Говорил вроде в шутку, но говорил и не раз. Чьи он повторял слова: матери или Ларисы, которая, наверное, постоянно подогревала воду?»

Итак, Ганна собралась во Владивосток за покупками. Сына оставила с мужем. Сказала чем кормить, как укладывать спать. «Еду на два дня, надеюсь, что тут всё будет в порядке…»

Но доехала до Находки, и как-то тоскливо сжалось сердце: «Что там дома?» Прошлась по магазинам и о боже! Зачем ехать за тридевять земель, когда можно купить и здесь приличное бостоновое с серым каракулевым воротником пальто, а вон и каракулевая серая шапочка, и ботинки меховые с белой оторочкой… Какая удача, что ей так повезло! Вечером будет ехать в часть машина, и она вернётся домой.

В дом не вошла, а будто ворвалась. Уже темнело. Саша сидел в кроватке, как она его и посадила утром. Иван лежал на кровати, заложив назад руки. Сын, увидев её, радостно закричал: «Ой, мама, мамочка явилась, мамочка пришла!.. Вытащи меня с кроватки, мне нужно сходить на улицу в туалет…»

Иван сел на кровати и удивлённо сказал:

− Ты знаешь, какой у нас Саша. Я за ним наблюдал целый день. Он сидел в своей кроватке и ни слова мне не говорил. Не просил ни есть, ни в туалет вреде не хотел… Всё молча сидел и сидел…»

Ганна только ахнула:

− Боже ты мой! Да какой же ты отец, что твой сын сидел как под конвоем в кроватке, а ты взрослый человек только наблюдал за ним? Это говорит не о ребёнке, а о тебе. Если бы ты его любил, если бы сын чувствовал твою душу, да разве пятилетний ребёнок усидел голодный, без туалета целый день и молчал?

А самой горько думалось, что ни она ему не нужна ни её сын… Но ведь сын же и его? Ах, беленький, не черноволосый? Не похож на него? Да, тут работа, наверное, и матери Ивана, но скорее, что и Ларисы. Эта гидра всё делала, чтобы отравить жизнь Ганне. Знала куда бить. Находила самые больные и уязвимые точки… Учительница литературы, гуманист. Поганка, выползшая из «благородного гнезда». Но загаженного помоями…

Однако не было у Ганны к ней всё-таки зла. Знала, что тысячи баб остались без мужей, без любимых. Это ей, Ганне, небо послало её Аполлона. Хоть горькое у неё счастье, а всё-таки есть. Не может Иван поделить себя на двоих, хотел её оставить, но куда ей деться? Что-то достаётся пусть и ей, Ганне. А много и не нужно. Видит она его каждый день, так разве это не счастье? Счастье, да ещё какое! Придёт пусть от другой обцелованный, но придёт всё-таки домой. И на душе станет спокойно… И порой казалось, что он не только муж, но и запутавшийся сын, стреноженный, как когда-то Буланый…

У Ганны никогда не было идолопоклонства к деньгам, но и без них начитается деструкция – нарушение семейного быта. Деньги – это базис, покупки – надстройка. И Ганна отложила несколько своих зарплат, а потом ещё и все отпускные за два месяца.

Итак, базис есть, чтобы ехать в июне на учёбу во Владивосток. Надстройка – это её учёба и может кое-какие покупки. Хорошо бы купить хоть тёплую кофточку. Выехать она должна девятнадцатого июня. Через два дня Иван улетал на юг по двухмесячной путёвке на курорт. У него нашли язву желудка. Ганна собрала немудрящие вещи: свои и сына. Приготовила свои и деньги. Ждали попутку, которая подвезёт её и Сашу до Находки, к поезду.

И вдруг Иван, как с неба свалился с ударом по голове: «На сессию ты не поедешь. Не смей! Пусть горит пропадом твой диплом. Пропадет! Ну и пусть пропадает. А поедешь – то скатертью дорога. Вон бог, а вон порог… Поняла?... Учиться больше не позволю. Гори пропадом твой и институт. Вечная студентка…» Ганна ахнула: «Вот тебе Ганнушка, и Юрьев день! Принимай ещё одну жизненную пилюлю. А ты думала, что тебе всё сейчас позволено?»

Напрасны были упрашивания, доказывалось, что может лишиться диплома, что вернётся она с сессии, когда Иван будет ещё на юге. Но ничего не помогало…

«Как же ты мне надоел, и как я с тобой устала! − крикнула она в горячах. − Ты же просто деревенский самодур! Ты понимаешь, что я приеду на целый месяц раньше тебя!» Она плакала и не сдерживала теперь свои ни эмоции, ни выражения…