2015-05-23
556
Второй парадокс научного творчества связан с ответом на вопрос: кто выполняет творческую, парадную, и кто — рутинную, черновую работу? Казалось бы, монотонную, примитивную работу должны в идеале выполнять ближайшие помощники и сотрудники: лаборанты, аспиранты, ассистенты. Добавим сюда же членов семьи.
Семейный подряд не такая уж редкость в научном мире. Врач-отоларинголог конспектировала для мужа-лингвиста книги по исторической лексикологии. Двенадцатилетний сын, помогая маме, собирал, записывал высказывания шестилетней сестренки. Саша так увлекся сбором материала, что, приехав в деревню и впервые заметив, что бабушка говорит с диалектными особенностями, решил и ее записать!
Такие факты идут во славу семьи, но разговор сейчас не об этом.
Есть известная восточная мудрость: «Дай бог все самому уметь, да не все самому делать». На исследовательское поприще эта мудрость, однако, не распространяется. В науке дай бог по возможности все делать самому. Самому собирать факты, самому проводить эксперимент, самому делать эскизы, варить, паять, наблюдать, печатать, править, ездить по типографиям и даже распространять свои книги, заниматься внедрением результатов.
Почему так? Да потому, что самые ценные мысли, самые заветные гипотезы рождаются не на конференциях и не тогда, когда читаешь чужую и очень толковую, умную статью (наоборот, статья по теме даже озадачивает: а что же еще исследовать?), — самые ценные идеи рождаются в процессе выматывающей, черновой работы, когда сидишь, если не сказать корпишь, и себя же упрекаешь за непроизводительность, однообразие, беспросветность труда.
Работая над докторской диссертацией, я подсчитывала количество однозначных существительных, двузначных... и так до существительных, имеющих 15 значений, по Словарю русского языка XI—XVII вв., помечая также, сохранились ли эти слова до настоящего времени или исчезли из языка. Гипотеза была простой: [33] чем больше в слове значений, тем слово долговечнее. Нужны были только количественные выкладки.
Представьте: сидит докторант и на отдельных листах пишет палочки, потом их складывает. День сидит, неделю сидит, но в один из таких тягучих дней родилась новая гипотеза о совпадении процента однозначных существительных (двузначных, трехзначных) в истории языка и в современном русском языке, что легло в основу одной из глав диссертации. Спасибо глупым палочкам?
Летом 1993 года я печатала, готовя к изданию, Словарь детской речи. Печатаю, скучаю и вдруг начинаю следить за возрастными параметрами высказываний ребенка. 3 года 2 месяца (первый раз употреблено слово, первая ошибка) — 3 года 5 месяцев (последнее искажение слова, ошибок больше не зафиксировано), 5 лет 8 месяцев — 5 лет 10 месяцев; 5 лет 10 месяцев — 6 лет 1 месяц; 4 года 7 месяцев — 4 года 9 месяцев и т. д. Так возникла идея нового исследования — о хронологическом интервале усвоения слова ребенком. Спасибо монотонному печатанию?
В традициях этой главы предоставим слово писателю Сергею Есину: «...Я все равно уверен, в прозе большинство черновой работы надо делать самому, без секретарей и помощников, здесь во время монотонной рутинной работы с черновиками, выписками и набросками что-то придумывается, вызревает...» (С.Н. Есин. Отступление от романа, или В сезон засолки огурцов: Педагогические этюды и размышления об искусстве стать писателем.— М.: Современный писатель, 1994.— С. 127—128).
Почему так происходит? Чем объясняется феномен творческого озарения в моменты черновой, нетворческой деятельности? Может быть, причина кроется в сопротивлении материала?
«— Как относиться к трудностям? — вещал он (Сологдин. — В.X.). — В области неведомого надо рассматривать трудности как скрытый клад! Обычно: чем труднее, тем полезнее. Не так ценно, если трудности возникают от твоей борьбы с самим собой. Но когда трудности исходят от увеличившегося сопротивления предмета — это прекрасно!! <...> Самый благодарный путь исследования: наибольшее внешнее сопротивление при наименьшем внутреннем. Неудачи следует рассматривать как необходимость дальнейшего приложения усилий и сгущения воли. А если усилия уже были приложены значительные — тем радостней неудачи! Это значит, что наш лом ударил в железный ящик клада!! И преодоление увеличенных трудностей тем более ценно, что в неудачах происходит рост исполнителя, соразмерный встреченной трудности!» (А.И. Солженицын. В круге первом. — М.: Панорама, 1991. — С. 189).
Сопротивление материала в момент его обработки тренирует волю исследователя и одновременно корректирует, выправляет про-[34]-цесс мышления. Именно в недрах черновой работы, в глубинах волевых испытаний добросовестность перерастает в талант.
«Добросовестность, вообще говоря, требует ума. Ведь чтобы сохранить верность обстоятельствам, не только испытывать, но и соблюдать уважение к материалу, не только желать, но и преследовать цели (а в этом существо добросовестности), требуется та самая меткость, которая означает ум» (Знание — сила, 1992, № 10. — С. 65).
Творческий потенциал черновой работы раскрывается не только в процессе сопротивления материала. Между материалом и мышлением есть немаловажное звено — руки. Непропорциональность сенсорных ощущений возникает потому, что человек нещадно эксплуатирует зрительный канал получения информации и совсем упускает из виду осязательный канал, тактильную информацию.
Пятилетний Женя Бронштейн возится с игрушками, что-то строит. Мама зовет его смотреть мультфильм. «Ребенку надо развиваться». Постойте, а кубики не развитие?
В краеведческом музее повсюду таблички «Руками не трогать». Сервиз восемнадцатого века, действительно, лучше не трогать, чтобы ненароком не разбить, но почему малышу, школьнику не дотронуться до глыбы железной руды, не прикоснуться к тачанке, не погладить чучело лося?
Педагогическая практика. Можем ли мы представить, что практикант подошел к ученику и погладил его по голове, или прикоснулся к расшалившейся девочке, или приобнял школьника, у которого горе в глазах, или потрепал по плечу отличника? Нет, соблюдай дистанцию. Тактильное воздействие исключено. Его нет даже в теории.
За рубежом спохватились. Приверженцы педагогики Марии Монтессори, обучая письму, дают детям щупать покрытые наждаком изображения букв. Трогайте! Чувствуйте! Последователи вальдорфской педагогики ежедневно включают в систему занятий Ручной труд: от работы с мягкой непряденой шерстью до резьбы по камню.
Наша отечественная школа в дореволюционный и советский период своего развития накопила некоторый опыт тактильной педагогики и тактильной дидактики. [35]
Каждый учебный день в гимназии К.И. Мая (Санкт-Петербург) начинался с церемонии рукопожатия с директором гимназии. Провинившиеся накануне ученики этой чести не удостаивались. Тот же Карл Иванович «заставлял много рисовать карты, причем ученики как копировали карты, так и рисовали их наизусть... Каждое название реки, залива, моря, страны и т. п. запоминалось вместе с очертаниями на карте». Лепились из разноцветного пластилина рельефные изображения гор... (Д.С. Лихачев, Н.В. Благово, Е.Б. Белодубровский. Школа на Васильевском. — М.: Просвещение, 1990. — С. 29).
Примитивно, не правда ли? Но обложенный контурными картами современный школьник не знает того, что знали те гимназисты.
В одной из московских школ немецкий язык преподавала Дорз Дмитриевна Павлова. Ей мало было тщательного изучения грамматики, артистического чтения стихов на немецком языке, ученических переводов в стихах — она предлагала ученицам... танцевать под «Перчатку» Шиллера (Знание — сила, 1993, № 7. — С. 129). Подключить тело к мышлению — не в этом ли секрет успеха всех названных методик?
Руки ребенка... руки школьника... руки ученого... Мышление и осязание. 24 марта 1936 года П.А. Флоренский пишет из концлагеря о своих занятиях:
«Я сижу всецело в водорослях... Мое мышление так устроено, что пока я совершенно вплотную не подойду к первоисточнику в природе, я не чувствую себя спокойным и потому не мыслю плодотворно, т.е. со своей точки зрения, ибо только я могу судить или предощущать свои возможности. Водоросли же настолько своеобразны, что их непременно надо прощупать до конца собственными руками» (П.А. Флоренский. Письма // Возвращение. — М.: Советский писатель, 1991. — С. 357).
Доктор физико-математических наук Н.В. Камышанченко сам паяет, проводит эксперименты, рисует эскизы, вычитывает верстку. Для должности ректора университета это тем более удивительно.
К чему мы призываем молодого ученого? Все делать самому. Совет достаточно смелый в век специализации. Дома мы ведем отнюдь не натуральное хозяйство. На производстве, в университете мы нет-нет да и подчеркнем узость своих исследовательских посягательств, очерченность своей квалификации, но внутри собственных узких тем мы — доки, умельцы, мы все делаем сами.
Лаборант, секретарь, ассистент мог бы взять часть нашей ноши и подарить нам выигрыш во времени, но наука ревнива. Передавая другому махину черновой работы, будем помнить: мы нечто теряем внутри самой работы. Не подключая руки к мышлению, мы [36] обрекаем мозг на холостой ход. Даже простое переписывание рукописи или компьютерный набор представляют ценность. Скорость движения наших рук точно сопряжена, нет, не со скоростью мыслительных процессов, а со скоростью понимания. Мы что-то получаем через руки, и это «что-то» ничем заменить нельзя.
Среди аспирантов и ученых есть маленькое племя тайных гордецов, работающих по принципу: я сам. Этот принцип требует колоссальных затрат времени, этот принцип ведет к усталости, но кто знает, какие драгоценные крупицы новых знаний рождаются на кончиках твоих пальцев? Я — сам!
