, помимо заработной пла­ты, земельной ренты и монопольной прибыли. При этом совершенно безразлично, располагает ли он необходимыми средствами производства с самого начала или ему нужно их как-то предварительно получить в свои руки. Ведь и в последнем случае они предлагаются ему как бы автомати­чески и всегда по таким ценам, что у него пойдут дела столь же хорошо, как и в первом. Данный вопрос нами уже рассматривался в главе первой. Иная ситуация возникает при появлении новых предприятий. Если предприниматель уже располагал необходимыми ему средствами производ­ства, то он получит свою прибыль и ничего другого не произойдет. Прибыль не просто остается у него в руках, а остается как гомогенная величина, никакая часть кото­рой не обособляется. Принадлежащие предпринимателю блага становятся субстратом, «носителем» временных из­лишков стоимости, но особого постоянного дохода при эТом не образуется. Стоимость услуг его постоянных средств производства просто раз и навсегда возрастает, а величина этого прироста, как отмечалось, целиком отражается в по­вышении заработной платы и ренты. Это вытекает из по­ложений предшествующей главы, к которой я и отсылаю читателя. Возражение, суть которого состоит в том, что предприниматель якобы сам себе начисляет процент даже тогда, когда нужные средства производства «у него уже имеются», впоследствии само собой отпадет, поскольку станет ясно, что в данном случае речь идет о последствиях существования реального процента. Пока же мы во избе­жание лишних споров согласимся с результатами проде- лайною анализа и будем считать, что в рыночной экономи­ке, где предприниматели всегда располагают необходимы­ми им средствами производства — всеми услугами тру­да и земли, в которых они нуждаются,.их как бы на­деляет некая магическая сила, — процент существовать не мог бы.

Как не каждое ажио является предпринимательской прибылью, так и не всякая предпринимательская прибыль порождает процент. Это происходит лишь там, где средства производства, необходимые для реализации планов пред­принимателя, существуют, находясь в собственности дру­гих хозяйственных субъектов, не участвующих в планах первого. Последняя оговорка необходима потому, что иначе мы имели бы дело со своего рода «коллективным» («группо­вым») предприятием и данный случай ничем не отличался бы от предыдущего. Здесь и следует искать разгадку. В чем же специфика последнего случая? Только в том, что в от­личие от центрального органа коммунистической экономи­ки и предпринимателя, «уже наделенного» нужными бла­гами, которые имеют возможность немедленно приступить к производству, хозяйственный субъект, не поставленный в подобное привилегированное положение, нуждается в средствах, на которые он может приобрести все эти блага. Что касается процесса кругооборота, то мы вполне можем предположить, что эти средства дает ему продукт предше­ствующего периода. Но, начиная новое производство, пред-₁ приниматель в принципе не имеет возможности получить этот продукт. Преградой для него является здесь частная собственность на средства производства. Преодолеть ее предпринимателю помогает капиталист. Итак, мы можем сказать, что процент тесно связан с той силой, функция которой состоит в устранении препятствий, воздвигае­мых на пути развития институтом частной собственности. В конечном счете процент есть следствие своеобразного устройства частнохозяйственной организации. Он пред­ставляет собой как бы «опилки», которые образуются при трении планов предпринимателя о шершавую поверхность существующих отношений собственности. Так, идя другим путем, мы приходим к выводу, который уже напрашивался ранее. Нам могут возразить, что в жизни процент встре­чается не только в капиталистическом рыночном хозяйст­ве, куда его помещает наша теория, но и за его пределами. На это возражение мы ответим несколько позже.

7. Всего один шаг отделяет нас от окончательной фор­мулировки вопроса. Прежде чем сделать этот шаг, я хочу обратить внимание читателя на то, что в нашей трактовке проблемы процента речь идет о нечто ином, чем в общепри­нятой. Читатель должен отдавать себе отчет в том, что, го­воря о проблеме процента, мы имеем в виду не совсем то явление, о котором думает большинство теоретиков. Хотя это и так очевидно, все же не будет лишним, если мы под­робнее осветим этот момент.

С этой целью мне хотелось бы остановиться на обще­принятом различении ссудного процента и первичного про­цента на капитал. Различие между ними проводится уже в первых глубоких исследованиях природы процента. Оно было и остается одним из основополагающих принципов теории процента. Естественно, исследование проблемы про­цента началось с анализа процента по потребительским кредитам. Дело в том, что объектом теории процента вна­чале был исключительно ссудный процент, выступавший как самостоятельный вид Дохода, обладающий многими отличительными признаками. Всегда проще анализировать обособленный вид дохода, чем тот, который еще надлежит очистить от инородных элементов. Именно поэтому сущ­ность земельной ренты была впервые познана в Англии, где она не только существовала как экономическая кате­гория, но и фактически выплачивалась как самостоятель­ный вид дохода. С потребительского же кредита начали потому, что он был важнейшей и наиболее известной фор­мой процента еще во времена античности и средневековья. Правда, тогда же существовал и процент по кредитам, пре­доставлявшимся на производственные нужды. Но в эпоху античности процент существовал в той среде, где не зани­мались философствованием, а философы только бегло ка­сались экономических вопросов и обращали свое внимание На тот вид процента, который был известен в их кругу. Позже, в средние века, элементы капиталистической эко­номики также были фактом реальной действительности, но о них знал только узкий круг лиц, которым некогда было предаваться теоретическим рассуждениям и писать трактаты. Отцы церкви, знатоки канонического права, философы, руководствовавшиеся церковными догмами и учением Аристотеля, — все они были знакомы только с процентом по потребительским кредитам, и надо сказать, что это знакомство было не слишком приятным. Их пре­зрение и ненависть к ростовщикам, обиравшим неимущих, пользовавшимся слабостями легкомысленных или пороч­ных людей, побуждали их враждебно относиться ко всяко­му взиманию процента. Этим можно объяснить и те мно­гочисленные запреты, налагавшиеся на этот род деятель­ности.

Из наблюдений за деловой жизнью, протекавшей в пе­риод роста и укрепления капиталистической экономики, постепенно формировалась в корне противоположная точ­ка зрения. Было бы преувеличением утверждать, что процент по кредитам, предоставлявшимся на производст­венные цели, был открыт только в новое время. Но по тем последствиям, которые повлекло за собой выделение имен­но этого вида кредита, данный процесс вполне можно приравнять к открытию. При всем том выяснилось, что старая теория просто-напросто игнорировала одну из сто­рон рассматривавшегося явления. Как оказалось, важней­шую. Кроме того, всем стало ясно, что должник вовсе не обязательно становится беднее от того, что берет кредит. Данное обостоятельство помогло преодолеть чувство все­общей враждебности по отношению к проценту и сделало теорию несколько более научной. Через всю английскую литературу, включая труды Адама Смита, красной нитью проходит мысль о том, что кредит (заем) дает возможность получать прибыль. Во всех этих теориях слабого заемщика сменил сильный, вместо жалкой кучки нуждащюхися бед­няков и легкомысленных землевладельцев появилась фи­гура нового плана — предприниматель. Конечно, это поло­жение не было достаточно четко сформулировано в тео­риях, но суть дела была отражена верно. Именно здесь находится отправная точка и нашей собственной теории.

Но для данной группы теоретиков процент по кредитам, предоставлявшимся на производственные цели, все еще ос­тавался разновидностью ссудного процента. Правда, его источником признавалась предпринимательская прибыль. Но отсюда нельзя сделать заключения, что предпринима­тельская прибыль есть процент, подобно тому как из фак­та существования дохода от продажи продукта как источ­ника заработной платы нельзя сделать вывод о том, что весь доход идет на заработную плату. В целом же о крат­ких и довольно поверхностных рассуждениях теоретиков того периода о проценте можно с уверенностью сказать только одно: они не только не отождествляли процент с прибылью, но и считали их, в сущности, явлением разного порядка. Они, как видно на пример