В составе Самойловой, Рединой и Сунцова. Последний представился и спросил, где начальник раскопа. Я назвался аспирантом. Сережу представил как студента

Ты мне позвонил на мобилку, возбужденный, и через полчаса мы уже сидели на пляже, обсуждая происшедшее. Помимо теток и Сунцова там была какая-то беременная девица с телекамерой и микрофоном, чтобы заснять это безобразие. Безобразие было налицо. Посреди клумбы была прокопана огромная траншея-раскоп. Кое-где торчали трубы и высоковольтные кабели, а также бетонный канализационный коллектор. Разговаривал с ними ты, а Курмоярцев сидел на бровке и курил. Вели они себя грубо.

Потребовали предъявить разрешение. Бумагу я не показал, сославшись на указания шефа. Копию мы еще не сделали, а оригинал могли отнять. Сунцов пытался выяснить цели работ. Я сообщил, что это рабочая траншея. Он говорит: «Это раскопки и вы нарушаете закон». Я говорю: «Как вы определили, что это раскопки?». Он за свое: «Здесь памятник археологии. Вы должны были согласовать работы с управлением по охране памятников». «Покажите документы на памятник». Тут вмешалась Самойлова: «Что разговаривать с этим студентом! Это школа профессора Добролюбского». При этом Редина играла роль «доброго полицейского». Она брала меня под руку и призывала опомниться: «Профессор всю жизнь ходит по лезвию ножа и ему постоянно везет. Но ты что делаешь? Тебе ведь никогда не дадут открытый лист!». Сунцов в это время фотографировал наши злодейства и кричал на Курмоярцева: «Не трусите пепел в раскоп! Это подействует на результаты радиоуглеродного анализа. Вы нарушаете методику».

На самом деле, все обрело столь конфликтные формы из-за окурка Курмоярцева, который он стряхивал в раскоп на глазах комиссии. Ты мне пересказал тогда на пляже эту историю, и, если честно, меня накрутил. Я оскорбился от того, что Сунцов стоял на бровке с гнусной рожей и спрашивал, кто накидал пепел в раскоп. Меня это особенно задело: надо иметь наглость или безграмотность, чтобы утверждать, что радиоуглеродный анализ в этих исследованиях вообще возможен или хотя бы необходим. Основная твоя претензия заключалась в том, что они разговаривали необычайно по-хамски. Требовали документы и забирали твою полевку. Ты мне все это рассказал, и я пошел домой. Злой, как собака. Я понял, что если пойти к ним на поклон, то раскопки будут остановлены.

И тут мне вечером звонит Сам Сунцов: «У вас, Андрей Олегович, нарушение. Где разрешение на раскопки? Оно есть?». На что я ему говорю: «Разумеется». «И какое же разрешение?» «Какое надо, такое и есть». Сунцов был вежлив: «Не могли бы вы принести его в управление?». «У меня нет времени. Я занят». Тогда он говорит еще более вежливым тоном: «Когда вы будете на раскопе, я к вам подойду сам». «Понятия не имею, когда я буду на раскопе. Мне это не известно». Зол я был на него оттого, что он пренебрежительно и по-хамски разговаривал с моим учеником. Окурок Курмоярцева давил мне на психику. И меня понесло. Я ему говорю холодным голосом: «Валерий Юрьевич, вы знаете, с кем разговариваете? Я вообще-то, доктор археологии и разрешение на любые археологические работы тем самым мне выдало государство, а не какие-то ведомства». «В законе об охране памятников идет речь, что единственным квалификационным документом на раскопки является открытый лист». Я спрашиваю: «Вы вообще читали этот закон? Не вам, человеку, который манипулирует охранной документацией, меня спрашивать о разрешении». Он выдержал паузу и сказал: «Тогда мы обратимся к вашему непосредственному начальству». Тут и у меня нервы сдали: «Знаете что? Идите-ка на хуй!», и повесил трубку.

Это был исключительно глупый поступок. Я сразу же о нем пожалел. Во всем, конечно же, был виноват Курмоярцев. Вернее, его окурок. С другой стороны делать нечего, придется выкручиваться. С точки зрения выигрыша времени, я поступил совершенно безграмотно. Следовало просто запудрить Сунцову мозги и быть повежливее. Тогда не пришлось бы устраивать гонку. Но поскольку он завелся от оскорбления, события начали развиваться стремительно. Утром следующего дня у нас появились студенты. В тот же день мы вышли на первый хозяйственный комплекс. Из-под бровки, при зачистке одного из участков раскопа, вылезло огромное пятно зерновой ямы.