Принципы внедрения результатов

ПРОБЛЕМА экспертизы результатов научного творчества гораздо старше, чем мы себе представляем.

В истории науки известен спор Парменида и Аристотеля.

Парменид утверждал, что мир, включая человека, есть неизменное и неделимое целое, а опыт личной и общественной жизни человека — химера.

Аристотель считал, что реально то, что играет важную роль в жизни людей, а не то, что придумано логиками.

Каждый ли ученый скажет о себе, что он в этом вопросе последователь Аристотеля? Так формирует свою позицию Пол Фейерабанд и рассказывает еще об одном споре.

Платон считал, что эксперты обладают специальными навыками, но преследуют свои интересы. Они профессиональные редукционисты. Адаптация экспертных идей к ценностям общества — это задача сунерэкспертов, а именно философов. У них есть чувство перспективы.

Протагор мыслил иначе. Контроль научного знания — задача всех граждан, а не только философов. Граждане не невежды. Живя в обществе, где информация свободно ходит между людьми, они приобретают большое знание. Приобретают — благодаря человеческим контактам и налагаемым на них гражданским обязанностям (вспомним, что афинские граждане привлекались к обсуждению не только политических событий, но и к контролю за такими экспертами, как военачальники, мореплаватели, врачи, и даже к контролю за продукцией некоторых из величайших авторов трагедий — они обсуждали и награждали Эсхила, Эвридипа, Аристофана и других). Имея более широкий взгляд, чем у экспертов, они находят пробелы в экспертной оценке.

«Теперь мы видим, — подытоживает свои рассуждения Пол Фейерабенд, — что и ученые — не нейтральные поставщики фактов, а группа со специфическими интересами, преуспевшая в навязывании обществу ценностей под видом «ценностно нейтраль-[156]-ного» знания... Мы должны заботиться, чтобы результаты научного исследования были подвержены строгому общественному контролю» (П. Фейерабенд. Наука и идеология // Знание — сила, 1993, № 1. — С. 48).

Граждане не невежды. Поэтому кроме традиционных научных конференций, нужны конференции публичные, с приглашением лиц широкого круга. Проведение таких публичных конференций — это и реклама достижений, и экспертиза, и диалог с городом, очень важный для взаимодействия города и универси­тета стимул. Наконец, это пропаганда науки.

Получив в Белом доме из рук президента страны Хрустальное яблоко, Учитель года в Америке... отстраняется от работы на целый год. Весь этот год он занят пропагандой учительской профессии. Он выступает, встречается с различными слоями населения, ходатайствует об изменении учебного процесса, рассказывает о себе, о своих учениках.

Реклама нужна и для деятельности ученого. Публичные выступления ученых в собственном городе не менее важны, нежели выступления за рубежом на престижном форуме или выступления в узком кругу своих коллег.

Граждане не невежды. Оценка граждан — это оценка суда присяжных в том виде, о каком пишет И. Дьяконов:

«У нас неправильно представляют, что такое суд присяжных. Предполагается, что вместо двух «кивал» к судье приставят шесть или двенадцать — что за разница? Только дороже! Между тем суд присяжных принципиально иной. Решение о вине принимает не судья, а набранные случайно, по жребию, средние граждане, исходя из среднего понимания добра и зла» (Знание — сила, 1994, № 5. — С. 141).

Граждане не невежды. Общение с ними (не вынужденное бытовое, а высокое, научное) обогащает исследователя неожиданными ракурсами поиска. Взгляд со стороны необходим, потому что...

Расскажем об этом удивительном месте в Японии. Сад камней! Небольшой дворик, лавочки амфитеатром. Люди приходят, садятся и смотрят на живописно расположенные перед ними камни. Камней пятнадцать, но, куда бы ты ни сел, ты видишь только четырнадцать камней. Один камень от тебя всегда скрыт, точнее то один то другой, то третий... (Об этом саде мы узнали из рассказа Д. Гранина).

Какая тонкая метафора: скрытый пятнадцатый камень! Какой точный символ заведомой неполноты нашего одинокого зрения!

Общение с человеком со стороны поможет приоткрыть Вам «пятнадцатый камень», позволит увидеть то, что Вы не увидели.

Ученый как бы выходит на сцену. «При этом слушатель вдох-[157]-новляет — музыканта, зрительный зал вдохновляет актера; художнику нужен ценитель, автору нужен читатель, ученому нужен ученик. Происходит обратное воздействие, «реакция». Всякое творчество предполагает сотворчество, возможность широкой причастности к творчеству, иначе оно теряет смысл и ценность» (Б. Вышеславцев. Кризис индивидуальной культуры. Главы из книги // Юность, 1991, № 2. — С. 71).

Кому не известно имя великого физика Льва Давидовича Ландау? Между прочим, Ландау «был готов выступать перед любой аудиторией. Насколько мне известно, он вообще не отказывался от выступлений, когда его приглашали» (Мастера красноречия. — М.: Знание, 1991. — С. 105).

Известный анекдот об учителе, который объяснял, объяснял ученику и вдруг сам все понял, имеет глубокий психологический смысл. Экспертиза и внедрение нужны самому исследователю едва ли не в большей степени, чем субъектам экспертизы и адресатам внедрения.

В 1964 году Ленте и Стеффлер разработали новый метод измерения кодируемости, названный ими методом точности коммуникации. Они предъявляли группе испытуемых набор цветов и просили их описать цвета таким образом,чтобы другие люди могли найти их в этом наборе (ср. «мутный синий с серым налетом»). Затем они читали полученные описания другой группе испытуемых и просили их найти соответствующие цвета в предъявленном наборе. При такой процедуре обнаружились очень высокие, статистически значимые корреляты между точностью коммуникации и показателями узнавания. «Рассматривая память как коммуникацию человека с самим собой по истечении определенного промежутка времени, они утверждали, что то, что передается точно интерперсонально (то есть другому человеку), передается точно и интраперсонально (то есть самому себе)» (Цит. по кн.: М. Коул и С. Скрибнер. Культура и мышление. Психологический очерк. — М.: Прогресс, 1977. — С. 63).

Предлагая другим понять и оценить наш материал, мы помогаем себе понять и оценить его еще глубже.

По поводу «экспертизы со стороны» приведем поучительную историю, рассказанную доктором биологических наук С.В. Сперанским, который в свою очередь услышал ее от писателя Бенедикта Сарнова.

Молодой автор выпустил книгу стихов, в которую случайно попало стихотворение Анны Ахматовой. Приятели писателя, люди разных профессий, легко находили «инородное тело», а литературоведы найти не могли. «...На определенном этапе профессионализации (в любых областях знания) люди не только полу-[158]-чают и «впитывают» нужную для данной профессии информацию, но и лишаются подчас тех самых качеств, которые им профессионально же необходимы». Далее С.В. Сперанский приводит слова Козьмы Пруткова: «Специалист подобен флюсу — полнота его односторонняя». Уж там-то, внутри «полноты», наверное, все в порядке. Нет, утверждаем мы, ориентируясь на феномен Capнова. Не в порядке» (Знание — сила, 1990, № 4. — С. 23).

Особенно трудно быть экспертом в составе комиссии. «Комиссия — самый верный способ избежать ответственности. Никто один не отвечает, зато можно вынести решение о нецелесообразности, об ошибках, о том о сем. Кто будет исполнять, то уже дело десятое» (П. Загребельный. Разгон). Даже в учебном процессе, когда принимают экзамен у студента-задолжника, комиссия едва ли что решит, если в ее состав входит на правах экзаменующего тот самый преподаватель, который уже дважды ставил студенту «неудовлетворительно». Комиссия — не лучший способ решения производственных проблем, как, впрочем, и проблем научных. Научную экспертизу лучше поручать отдельному лицу, опираясь на эрудицию, благожелательность и порядочность этого человека.

Теперь представим, что экспертиза позади. На повестке дня — внедрение научных результатов.

Процесс внедрения научных наработок в практику, производство, жизнь является финальным этапом, венчающим научное исследование.

Можно выделить три порока внедренческой деятельности:

— когда внедрение опережает результат;

— когда внедрение принимает характер экспансии;

— когда внедрением занимаются чисто декларативно. Рассмотрим каждый из этих случаев.

Внедрение опережает результат, если у исследователя отнимают время на поиск истины, проверку гипотезы, отнимают пра­во на правдивую публикацию. Ю.И. Кулаков пишет об этом:

«В течение многих десятилетий установка на фундаментальные исследования, на поиск глубинных законов природы упорно и целенаправленно подменялась установкой на максимальную полезность, на экономический эффект, на сиюминутную прибыль. И результат не замедлил сказаться: как это ни парадоксально — нет ни пользы, ни прибыли, ни фундаментальных открытий. А огромные средства, выделяемые на науку, бесследно уходят, как вода в песок в безводной пустыне.

Считаю — и не устаю всюду говорить об этом, — что если мы хотим иметь пользу от занятий наукой, мы должны забыть о ней (о пользе) и думать об истине, а польза придет сама собой, так как великая истина обладает и большой потенциальной по-[159]-лезностыо» (Ю. И. Кулаков. Каким быть институту духовного возрождения науки // Знание — сила, 1993, № 11. — С. 20).

С горечью пишет Ю.И. Кулаков и о том, что мы построили крупнейший в мире радиотелескоп и оптический телескоп, но не сделали ни одного значительного открытия в астрономии. Мы создали крупнейший для своего времени серпуховский ускоритель, но не открыли ни одной новой частицы, не сделали ни одного крупного открытия элементарных частиц.

Много было, добавим, и псевдорешений типа поворота северных рек. И все это финансировалось, награждалось, поощрялось. Так что искоренить первый в нашем списке порок внедрения — значит честно и добросовестно вести само исследование, чтобы было потом, что внедрять, и чтобы это «что» действительно помогало человеку, природе, обществу. И хотя ученый может, а в каком-то смысле и должен работать по социальному заказу, ответ ученого на этот заказ-запрос должен быть грамотным, ясным, безукоризненно честным.

Второй порок, вторая беда в деле внедрения научных результатов в жизнь — это экспансия, повсеместное, неоправданно расширенное внедрение частных результатов научного поиска.

Когда моя мама училась в начальной школе, процветал бригадный метод обучения. Она за всю бригаду учила математику, и при хорошем ответе Тони Ждановой всем пятерым ставили пятерки. Кто-то учил за всех русский язык, кто-то — природоведение.

Когда я училась в средней школе, в моду входил липецкий метод. Поощрялись краткие, разовые ответы, за совокупность которых в конце урока ученику выставлялась оценка.

Сейчас школу заканчивает мой сын. Единой модели обучения давно уже нет. Программы и требования в гимназиях, лицеях и обычных школах разнятся существенно. От экспансии единой на всю страну методики мы вроде бы отказались, но началось незаметное дублирование американской модели образования. Не французской, не немецкой, не японской, которые отдельными своими чертами ближе к нашей отечественной традиции, а именно американской модели. Я сама осознала это после ряда журнальных публикаций, но, согласимся, случайное это чтение отнюдь не способ узнавания. Нашим педагогам-исследователям, популяризаторам науки есть над чем работать в области разумного, грамотного воссоздания отечественной школы с лучшими чертами некоторых зарубежных школ.

Другая крайность — экспансия не по горизонтали, а по вертикали. Если английский язык, то с детского сада! Ребенка, поступающего в театральный первый класс одной из школ города Твери два часа экзаменуют: заставляют, например, считать от 18 и [160] назад тройками. В это же время восьмиклассник на контрольной работе 18 на 6 делит па калькуляторе. Как это сопоставить, как сохранить здравый смысл в дидактических панэкспериментах?

Изменяется общество. Не может стоять на месте наука, в том числе педагогическая, но, уже подчеркивалось, стабильность нужна не только экономике и политической жизни, стабильность нужна образованию, здравоохранению, культуре. Поэтому есть смысл аккуратнее относиться к внедрению результатов, какими бы многообещающими они ни казались.

Наконец, третий недостаток в области внедрения — это, напротив, полное отсутствие внедренческого энтузиазма, поверхностно-надменное отношение к этому процессу.

Отсутствие внедренческой установки у исследователей приводит к весьма странным ситуациям, об одной из которых говорит Андрей Полетаев в беседе с журналисткой; «Из газет? Это вы мне, экономисту, говорите? Ну спасибо. Впрочем, теперь это уже норма. Откройте журнал «Вопросы экономики» — наткнетесь там на ссылки на все газеты. Должно то быть наоборот, верно? Что-то я не видел в газетах ссылок на журнал «Вопросы экономики» (Знание — сила, 1994, №-6. — С. 67).

Диссертанты по традиции сочиняют (да-да, именно сочиняют или переписывают у предшественников), что полученные данные можно использовать в спецкурсах и спецсеминарах, при чтении лекционных курсов, в методике преподавания. После успешной защиты исследователь уже мало задумывается, как и где будет внедрено его детище.

Читаю кандидатскую диссертацию о партитивной лексике, то есть о словах, называющих части предметов, которые до отъединения от предмета названий не имели. Это такие слова, как «кусок», «огарок», «цитата», «окурок» и др. Результаты прове­денного анализа, пишет автор работы, могут быть использованы в лексикографии, то есть при составлении или уточнении словарей. Это бесспорно. Только кто из составителей словарей согла­сится читать 180-страничную диссертацию, чтобы уяснить, как лучше подавать в словарях слово «кусок» или «окурок»? Да и есть ли гарантия такой ясности? Выводы и Заключение не спасают ситуации, так как пишутся с известной долей осторожности и слишком общо. Значит, дело самого диссертанта — толково, доступно, конкретно указать, что и как изменить в словарных толкованиях, или в школьном преподавании, или в тексте учеб­ника, если исследователь действительно мечтает о внедрении результатов, а не исполняет ритуальный пассаж перед ВАКом по принципу «все так пишут».

Внедрение нужно не только обществу, оно необходимо само-[161]-му ученому. Дональд Норман выделяет три способа научения, которые с известной долей условности можно применить и к научному творчеству: а) наращивание, или аккреция, добавление нового знания к уже существующим схемам памяти; б) создание новых понятийных структур, новое осмысление; в) настройка — тонкое приспособление знания к задаче (Д. Норман. Память и научение. — М.: Мир, 1985. — С. 104).

Читатель, видимо, догадался, что процесс внедрения результатов больше всего напоминает такую «настройку».

«Нужные схемы существуют, и в них заключено нужное знание. Но для данной цели они непригодны или потому, что они слишком общие, или потому, что они плохо приспособлены для данного конкретного использования. Поэтому знание нужно «настраивать», постоянно приспосабливать к задаче. Одним из способов такой настройки служит упражнение. Могут понадобиться тысячи часов упражнений, для того чтобы достичь степени настройки, характерной для профессионала. Настройка — это, вероятно, самый медленный способ научения, но это то, что превращает простое знание предмета в совершенное владение им» (Там же. С. 104—105).

Приспособление знания к задаче, приспособление новой информации к сложившим-ся структурам — это и есть истинное, полноценное внедрение научных результатов.

Одной из форм внедрения может стать презентация книги (монографии, учебного пособия, сборника статей). Такие презентации устраивает Белгородская областная научная библиотека. Приглашаются авторы статей, рецензенты, студенты, постоянные читатели библиотеки, а также лица, имеющие непосредственное отношение к тематике сборника. Так, на презентации книги очерков «Искусство семейного воспитания» (под ред. проф. П.Т. Фролова) присутствовали учителя школ, воспитатели детских са­дов, директора библиотек, психологи, занимающиеся проблемами молодежи. Презентация транслировалась по местному телевидению. Естественно, каждый приглашенный предварительно прочитал или хотя бы пролистал книгу.

Почему все это важно? Почему внедрением должен заниматься сам автор? А потому, что суть исследования, особенно по части гуманитарных наук, может быть не понята, не так понята, искажена. Даже отдельное слово легко обрастает смыслами, которых изначально оно не имело, а если это Большое Слово (теория, концепция), то и поверхностных интерпретаций бывает предостаточно.

Вы читаете сейчас мою книгу. Если не очень вникать в детали и упускать из внимания главную ось, [162] главный нерв книги (как заниматься наукой), то я могу стать автором того, о чем не писала. «Она против телевидения (хождения в гости, подработок, домашних животных)». Хочется улыбнуться: нет, не против, Вы не так поняли. Хочется взять мел и на доске написать расклад времени:

Пять тысяч часов — это работа по 8 часов в день 5 дней в неделю 50 недель в год в течение 2,5 лет.

Столько времени нужно человеку, чтобы овладеть чем бы то ни было, подсчитал Дональд Норман. А мы добавим от себя: это и есть аспирантский трехлетний марафон. Вот что имела я в виду, когда писала о необходимости экономить время.

«Вы не так поняли» — горькие, в общем-то, слова. Каким умом и какой душой нужно обладать, чтобы твое понимание соответствовало чужим ожиданиям и надеждам!

Ученому полезно быть преподавателем. Преподавательская деятельность приучает так излагать материал, чтобы обеспечивать запас понимания. Рассказывайте сами о своих книгах, своем поиске. Ищите новые формы внедрения.

И наконец, информация к размышлению. В те годы, когда многие темы и целые области науки в нашей стране были засекречены, в Соединенных Штатах Америки смело публиковались результаты, полученные по аналогичным темам и областям знания, но до сих пор засекречено в США практическое применение исследований. Есть над чем задуматься.

Глава 14

«УЧЕНЫЕ ЖИВУТ ДОЛЬШЕ».