Аспектов общей программы) 14 страница

Заслуживающая внимания большая психологическая информация о труде и трудящемся представлена в разного рода литературных памятниках. При этом речь идет не только об описательном материале, но и о продуктивных идеях. Вот текст 16 века, в котором содержится, в частно­сти, идея сообразовывать выбор направления трудового обучения с личными качествами подрастающего человека: «...учити рукоделию матери дщери, а отцу сынове, кто чево достоин, каков кому просуг...» (просуг — древнерусск.— способность, возможность) (цит. по 7; 273). В одной из деловых грамот 17 века, отражавших производственные взаимоотношения крестьян Восточной Сибири, находим набор требований к крестьянину, выбираемому на годич­ный срок в качестве мирского старосты: полагается выби­рать «человека добра, душею пряма... и не вора, и не бражника, и не миропродавца, кому бы мочно в...делах и денежных сборах верити» (1). Выражаясь современным языком, здесь представлено не что иное, как личностный, характерологический подход к подбору кадров (в данном случае — руководителей).

В книге А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» (18 век) в главе «Любани» мы находим ценный, по сей день поучительный пример определенным образом структурированной беседы как метода выявления мотивов

труда. А именно, имеются следующие фазы беседы: уста­новления первоначального контакта; вопросов, провоциру­ющих собеседника на свободное высказывание; фаза углубления контакта за счет сообщения «интервьюером» сведений о себе, располагающих к дальнейшему общению; фаза свободного высказывания, уточняющих вопросов и соответствующих реакций и, наконец, фаза сообщения со­беседнику сведений, которые могли бы ему помочь (6; 27-

29).

В одной из глав этой же книги акцентирована идея ува­жительного отношения ко всякому труду (6; 113-117), опи­сан феномен социогенной непригодности человека к профессии (человек должен был оставить службу, так как, будучи честным, не мог совместиться с сослуживцами, практиковавшими «беззаконное очищение злодейства» и «обвинение невинности» (6; 89-101).

В романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?» <19 век) четко выражена, в частности, идея проектирования рабоче­го места в целях оптимизации гуманизации труда. А имен­но, в главе «Четвертый сон Веры Павловны» следующим образом описаны люди, работавшие на поле: «...день зноен, но им, конечно, ничего: над тою частью нивы, где они ра­ботают, раскинут огромный полог; как продвигается их ра­бота, продвигается и он — как они устроили себе прохладу! Еще бы им не быстро и не весело работать, еще бы им не петь!» (9; 281). Автор не раз подчеркивает, что трудящиеся сами себе создали удобства.'Этот акцент полезно помнить и сейчас, поскольку известная односторонность современ­ного подхода к рационализации условий труда состоит в предполагаемом разделении функций «рационализатора» и «пользователя» вплоть до того, что первый может ориенти­роваться просто на усредненные справочные данные о вто­ром.

Значительное место занимают психологические поня­тия в юридических, государственных документах о труде и трудящемся. Обратимся сразу к современным источникам. В «Основах законодательства Союза ССР и союзных ре­спублик о труде» <5) органичное место занимают понятия честной и добросовестной работы, сознательного отноше­ния к труду, понятия нужд, запросов, интересов работни­ков. Но самое главное состоит в том, что многие положения этого документа строятся на некоторой предполагаемой

психологической модели трудящегося. А именно, напри­мер, система поощрений и взысканий предполагает опреде­ленную модель мотивации, определенную структуру ценностных представлений, потребностей трудящегося, в соответствии с чем и введены, скажем, такие категории поощрений, как объявление благодарности, выдача премии и т.п.

Многие понятия, традиционно и бесспорно являющиеся вместе с тем и теоретическими объектами психологии, на­шли органичное место в тексте Конституции СССР: воля и интересы трудящихся, инициатива, творческая актив­ность, ответственность за порученное дело, творческое от­ношение к работе, соблюдение трудовой дисциплины, материальные и духовные потребности и др. Эти понятия четко распределяются между такими исконно психологиче­скими «темами», как направленность личности, характер, способности.

* * *

Охарактеризованную выше реальность, сводящуюся к множеству порождаемых и используемых в обществе пси­хологических знаний о труде и трудящемся (включая и специально-научные знания, о коих речь впереди), мы обозначаем как область психологического трудоведения, психологии труда. Она включает как истинные знания, так и ошибочные; как понятийные, так и частные (на уровне представлений); как зафиксированные в традиционных но­сителях социального опыта, так и составляющие оператив­ное достояние индивидуального сознания; как теоретически «отрефлексированные» (т.е. иной раз отня­тые у подлинных творцов и обозначенные «гелертерскими словечками»), так и существующие в виде неформулируе-мых допущений. Общий признак этого рода знаний — их включенность в контекст практических задач. Поясним это на примере, казалось бы, наиболее неявной разновидности таких знаний (а именно, тех, которые относятся к катего­рии личного опыта, не зафиксированного внешне). Оказы­вается, мастера производственного обучения профтехучилищ (по данным нашей сотрудницы Т.С. Чер­ной) строят для себя определенные психологические клас-сификации учащихся и руководствуются ими в повседневной работе. Так, например, они выделяют разно-

видности учащихся по нескольким признакам направлен­ности личности, характера, способностей: «целенаправлен­ные», пришедшие в училище для получения профессии, «нецеленаправленные», оказавшиеся в училище по случай­ным причинам; далее, среди «случайных» выделяются «ста­рательные» и «не приученные к труду, ленивые»; среди старательных оказываются «легко усваивающие» и «тяже­ло, с трудом усваивающие» учебный материал. Кроме того, выделяются мастерами «замкнутые», «торопливые», «не­внимательные», «медлительные», «медлительные, но вы­полняющие работы на очень высоком уровне качества», «плохо воспитанные», «слабо развитые умственно», «спо­собные» и т.д. Что делать мастеру как педагогу профессио­нальной школы, если он не находит полезной для себя классификации личностей учащихся в психологической на­учной литературе? Он строит свою и пользуется ею, диф­ференцируя соответствующим образом подход к учащимся.

Факт существования области психологического знания о труде и трудящемся явился и является существенной предпосылкой возникновения и развития психологии труда как отрасли науки. Разумеется, здесь речь идет не о появ­лении людей, именующих себя «психологами труда» или «психотехниками», а о развитии научного потенциала, со­ставляющими которого являются, как известно (2), запас идей, кадры, материально-техническое, информационное и организационное обеспечение исследований и разрабо­ток.

Некоторый запас идей, как мы имели возможность убе­диться, складывается задолго до того, как появляются ос­нования говорить о каких-то зафиксированных в обществе трудовых постах специалистов, сосредоточенных на психо­логических вопросах труда. Первоначально эти специали­сты могут быть вовсе не психологами и даже не работниками науки как таковой, а должностными лицами, человекове-дами-практиками, обязанными логикой своих служебных обязанностей разбираться в особенностях психики челове­ка. Например, в дореволюционной России такими должно­стными лицами с функциями психологов труда могли быть и были врачи, педагоги профтехнической школы, фабрич­ные и сельскохозяйственные инспекторы и даже полицей­ские чины, ответственные за организацию труда в арестантских ротах. Так, в частности, имеются сведения о

своеобразном производственном эксперименте, преследо­вавшем цель изменения отношения к труду арестантов за счет изменения системы материального и морального сти­мулирования; опыт проводился в 70-х гг. прошлого века и показал, в частности, что изменение системы поощрений может втрое повысить производительность труда; при этом результаты опыта обсуждались с применением психологи­ческих понятий: принятые меры «приучают к бережливо­сти», «благодетельно действуют на нравственность», «чернорабочие стали трудолюбивее» и т.п. <1; 5-11),

Отрасль формируется, таким образом, за счет появления своеобразных «сгустков» области, выражающихся в том, что функции психологического анализа труда все больше берут на себя должностные лица, ответственные за работу с людьми. Следствием этого процесса становится со време­нем появление потока целенаправленных публикаций, по­священных определенному предмету, кругу вопросов; появление специализированных групп, общностей людей, сосредоточивающихся на соответствующей проблематике; появление специализированного языка для компактного обозначения рассматриваемых явлений и зависимостей (хотя следует признать, что особый язык — это не есть не­что специфичное для научной профессии; в профессиях практического труда имеется изумительно точная и дета­лизированная лексика: «отволока», «малка», «заболонь», «крень» у столяров; «батан», «бердо», «уток», «близна» у ткачей; в профессиональном языке парикмахеров имеется не менее трех десятков одних только прилагательных для обозначения существенных для профессионалов особенно­стей волос — «пушковые», «пористые», «стеклистые» и т.п.).

Следует признать, что переплетенность психологиче­ских знаний о труде со знаниями смежных наук и практики, психологическая «нестерильность» обсуждаемой отрасли науки свойственны не только начальным, донаучным, но и современным стадиям ее развития, с той лишь разницей, что эта особенность обозначается как «интегрированность», «синтетичность» и т.п. Так, например, инженерная психо­логия в нашей стране представляет собой в значительной степени синтез некоторых разделов собственно психологии труда, общей психологии и теоретико-информационных подходов к пониманию труда человека-оператора. «Эрго-

номика», как общепризнано, тоже синтетическая отрасль науки, включающая, в частности, и некоторые психологи­ческие аспекты. Отмеченные особенности психологии тру­да как отрасли науки закономерно определяются рядом обстоятельств. Структура данной отрасли в целом и состав­ляющих ее научных направлений, течений, «движений» отнюдь не задается только логикой науки о психике. Здесь с «чистой» научной логикой соперничают интересы, при­страстия и реальные экономические возможности социаль­ных групп, отраслей производства, ведомств. Кроме того, поскольку исследователь должен быть ориентирован в изу­чаемой профессиональной области, кадры ученых-психо­логов формируются часто за счет притока в психологию инженеров, математиков, работников искусства и других профессионалов. Это обогащает рассматриваемую отрасль науки, но работает против ее однородности.

Наряду с отмеченной выше особенностью психологии труда необходимо отметить и ее своеобразную дезинтегри-рованность, разобщенность. Например, многие работы, вы­полненные «от имени» психологии труда, посвящены именно вопросам промышленного труда и именно труда рабочих, в то время как исследования человека, занятого в области управления или в области искусства, осмыслива­ются как входящие в другие отрасли («психологию управ­ления», «психологию искусства»), хотя теоретически во всех случаях может изучаться не что иное, как ведущая деятельность взрослого человека — профессиональный труд, работа. Наряду с отмеченным обстоятельством можно указать и на тенденции интеграции. Так, некоторые авто­ры, исследующие вопросы, традиционно не относимые к психологии труда, уже в заглавиях своих сочинений акцен­тируют соответствующую связь — «Писатель и его работа» <Г. Ленобль), «Работа пианиста» (Г. Коган) и др.

Реальное существование психологии труда как отрасли науки — это и есть множество взаимодействующих, возни­кающих и «сходящих на нет», дифференцирующихся и ин­тегрирующихся течений, подходов, научных направлений, школ. И важнейшая задача здесь не взывать к абстрактной логике, а реально строить глубоко эшелонированную сис­тему, включающую, как минимум, четыре звена: теорети­ческий поиск, целенаправленные фундаментальные исследования, прикладные исследования и пригодные для

для непосредственного практического внедрения разработ­ки (то есть научные продукты, характеризующиеся вы­сшим уровнем полезности).

Имея в виду сказанное выше, можно следующим образом определить ядро психологии труда как науки: это отрасль знания, изучающая условия, пути и методы психологиче­ски обоснованного решения практических задач в области функционирования и формирования человека как субъекта труда.

В случае, если отрасль науки настолько выражена, что и практически нужна обществу, что возникает необходи­мость в систематическом воспроизводстве профессиональ­ной культуры специалистов — психологов труда_г организуется подготовка соответствующих кадров и возни­кает вопрос об адекватной учебной дисциплине в професси­ональной школе.

Учебная дисциплина должна быть, очевидно, изоморфна профессиональной культуре и, следовательно, отрасли, ко­торая, вевоюочередь, выступает как часть области знания, системообразующим фактором которой оказывается реаль­ная сфера практических задач, требующих ориентировки в психике человека, сфера практического приложения сил специалиста — психолога труда. Соответственно этому и основной частью профессиональной общности психологов труда должны полагаться именно психологи-практики, ра­ботающие непосредственно на производстве, на предприя­тиях, в разных отраслях народного хозяйства (понимаемого в широком смысле). Остальные профессионалы, входящие в эту общность (работники науки, преподаватели) призва­ны так или иначе обслуживать основной состав профессии (хранить, систематизировать традиции профессиональной культуры, вести поиск по актуальной проблематике, «пе­редавать» профессиональную культуру студентам и т.п.).

Мы исходим из того, что не все психические явления, характеризующие трудовую деятельность и трудящегося человека, могут рассматриваться как единицы анализа пси­хологии труда. Они могут быть предметом интереса психо­логии труда в той степени, в какой имеют отношение к специальным психическим образованиям, которые мы бу­дем обозначать далее словом «деяние». Деяние — это еди­ница труда в контексте психологии, включающая следующие составляющие: 1) сознательное предвосхище-

ние социально-ценного результата деятельности в виде за­мысла (принятого или самостоятельно построенного), 2) исполнение замысла, 3) оценка сделанного. Таким обра­зом, деяние — это единство замысла, исполнения и оценки (причем замысел имеется в виду в оговоренном выше смыс­ле: если нет, например, признака социальной ценности предвосхищаемого результата, то нет речи и о труде в пси­хологическом смысле, даже если человек проявляет некую активность на социально фиксированном трудовом посту). Одна и та же внешняя и притом рабочая (на трудовом посту) активность человека может означать разные деяния и даже отсутствие их (таким образом, мы ведем речь о субъективной категории). Например, в цехе установлен станок «с высшим образованием» (с числовым программ­ным управлением) или робототехнологический комплекс. Программу составили инженеры-программисты, все систе­мы отладили также соответствующие работники — элект­ронщики, электрики, механики, гидравлики. Техническая система почти все делает «сама». Даже рукоятки управле­ния сняли (на случай, чтобы рабочий-оператор не надумал что-нибудь сделать сам). Что же остается на долю рабочего? Посмотреть и, если возникнут определенного рода сбои, вызвать соответствующего специалиста. Сама по себе внешняя ситуация еще ничего не говорит о том, имеет ли активность рабочего психологические признаки труда. Воз­можно и имеет: сознание важности продукции, производи­мой с меньшими, чем прежде, трудозатратами, в больших количествах и с большей степенью точности (в результате, в частности, осуществляемого оператором бдительного на­блюдения и т.п.),— все это может означать, что труд в данном случае имеет полную психологическую структуру. Но возможна и другая ситуация, связанная с психической деструкцией труда. Если рабочий имеет высокую квалифи­кацию, если он станочник-умелец и прежде привык сам анализировать чертежи, выбирать заготовки и режимы ре­зания и т.п., а в описываемой ситуации всего этого уже не нужно, то возможно и распадение деяний. Субъективно это обнаруживается в неудовлетворенности содержанием тру­да и других, быть может, более острых симптомах. Анализ элементов деяний и их взаимосвязей, типология деяний, их «ремонт», их проектирование и построение в сознании ра­ботающих людей или тех, кто готовится вступить в мир

труда,— важный предмет психологии труда (говоря о по­строении деяний «в сознании», мы имеем в виду и представ­ления о них, и их субъективные, внутренние компоненты). Деяние, по-видимому, менее, чем какие-либо другие структуры в психологии, может быть «ничьим», поскольку и в замысле, и в исполнении, и в оценке содеянного прини­маются в расчет, учитываются или обнаруживаются устой­чивые личные качества человека. Из сказанного ясно, что наличие действий не означает наличия деяний.

Какие же структурные подразделения психологии труда как области приложения сил специалистов определяются очерченной выше единицей труда? Ответ на этот вопрос важен для правильного определения содержания психоло­гии труда и как отрасли науки, и как учебной дисциплины. Основные подразделения представляются нам следующи­ми:

1. Анализ предмета труда как психического ориентиру­ющего образа. Предмет труда в этом смысле является отра­жением социально-исторически выделенной и фиксированной системы признаков внешней, предметной (объектной) действительности. '

2. Анализ объективно задаваемых и субъективно пред­ставляемых (принятых или самостоятельно построенных) целей труда, замыслов.

3. Анализ орудийного оснащения деятельности и ее опе­рационального состава.

4. Анализ объективных (предметных и социальных) и субъективных 1это тоже реальность ] условий труда (вклю­чая устойчивые личные качества человека как субъекта труда).

5. Анализ субъекта труда, понимаемого как сложное единство когнитивных (включаярефлексию), мотивацион-ных и операторных составляющих.

6. Анализ и классификация областей приложения физи­ческих и духовных сил человека (психология профессий и психология профессиональной пригодности; предполагает­ся, что профпригодность не свойство собственно человека, а некая характеристика ситуации «субъект — объект», а именно, характеристика взаимного соответствия «вот это­го» человека и определенного трудового поста).

7. Анализ явлений развития человека как субъекта тру­да.

8. Анализ развития психологии труда (как области зна­ния, отрасли науки, учебной дисциплины и практической профессии).

9. Разработка психологически обоснованных рекоменда­ций для практики организации труда, трудового воспита­ния, обучения, профориентации и профконсультации.

10. Практическая (гностическая и коррекционная) дея­тельность специалистов-психологов в непосредственном контакте с людьми, занятыми трудом или готовящимися к вступлению в трудовую жизнь.

11. Теоретическое упорядочение, интегрирование пси­хологических знаний о труде.

Высшей целью, «сверхзадачей» во всех перечисленных случаях должно быть проектирование, построение, рекон­струкция, «реставрация» трудовой активности человека как системы, цепи деяний; борьба с деструкцией охаракте­ризованного выше единства замыслов, исполнения и оцен­ки. В этом состоит пафос профессии психолога труда-практика и призванных его информационно обслу­живать работников науки. Разумеется, не все в этой сфере зависит от психолога. Но высокопроизводительным и спо­собным активно [положительно J влиять на ход формирова­ния личности может быть только труд, имеющий полную психологическую структуру.

Из сказанного, в частности, следует, что в контексте психологии труда должны культивироваться не только ис­следовательские, но и преобразующие методы.

Обучение языку, математике и другим школьным пред­метам является, строго говрря, ничуть не менее трудовым, чем собственно трудовое обучение (элементам слесарного дела или кройки, шитья и т.п). И вовсе не потому, что учиться трудно. Дело в том, что каждая школьная учебная дисциплина предлагает ученику такие ситуации, которые являются как бы модельными по отношению к тем или иным видам профессиональной деятельности взрослых людей.

Обучение чтению, письму знаменует уже самые первые шаги ребенка в школе, но ведь есть и профессии, специаль­ности (в том числе и рабочие), в которых, например, чтение составляет основное звено трудовой деятельности. Что де­лают изо дня в день на своих трудовых постах корректор типографии, сортировщик письменной корреспонденции, стенографистка-машинистка, библиограф? Конечно, не

просто «читают» или «читают и пишут», а, скажем, сличают текст с некоторыми эталонами, классификационными схе­мами, правилами, нормами и т.п. В этом смысле обучение грамоте — это далеко еще не обучение специальности, на­пример, корректора. Но все же деятельность ученика здесь соотносима с профессионально-трудовой. Аналогичным об­разом обстоит дело по отношению к другим учебным дис­циплинам, в частности и к трудовому обучению (ибо то, что делают дети в учебной мастерской, например, за слесарным верстаком, так же далеко от уровня, характеризующего мастерство высококвалифицированного слесаря, как рабо­та над школьным сочинением от работы профессионала-журналиста и т.п.). Можно надеяться, что ориентированность в вопросах психологии труда поможет педагогу найти новые ресурсы, в частности: в деле повыше­ния уровня собственно учебной активности учащихся, ру­ководителю — новые возможности совершенствования процесса труда и производства.

Литература

1. Архив истории труда в России. Кн. 6-7. Пг., 1923.

2. Доброе ГМш Потенциал науки. Киев, 1969.

3. Крылова Н.М. Формирование системных знаний о труде взрослых у детей старшего дошкольного возраста (6-й год жизни). Канд. дис. Л., 1982.

4. Литературное наследие Г.В. Плеханова. Сб. 7. М., 1939.

5. Основы законодательства Союза ССР и союзных республик о труде. М.» 1970.

6. Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву. Л., 1974.

7. Хрестоматия по древней русской литературе 11-17 веков. Сост. Н.К. Гудзий. М., 1962.

8. Частотный словарь русского языка. Под ред. Л.Н. Засори-ной. М., 1977.

9. Чернышевский И.Г. Что делать? М.. 1957.

2.2.2. Психологическое знание о труде в сочинениях М.В. Ломоносова

[1986]²⁹

Велико есть дело смертными и преходящими трудами дать бессмертие множеству народа, соблюсти похвальных дел должную славу и, перенося минувшие деяния в потом­ство и в глубокую вечность соединить тех, которых натура долготою времени разделила (т.6, с. 171)*

Достаточным общим основанием для попытки реконст­руировать представления М.В. Ломоносова о психологиче­ских составляющих и факторах труда является уже то, что перед нами признанный основатель и представитель многих отечественных «наук и художеств»**, начиная от «рудных дел», «первых оснований металлургии» и кончая граммати­кой и поэзией. Если культура есть совокупность достиже­ний в материальном и духовном производстве, умственном, нравственном развитии и общественном устройстве и если труд, таким образом, не может не быть ее существенным условием и звеном, то характеристика места и значения М.В. Ломоносова в отечественной культуре была бы непол­ной, если бы мы не приняли во внимание его идеи и разра­ботки, относящиеся к вопросам психической регуляции труда как важнейшей стороны человеческой активности.. Но кроме отмеченного общего есть и существенное спе­цифическое основание для рассмотрения затронутого воп­роса, состоящее в своеобразном складе личности самого Ломоносова, что ставит его на особое место среди людей, мнение которых о труде и его психологических особенно­стях может представлять историко-культурную, а следова­тельно и актуальную ценность.

* Все ссылки на высказывания М.В. Ломоносова будут даны по: Ломоно­сов М.В. Поли. собр. соч. М.—Л., Изд-во АН СССР. Первый том вышел в 1 950 г., десятый — в 1957 (с указанием в тексте в скобках только тома и страницы).

** Словом «художества» (от старославянского «худог»— умелый, искус­ный, рукодельный) во времена Ломоносова обозначали отнюдь не только и даже не в первую очередь, например, «живописное искусство», но самые разные практические «мастерства», области практики: механику, оптику, архитектурное дело, переплетное и т.д. Первейшим «художест­вом» Ломоносов считает, например, металлургию <т.2, с.359)

Реконструируя склад личности Ломоносова, выделим следующие его особенности, существенные в контексте за­дачи уразумения его взглядов на психологические состав­ляющие и факторы труда:

1. Широкое понимание Ломоносовым труда вообще как созидательной деятельности в любой области науки и прак­тики. Слова «труд», «труждаться» он применяет и к рудо­копу, и к полководцу, и к живописцу, и члену императорской Академии Наук, и к мореплавателю, и т.д. И это отнюдь не от бедности словаря. Лексикон Ломоносова, как известно, богат и разнообразен. Слово его метко и точно и, если нужно, хлестко, и с этими качествами его языка мы далее невольно столкнемся. Вместе с тем он очень последо­вательно применяет понятие труда именно к разнотипным процессам и результатам продуктивной, полезной деятель­ности человека — будь то материальное или духовное про­изводство, обучение людей или упорядочение социальных процессов. Так, характеризуя сложность задачи подбора («прибирания») оттенков цветов «по произволению худож­ника», он отмечает, что делается это «с великим трудом» (т.2, с.364). В свою очередь, когда мы созерцаем картину,^ то «услаждаемся видением зеленеющих лесов, текущих ис­точников, пасущихся стад и труждающихся земледельцев» (т.2, с.363-364). Характеризуя научный и практический вклад людей в изготовление больших «зажигательных зер­кал и линз», он говорит: «Многочисленные ученые, а равно опытные и искусные мастера положили огромный труд на их изготовление» <т.1,с.87). Говоря о членах Академии Наук, он отмечает, что «кроме обыкновенных трудов, ко­торые от них полагаются на изыскание новых приращений в высоких науках, должны трудиться в наставлении моло­дых людей» (т.1, с.535).

2. Уважительное отношение к человеку как субъекту труда, доверие к его инициативе и интеллекту. Наряду с тем, что Ломоносов в необходимых случаях разрабатывает подробные предписания о выполнении каких-либо работ, он сознательно оставляет те или иные стороны труда «на произволение» людей, занятых им. Например: «После обы-скания руд при копании непосредственно требуется ям и рудников укрепление и махины для облегчения внутренних работ и для отвращения препятствий..., которые исправить может без предписания всякий смышленый плотник» (т.5,

351

с.395). Вот что он говорит в связи с инструментами «горных людей» (такими, как «лотки и коробы для подъему из не­глубоких ям горной выбитой или размытой материи»): их «всяк по своему изволению и по рассмотрению места сде­лать и употреблять может» (т.5, с.446). Завершая речь об укреплении «штольн», он добавляет: «Для прочих малых обстоятельств, при укреплении рудников случающихся, всяк может по состоянию места и твердости горы рассудив, сам средствия выдумать и произвесть в дело» (т.5, с.451).

Такого рода утверждения отнюдь не случайность. Они встречаются в текстах, относящихся к самым разным видам деятельности. Например, обсуждая вопросы металлургии и оговорившись, что существует очень много особенностей смешений минералов и что для каждого случая «правил особливых» предусмотреть «отнюдь нельзя», он сообщает: «Искусные плавильщики сперва сыскав руду разными об­разы с разными материями через плавление пробуют и ко­торый способ больше металла подастбез лишней траты, тот и употребляют» (т.5, с.500). Аналогичного рода замечания есть и по отношению, например, к работникам науки и их труду (речь идет о членах Академии Наук): «...однако ж как не всяк одарован систематическим смыслом, хотя в частных изобретениях удачлив..., то отдается каждому на произво­ление, чтоб испытав свои силы, принялся за труд с успехом» (т. 10, с. 144) — и это сказано не где-нибудь и не походя, а в разработанном Ломоносовым проекте «Регламента» Рос­сийской Академии Наук, то есть в документе определяю­щем, в частности, обязанности работников этого учреждения. В том же «Регламенте» сказано, что астроном должен доверять инструменты и мдадшим работникам, «ибо и они могут быть счастны в наблюдениях», поскольку могут обнаружить «острое зрение» и «постоянное внима­ние» (т.10, с. 145). Обращаясь к слушателям на публичном собрании Академии Наук, он говорит: «... ежели слово мое где недовольно будет, собственною ума вашего остротою наградите» (т.2, с.351). Давая подробнейшие рекоменда­ции к снаряжению экспедиции по освоению «Сибирского океана» (Северного морского пути), Ломоносов считает нужным в заключительном разделе отметить: «Сии пред­писанные для показанного морского путешествия пункты наблюдать господам командирам со всякою йсгТр?№ностию; однако, смотря по обстоятельствам, имеют позволение де-

лать отмены, служащие к лучшему успеху, что полагается на их благорассуждение и общее согласие, которое им паче всего рекомендуется, чтобы единодушным рачением и яко­бы единым сердцем и душою внимали, прилежали и усерд­ствовали...» (т.6, с.535).

Излишне говорить, что приведенные высказывания ха­рактеризуют не только стабильное отношение Ломоносова к людям, занятым делом, но и вполне определенные взгля­ды на вопросы управления людьми — психологии управле­ния, как бы мы сказали.