− Смотрите, не шкодить тут. Ложитесь спать. Мы будем недолго, − уже через двери прозвучали, как армейский приказ, слова матери.
Важно не начать мудро, а мудро кончить. Дети этого не понимали, и жизнь брали такой, какой она им падала в руки.
Дети улеглись на свой топчан. Но не спалось. Солнце стояло ещё высоко. Наташа тихонько подёргала за нитку.
− Больно? − спросила сестра.
− Ага.
− Дай я подержусь за нитку. Я не буду дёргать, только подержусь.
− Ну, бери, но тихонько.
Ганька взяла конец нитки, подержала немножко и предложила:
− Можно нитку прикрутить к моей пуговице?
− Прикрути, только не сильно.
Мать часто говорила: «Заставь дурака богу молиться – весь лоб разобьёт…»
Да, сумей умным не только родиться, но и прожить. Если даже ты и ребёнок. Говорят, что одна голова − хорошо, а две – лучше. Оказывается не всегда так.
Ганька покрутила нитку то в одну сторону, то в другую. Полежала так, но спать всё-таки не хотелось. Старшая сестра предложила раскрутить нитку, взять в вазочке немного конфет. Ганька стала раскручивать нитку, но та бисова душа не откручивалась. И не поймёшь: не то откручивалась, не то ещё больше закручивалась. Решили так встать, с ниткой, но осторожно, чтоб не дёрнуть за зуб. Подошли вместе к столу. Наташа потянулась к конфетам, а Ганька глянула на иконы. Ей показалось, что один из богов очень строго на них смотрит.
|
|
− А души бог, − выругалась та. − Ишь, уставился на дитэй! И церковь взорвали, а он тут всё высматривает. Давай тряпкой накроем эту икону.
Но тут стала проблема: как вдвоём залезть на стол, чтоб дотянуться до злой иконы. Самое больше счастье для матери – это радость и остроумие её детей. Решили взять вазочку, повернувшись к богам спиной. Не увидит…
Конфеты поставили у порога на лавку. Тут же решили немного бросить их в борщ. Но сначала немножко полизать каждую подушечку. Вспомнили наказ матери: «Конфеты не трогать!»
− А мы их и не будем трогать, а только немного полижем, − оправдывалась старшая сестра.
Хороша ложка к обеду, а сладость для детей заманчива всегда: едят и в обед, и после обеда, просахарится весь ребёнок, а всё-таки тянется к сладкому.
Лизнула старшая, потом младшая. Посмотрели на богов: «Как они там глядят на их шкоду? Ага, вроде спокойно смотрят…» Побросали ещё немного конфет в борщ. Посидели на полу возле лавки, подождали. Вроде сорока жука пекла в холодной золе. Борщ остался прежним. Добавили ещё конфет. Что за бисова душа? Борщ, как борщ, кисленький… Ганька с досады схватила пустую вазочку, чтобы поставить на стол. Наташа ойкнула, и красная капелька крови выступила на её губах. Ганька с испугом посмотрела на сестру:
|
|
− Ой шо цэ я наробыла?
А Наташа глядела на зубик, который повис у сестры на платье. Она дотронулась до него. Он легко снялся с верёвочки. Сёстры изучили зубик со всех сторон, поиграли им, потом положили его на стол рядом с пустой вазочкой, чтобы завтра забросить «необыкновенный божий дар» на чердак.
Что же теперь ещё делать? Ночь-то не наступала? Решили убрать в хате. Внесли из коридора ведро с известью. Подбелили плиту. Сначала белила одна, потом другая. Показалось плоховато. Побелили ещё раз. Стали белить стены вдоль лавок. «Шо за бисова душа? Почему на полу кругом белые лужи?» − размазали их веником. Хорошо бы пол помазать глиной с кизяком. Но идти за кизяком не хотелось. Нужно открывать хату. Притихли. Вроде стало темнеть. Страшновато стало как-то без света. Спички дома прятали, лампу не зажечь. Улеглись обе на своём топчане, уснули…
Спали в углу боги, посылая детям спокойный сон. На дворе спал сарайчик и в паутниках жуки и мухи. Ночь упала на речку Уссури, на домик, слеплённый из хвороста и глины, как ласточкино гнездо. Спали чужие дома под тесовыми крышами, спала в своей кроватке Любаша… Тоже, наверное, шалунья, а может Катерина не позволяла своей дочери «творить всякие детские шалости…»
Дети – эскиз нас, взрослых. Много ещё нужно потрудиться, чтоб нарисовать картину. Легко наказывать и приказывать, трудно воспитывать. Наказать можно за минуту, смять душу ребёнка… Воспитываем годы, начиная с пелёнок. Но не перетруждайте ребёнка. Никогда не говорите «Так нельзя», лучше скажите, как надо сделать. Не забывайте, что в воспитании всегда должен быть бог – это вы сами: чистые душой, стоящие на пьедестале ума и интеллекта.
Родители вернулись и ахнули. Пол был залит известью, конфет в вазочке не было, борщ отвратительно сладкий. Но зато рядом с вазочкой лежал крохотный зубик Наташи, и тут же была замусоленная нитка…
«Ой, Наташа, − подумала мать, улыбаясь про себя. − Что из тебя выйдет? Ганька всегда какая-то спокойная, безразличная ко всему, туповатая… А Наташа? Милая моя девочка… Родная моя доченька, лепесток мой, оторванный с Украины… Похожая на меня, как две капли воды. А Ганька – подкидыш барчука… Ничего в ней нет нашего. Если бы не она, то сейчас бы я была, если не с Петром, то хотя бы с Савкой… Где-то сейчас мой головорез-Савка? Как ему бедолаге тоже не повезло в этом свете? А кто во всём этом виноват? Кто? − И она посмотрела на иконы. Хотела перекреститься, но тяжёлая рука застыла в воздухе: «И церковь-то ироды взорвали. Прости, господи, меня, моего Савку и всех людей на этом свете…»