Если археологическая общественность эти раскопки недолюбливала, то историко-культурная поддерживала. Кто из сочувствующих «осмелился» приходить в гости или помогать?

Нам тайно симпатизировали преподаватели Одесского университета, немногие должен заметить. После занятий они приходили к нам и говорили, что мы молодцы. Остальные боялись Станка. Сам Станок, по слухам, приходил на раскоп в наше отсутствие и показывал своим студентам, как не надо копать. Эта деятельность его страшно раздражала. Он публично возмущался на факультете и угрожал, что прекратит это безобразие через связи в горисполкоме. Основная претензия состояла в том, что мы изгадили центр города и его архитектурный облик. Научных возражений не поступало.

Информация в прессе, в основном, носила восторженный характер. Губарь, как лучший знаток этого места, ранее написал книжку о том, что здесь происходило при Пушкине. Он рассказал, как поэт проводил время в гостинице Рено, посещал ресторацию Отона, ходил в Оперу, бегал на пляж... Поэтому мы прекрасно понимали, что копаем. А наши высокоученые оппоненты ничего не могли возразить. В итоге, они решили, что для них ситуация не опасна, вонять не сильно выгодно и нас оставили в покое. Тем более что к нам вдруг явилась депутация – весь историко-краеведческий музей в полном составе во главе со своим тогдашним директором Нелли Антоновной Лещинской. Мы с ней там и подружились. «Вот так надо работать!» – сказала она, показывая раскоп своим сотрудникам. Мы договорились о патронате. Лещинская обещала сделать все, что в ее силах. А также своим приказом установила дежурство на раскопе. Отныне в котловане все время сидели ее сотрудники - Игорь Любинский и Юра Слюсарь. Они очень нам помогли в работе, а также отбирали экспонаты для своей экспозиции. Я помню, подарил им тут канализационную трубу с бельгийским клеймом. Ее было жалко оставлять на раскопе, могли разбить хулиганы.

На раскоп приходил, увы, покойный профессор Раллев из строительного Института. Я ему передал информацию об архитектурных остатках, о коллекторе и бельгийской трубе. Ведь это явно один из первых трубопроводов в Одессе, готовый экспонат. Раллев мог бы какую-нибудь свою кафедру канализации привести на экскурсию. Но он реагировал вяло.

Для таких объектов выполненный объем работ оказался недостаточным для того, чтобы разобраться в ситуации полностью. Мы делали бесконечные прирезки, чтобы выяснить, куда вошло какое помещение. Но я не убежден, что мы разобрались до конца. И фундамент первоначального дома Волконского достали лишь только очень узеньким шурфом. Мы не могли разбирать каменные вымостки и копали только в тех местах, где позволяла ситуация. Хорошим участком оказалось заполнение подвала вокруг дворика дворца Ланжерона, который частично перекрыл фундамент дома Волконского. По сути, научным смыслом работ оказалась диагностика культурного слоя на этом участке.