Образы-аллегории

Подобно тому как образный параллелизм подготовил возникновение символики, образы-символы переросли в аллегорические образы.

Аллегория, подобно символу, также иносказательный образ, основанный на сходстве явлений жизни и мо­гущий занимать большое, иногда даже центральное место в словесном произведении. Но в символе изображенное явление жизни воспринимается прежде всего в своем прямом, самостоятельном значении, его иносказательный смысл проясняется в процессе свободно возникающих затем эмоциональных ассоциаций; аллегория же — это предвзятое и нарочитое средство ино­сказания, в котором изображение того или иного яв­ления жизни сразу обнаруживает свое служебное, пере­носное значение.

Аллегории стали возникать еще в лирических народных песнях, когда от частого повторения некоторых образов, первоначально символических, они становились для всех давно привычными и вполне понятными в своем иносказа-

тельном значении. Сокол ведет соколицу или павлин — па­ву — жених — невесту и т. п.

Еще отчетливее процесс превращения символов в ал­легории происходил в эпическом творчестве. Так, образы древних сказок, обобщающих нравы животных, сначала становились символами нравственных свойств и отношений людей, позднее — с возникновением жанра басни — при­обретали в этом своем иносказательном смысле традици­онное, общепринятое значение, делались аллегориями. В сюжетах басен лиса сразу воспринимается как средство иносказательного изображения хитрого человека, лев или волк — кровожадного, жестокого, змея — коварного, воро­на — глупого, шакал — злого и подлого и т. д. Такие басенные аллегории переходили по традиции от одного ав­тора к другому — от Эзопа к Федру, далее к Лафонтену, Хемницеру, Крылову.

Все эти авторы, кроме Эзопа, писали свои басни в сти­хах. Но еще в устном народном творчестве возникали прозаические басни с оригинальной аллегорической образ­ностью. В русском фольклоре особенно известна «Сказка про Ерша Ершовича, сына Щетинникова».

Салтыков-Щедрин шел в своих баснях от этой тради­ции. Почти все его «сказки» — это прозаические басни с ярко выраженным аллегоризмом образов. Но есть у него сказки, соединяющие символику и аллегоризм. Так, в сказ­ке «Коняга» Щедрин создал, помимо оригинального сим­волического образа крестьянской лошади, аллегорические образы четырех «пустоплясов». Это тоже кони, но, в отли­чие от Коняги, выхоленные на барской конюшне. Когда они начинают разговаривать о Коняге, который лежит молча, то по речам каждого из них мы сразу опознаем в них не животных, а людей, выразителей различных мнений о жизни народа, представителей отдельных привилеги­рованных слоев русского общества 70-х годов. Сатирич-ность сказки при этом, конечно, усилилась, но худо­жественность ее сильно пострадала. Нечто подобное про­изошло и в «Песне о Буревестнике» Горького, где также, вслед за основным символическим образом, появляются аллегорические образы «стонущих» гагар и пингвинов, прячущих в утесах свое «жирное тело».

Аллегорические образы встречаются и в лирической поэ­зии. Таков, например, образ тучи в стихотворении Пушки­на «Туча» («Последняя туча рассеянной бури...»), кото­рый, особенно в связи с другим его стихотворением «Предчувствие» («Снова тучи надо мною...»), восприни-

мается не символически, не как самостоятельное изобра­жение природы, возбуждающее различные эмоциональные параллели с человеческой жизнью, а аллегорически, как иносказательное рассуждение о вполне определенных об­стоятельствах — о политических опасностях, еще недавно угрожавших поэту.