V. Методы подчинения и ограбления колоний

6. Рекеремьенто [409], которое должно предъявляться жителям островов и материков

моря-океана, еще не подчи­ненных королю, нашему господину (около 1508 года)

От имени высочайшего и всемогущего и всекатолического защитника церкви всегда побеждающего и никогда и никем не побежденного великого короля дона Фернандо пятого, повелителя Испании, обеих Сицилии, Иерусали­ма и островов и материков моря-океана, укротителя вар­варов и от имени высочайшей и всемогущей госпожи королевы, доньи Хуаны, дорогой и любимой дочери коро­ля — Я,........ их слуга, их вестник, их капитан, изве­щаю вас и требую, чтобы вы хорошо усвоили, что Бог, наш господин, единый и вечный, сотворил небо и зем­лю, и мужчину, и женщину, от коих произошли мы и вы, и все сущие в мире этом, и те люди, что будут детьми и потомками. Со дня сотворения мира народилось такое множество поколений людских, что стало необходимым разделение всех живущих на земле и возникло много ко­ролевств и провинций, ибо если бы осталось все челове­чество в одном месте, не смогло бы оно прокормить себя достодолжно.

И избрал из всех сущих Бог, наш господин, одного, достойнейшего, имя коего было св. Петр, и над всеми людьми, что были, есть и будут во вселенной, сделал его, святого Петра, владыкой и повелителем, и обязал Бог, наш господин, всех подчиняться ему, св. Петру, безро­потно, и повелел Бог, чтобы навеки вечные был он гла­вой рода человеческого и чтобы веления его исполняли все люди, где бы они ни проживали и к какой бы секте или вере они ни относились бы, и дал Бог св. Петру весь мир, дабы вся земля была царством и владением его.

И повелел ему Бог, чтобы в Риме воздвиг он престол свой, ибо не было места, столь удобного для того, что­бы править миром, чем этот город; но дозволил ему Гос­подь, если явилась на то необходимость, переносить пре­стол свой в любое место и оттуда управлять всеми людь­ми — христианами, маврами, иудеями, язычниками и иными, какую бы веру они бы ни исповедовали и к ка­кой бы секте они ни принадлежали.

И назвали св. Петра папой, что означает "хранитель высочайший и могущественный", ибо есть он отец и хра­нитель истинный всех людей.

И св. Петру подчинились и признали его господином и царем и владыкой вселенной все, что в те времена жили на земле, и также подчинились и признали царями и вла­дыками всех пап, что после св. Петра избирались, и так было и велось доныне, и так ведется теперь, и так будет до скончания мира.

Один из бывших понтификов, что занимал престол св. Петра, как господин мира, дал в дар эти острова и ма­терики моря-океана со всем тем, что на них есть, назван­ным королям и их преемникам, нашим нынешним влады­кам, и дар сей засвидетельствован в должной форме осо­быми грамотами, каковые вы можете увидеть, если того пожелаете. И так как их высочества суть короли и госпо­да этих островов и материков в силу указанного дара, и так как почти все живущие на оных островах и материках при­знали, что их высочества действительно являются короля­ми и господами здешних земель, и стали служить их вы­сочествам и служат и ныне покорно и без сопротивления, то необходимо, чтобы вы, без промедления, будучи озна­комленными со всем, что выше сказано для наставления вас в святой вере, по своей доброй и свободной воле, без возражений и упрямства стали бы христианами, дабы их высочества могли принять вас радостно и благосклонно под свое покровительство и чтобы могли они вас и прочих сво­их подданных и вассалов обложить податями.

И в силу изложенного я прошу вас и я требую от вас, чтобы, поразмыслив должным образом над тем, что было вам сказано, и взяв в толк вышесказанное, — а на это вам дан будет срок, нужный и справедливый, — признали бы вы церковь госпожой и владычицей вселенной, а верхов­ного понтифика, называемого папой, и короля и короле­ву, наших владык, вы также признали бы господами и ко­ролями этих островов и материков, в силу упомянутого дара, и допустили бы и дали бы возможность присутствую­щим здесь пастырям объявить и проповедать вышесказан­ное.

Если поступите вы так, то сотворите благо, и их вы­сочества и я от их имени примем вас с любовью и лаской, и оставят вам жен ваших, сыновей ваших и достояние ваше, и будете вы свободными, и не обратят вас в рабство, и дано будет вам поступать так, как вы желаете, и так, как считаете нужным, и не принудят вас креститься (хотя, подобно всем жителям этих островов, вы, вероят­но, сами изъявите желание обратиться в нашу святую веру, как скоро поведают вам правду о ней), и даст вам их высочество много привилегий и льгот и окажет вам мно­гие милости.

Если же не сделаете требуемого или хитростью попыта­етесь затянуть решение свое, заверяю вас, что с помощью Божьей я пойду во всеоружии на вас и объявлю вам вой­ну и буду вести ее повсеместно и любыми способами, ка­кие только возможны, и вас подчиню деснице их высо­честв и церкви, и вас и ваших жен и детей велю схватить и сделать рабами, и как таковыми буду владеть и распо­ряжаться, в зависимости от велений их высочеств, и вам причиню наивозможнейшее зло и ущерб, как то и следу­ет делать с вассалами, которые не желают признавать сво­его сеньора и сопротивляются и противоречат ему.

И предваряю вас, что смертоносные бедствия, что от этого произойдут, лягут на вашу совесть, и вы будете в них виновными, а не их высочества, и ни я, и не эти ры­цари, что пришли со мной.

И прошу здесь присутствующего писаря засвидетельство­вать все то, что я прошу и требую, а всех, кто со мной явились, быть истинными свидетелями.

7. Бартоломе де Лас Касас. "История Индий" (после 1551 года)

а) Испанцы на о. Гаити

Кн. вторая, гл. 6. Обратимся к событиям, которые произошли после прибытия на этот остров [испанцев]...

[Индейцы]... работали в те времена непрерывно, и на всех важных работах [над ними ставили] жестоких надсмот­рщиков-испанцев — и над теми, кто отправлялся на ра­боты в рудники, и над теми, кто работал в имениях или на фермах. И эти надсмотрщики обращались с ними так сурово, жестоко и бесчеловечно, не давая им ни минуты покоя ни днем, ни ночью, что напоминали служителей ада.

Они избивали индейцев палками и дубинками, давали им оплеухи, хлестали плетьми, пинали ногами, и те ни­когда не слышали от них более ласкового слова, чем "со­бака"; и тогда, измученные непрерывными издевательства­ми и грубым обращением со стороны надсмотрщиков на рудниках и фермах и невыносимым, изнурительным тру­дом безо всякого отдыха и сознавая, что у них нет ника­кого иного будущего, кроме неминуемой смерти, уносив­шей одного за другим их соплеменников и товарищей, т. е. испытывая адские муки обреченных на гибель людей, они стали убегать в леса и горы, пытаясь укрыться там, но в ответ на это испанцы учредили особую полицию, кото­рая охотилась за беглыми и возвращала их обратно. А в городах и селениях, где жили испанцы, была учреждена должность, названная виситадор. Эти виситадоры были...самыми главными палачами и, будучи самыми знатны­ми, отличались от остальных еще большей жестокостью. Им-то и доставляли альгвасилы [полицейские] несчастных беглых индейцев, выловленных ими в лесах и горах... Ви­ситадор отдавал приказ привязать их к столбу и по праву знатнейшего брал в руки твердую, как железный прут, просмоленную морскую нагайку... и с чудовищной жесто­костью самолично наносил удары по обнаженному, худо­му, костлявому, изможденному голодом телу индейца до тех пор, пока... не начинала сочиться кровь, сопровождая избиение угрозами, что в случае, если он попытается сбе­жать еще раз, то будет забит насмерть, и оставлял индейца полумертвым. Мы собственными глазами неоднократно наблюдали подобные бесчеловечные расправы, и, Бог свидетель, что число преступлений, совершенных по отноше­нию к этим кротким агнцам, было столь велико, что сколько бы о них ни рассказывать, все равно невозможно поведать даже о ничтожной их части.

Гл. 15... Настало время... рассказать о войне, которую [испанцы] повели против индейцев провинции Хигей (о. Эспаньола]... Поселения жителей [этой] провинции находились в горах, поднимавшихся ярусами ровных плос­когорий... а подниматься с одного яруса на другой было очень трудно. Каждое из плоскогорий имеет в длину и ширину по 10—15 лиг* и усеяно разноцветными шерохо­ватыми камнями, блестящими, как бриллианты, так что создается впечатление, будто они искусственно вкраплены в почву чьей-то рукой...

Когда индейцы строили поселки, они начинали с того, что вырубали деревья на большем или меньшем простран­стве... и таким образом создавалась площадь, а от нее про­рубали в форме креста четыре улицы, очень широкие... Эти улицы они прорубали для того, чтобы иметь возмож­ность в случае надобности сражаться с врагами, так как иначе из-за густых зарослей, скал, камней и утесов... они не смогли бы передвигаться. И вот когда испанские вой­ска подошли к границам этой провинции, а индейцы об этом узнали, они с помощью дымовых сигналов оповес­тили одно за другим все свои поселения о грозящей опас­ности, а затем увели женщин, детей и стариков в самые укромные убежища... Испанцы же, поднявшись в горы и приблизившись к поселениям индейцев, расположились лагерем на расчищенном ими ровном месте и доставили туда лошадей, чтобы провести разведку и выяснить, куда и каким путем следует наступать; и первой их заботой было, как обычно бывает во всех войнах, захватить плен­ных и установить тайные намерения противника, располо­жение и численность его сил; и им удалось захватить плен­ных, и они стали их пытать, и некоторые поддавались и все рассказывали, а другие, выполняя приказ своих сень­оров, предпочитали умереть, но не выдать своих. А ког­да испанцы, перейдя в наступление, подошли к поселе­ниям, индейцы встречали их, собравшись из нескольких населенных пунктов в одном, наиболее благоприятном для обороны, и... вооруженные луками и стрелами, обнажен­ные, так что щитами им служили собственные животы, но готовые к борьбе... Отбивая первый натиск испанцев, ин­дейцы стреляли с такого далекого расстояния, что стрелы если и достигали цели, то летели уже так медленно, что не могли бы убить даже муху. Когда же все стрелы из лу­ков были выпущены, а другого оружия у них не было, они оставались голыми и безоружными, и многие из них гиб­ли от испанских стрел, а остальные обращались в бегство... Отряды испанцев охотились за индейцами по горам, и им удавалось захватить в плен либо следивших за ними индей­ских лазутчиков, либо индейцев, застигнутых в момент, когда они передвигались с одного места на другое. Этих пленных испанцы подвергали неслыханно жестоким пыт­кам, чтобы они указали, куда бежали остальные индейцы и где теперь скрываются, а затем заставляли служить им проводниками, предварительно обвязав их шеи веревкой, и некоторые из них, оказавшись на краю пропасти, бро­сались в нее и увлекали за собой ведшего их испанца... Когда же испанцам удавалось подойти к тому месту, где несчастные индейцы разбили лагерь, они яростно броса­лись на индейцев и вонзали мечи в их обнаженные тела, не щадя ни стариков, ни детей, ни женщин... А когда это массовое истребление заканчивалось и испанцы захватывали в горах тех немногих, которым удалось спастись от резни, то всех их заставляли положить на пень одну руку и отсе­кали ее мечом, затем то же самое проделывали с другой рукой... и говорили им: "Ну вот, теперь идите и отнеси­те эти письма остальным", что должно было означать: "Идите и сообщите вашим соплеменникам, что их ожидает то же самое, что совершили над вами"; и несчастные, со стонами и в слезах, уходили, но лишь очень немногим (а может быть, и вовсе никому) удавалось выжить, так что они истекали кровью, а в горах не могли найти (и не знали, где искать) кого-либо из своих, кто остановил бы кровь и вылечил их; и вот, пройдя немного вперед, они падали замертво, и не было у них никакой надежды на спасение.

Гл. 40....Так как испанцы в то время старались как можно скорее добыть побольше золота и очень торопились провести все необходимые для этого работы (а добыча зо­лота была неизменно их главной целью и заботой), то это влекло за собой истощение и гибель индейцев, которые привыкли работать мало, ибо плодородная земля не тре­бовала почти никакой обработки и давала им продукты питания, да к тому же индейцы имели обыкновение до­вольствоваться только самым необходимым, а теперь эти люди хрупкого здоровья были поставлены на невероятно тяжелые, изнурительные работы и трудились от зари до зари, причем их не приучали к такому труду постепенно, а установили этот непосильный режим сразу, и понятно, что индейцы оказались не в состоянии в течение длитель­ного времени выдержать подобную нагрузку и... за шесть — восемь месяцев, когда группа индейцев добывала золо­то в рудниках до тех пор, пока все не шло на переплав­ку, умирала четверть, а то и треть работавших. Кто по­ведает всю правду о голоде, притеснениях, отвратитель­ном, жестоком обращении, от которых страдали несчаст­ные индейцы не только в рудниках, но и... повсюду, где им приходилось работать? Тем, кто заболевал... не вери­ли, называли их притворщиками и лентяями, не желаю­щими работать; когда же лихорадка и болезнь выступали наружу, так что их нельзя было отрицать, больным выда­вали немножко маниокового хлеба и несколько головок чеснока или каких-нибудь клубней и отправляли их до­мой... чтобы они там лечились, а точнее говоря, — не заботились об их лечении, а лишь о том, чтобы они уби­рались, куда хотят, только бы не лечить их...

Гл. 43. Убедившись, что дело идет к гибели всех ин­дейцев — как добывавших золото в рудниках, так и занятых на фермах и других работах, которые их убивали, и что число индейцев с каждым днем сокращается за счет; умирающих, и не заботясь при этом ни о чем другом, кро­ме своей наживы, которая могла бы быть еще большей, испанцы сочли, что было бы недурно, дабы их доходы от рудников и других занятий не уменьшались, привезти сюда на смену умершим обитателям этого острова как можно больше рабов из других мест...

Гл. 44....Испанцы применяли много различных способов и хитростей... чтобы извлечь индейцев с их островов и из их домов, где они жили поистине как люди Золото­го века, столь ярко воспетого поэтами и историками; вна­чале, пользуясь тем, что беззаботные индейцы ничего не подозревали и встречали их как ангелов, испанцы прибе­гали к уговорам и обещаниям, а в дальнейшем либо нападали на индейцев по ночам, либо действовали... в от­крытую, расправляясь мечами и кинжалами с теми, кто, убедившись на опыте, на что способны испанцы, и, зная, что те хотят их увезти, пытались защищаться с помощью своих луков и стрел, которые они обычно использовали не для того, чтобы вести против кого-либо войну, а для охо­ты на рыб — их жители этих островов всегда имели в изо­билии...

Обо всех их [испанцев] "подвигах", то есть о жестокостях, которые они совершали по отношению к этим невинным агнцам, — а подобным жестокостям несть числа, я мог бы... рассказать сейчас весьма подробно, если бы* в то время, когда я находился на этом острове, вниматель­но изучил жалобы испанцев друг на друга, так как в этих жалобах о преступлениях, совершаемых над индейцами, повествуют сами преступники. [Один из них] рассказал мне, что на корабли погружали очень много индейцев — 200, 300 и даже 500 душ, стариков и подростков, жен­щин и детей, загоняли их всех под палубу, задраивали все отверстия, именуемые люками, чтобы они не смогли сбе­жать, и индейцы оказывались в полной темноте, и в трюм не проникало даже легкое дуновение ветра, а место это на корабле самое жаркое; продовольствия же и, особенно, пресной воды брали столько, сколько требовалось для на­ходившихся на корабле испанцев, и ни капли больше, и вот из-за нехватки еды и главным образом из-за страшной жажды, а также из-за невероятной духоты, и страха, и< тесноты, потому что они находились буквально друг на друге, прижатые один к другому, — от всего этого мно­гие из них умирали в пути, и покойников выбрасывали в море... С Лукайских островов... испанцы вывезли и обра­тили в рабство, чтобы загнать в рудники, 40 000 душ, а если считать еще и другие острова, то общее число соста­вит 200 000 душ...

6) Испанцы на о. Куба

Кн. третья, гл. 29. Вступили они в провинцию Камагуэй, обширнейшую по территории и населенную множест­вом туземцев; эти индейцы, по крайней мере в тех селе­ниях, в которых побывали испанцы, питались маниоковым хлебом, дичью... а также рыбой, там, где можно было ее ловить... Испанцы побывали в нескольких селениях, лежа­щих на их пути. Но многие селения оставались в стороне, а жителям их было любопытно посмотреть на новых людей, и в особенности на трех или четырех кобыл, которые на­водили ужас на всю округу и весть о которых разнеслась по всему острову, вот почему многие индейцы прибыли в большое селение под названием Каонао в тот день, когда туда должны были вступить испанцы. Утром того дня ис­панцы остановились отдохнуть и позавтракать в русле пе­ресохшего ручья, где оставались лишь лужицы воды. Зато повсюду здесь валялись камни, пригодные для точки ме­чей. И вздумали испанцы наточить свои мечи. Покончив с этим делом и позавтракав, они направились по дороге в Каонао. [Дорога] пролегала по безводной равнине, и многих испанцев начала мучить жажда. И тогда индейцы из соседних селений принесли им несколько сосудов из тыквы с водой и кое-какую еду. В Каонао испанцы при­были в час, когда начинает смеркаться. Здесь их дожида­лось множество индейцев, приготовивших для пришельцев разнообразную еду из маниоковой муки и рыбы... На ма­ленькой площади собралось около двух тысяч индейцев; усевшись по своему обыкновению на корточки, они в со­вершеннейшем изумлении рассматривали кобыл. Рядом с площадью находилось большое боио, или жилище, в которое забилось в страхе, не решаясь выйти на площадь, еще 500 индейцев. И когда несколько индейцев-слуг, ко­торые прибыли сюда с испанцами... пытались войти в жи­лище, им бросали оттуда только что зарезанных кур и кри­чали: "Бери и не входи!"...

И вот... кто-то из испанцев... неожиданно извлек меч, а за ним повытаскивали свои мечи и все остальные, и при­нялись они потрошить, резать и убивать этих... мужчин и женщин, детей и стариков, сидевших беззаботно и с удив­лением рассматривавших испанцев и их кобыл. Не успел никто и дважды прочесть молитву, как уже ни одного ин­дейца на площади не было в живых. Испанцы ворвались в большое жилище, у дверей которого происходила вся эта бойня, и принялись ножами и мечами разить всех, кто по­падал под руку, так что кровь текла ручьями... Всему, что здесь рассказано, я сам был свидетелем и видел все сво­ими глазами...

Гл. 47....Когда несчастные индейцы увидели огонь и услышали грохот, они решили, что это гром и молнии и •что испанцы могут управлять молниями и убивать с их по­мощью; после этого все, кто способен был бежать, тот­час же в великом страхе пустились наутек в твердой уве­ренности, что сражались с самими дьяволами. Испанцы; спустив свору собак, принялись преследовать индейцев… одним ударом ножа они наносили раны в ноги; другим от­рубали руки, третьим, догнав, вонзали ножи в спину* четвертых пронзали мечом насквозь или вспарывали животы, а псы довершали дело, разрывая в клочья тело..; Пленных, взятых в селении... отдали на растерзание псам, которые мгновенно растерзали их в клочья на глазах у ис­панцев, любовавшихся этим зрелищем, точно интересной псовой охотой...

8. Берналь Диас дель Кастильо. "Правдивая история завоевания Новой Испании"

...Четыре дня уже мы были в Мексике, но никто из нас, не исключая и самого Кортеса, не выходил за пределы нашего расквартирования. Но вот Кортесу захотелось поближе взглянуть на главный рынок и главный храм, и он послал к Мотекусуме Агуилара, донью Марину и мо­лодого пажа, Ортегилью, который уже немного научился мексиканскому языку и мог спросить у него разрешение.

Мотекусума не отказал, но, очевидно, опасался, как бы мы чем-либо не оскорбили их божеств, а посему решил сам отправиться в храм, чтоб там нас встретить. Отбыл он с громадной блестящей свитой, а на полпути покинул носилки, чтоб приблизиться к богам своим пешком, как все люди. Самые знатные вели его под руки, а двое дру­гих несли перед ним два чудесных жезла, вроде скипетров. Перед храмом его встретило множество жрецов, и он с ними взошел, стал окуривать идолов и совершать иные разные церемонии.

Мы же с Кортесом, все больше верхом, отправились сперва на Тлателулко, т. е. главный рынок, сопровожда­емые множеством касиков[410]. Сильно мы удивились и гро­мадной массе народа, и неслыханным грудам всякого то­вара, и удивительному порядку всюду и во всем. Касики давали нам очень точные объяснения.

Прежде всего, нужно сказать, каждый товар имеет свое особое место. И вот в первую очередь мы попали к юве­лирам, золотых дел мастерам, продавцам дорогих тканей, а также рабов и рабынь; рабский рынок бьш нисколько не меньше португальского рынка гвинейских негров; неволь­ники имели на себе ошейники, которые прикреплены были к длинным гибким шестам; очень немногие лишь могли двигаться свободно.

Затем следовали ряды более грубого товара: бумажной пряжи и материи, ниток, какао, плетеной обуви, слад­ких местных корешков, всяких шкур и кож, сырых и дуб­леных, и т. д., и т. д., точно на ярмарке в Медина-дель-Кампо, моем родном городе. А там, смотришь, теснят­ся лари со съестными припасами — овощами, салатами, разной живностью, фруктами, колбасами, сладкими пи­рожками, медом. Совсем близко стояли горшечники, раз­ный щепной товар, затем столы, скамьи, колыбели. А дальше шел, говорят, дровяной и угольный рынок... Но глаза наши уже устали, да и немыслимо было все обозреть без остатка. Ведь достаточно сказать, что в Мексике ничто не пропадало и все считалось товаром, даже человеческие отбросы собирались и перевозились куда нужно, ибо упот­реблялись в производстве, например, кожевенном. Вижу,
что читатель улыбается, но это именно так, как я говорю: недаром в Мексике везде были уборные, особо для этого построенные, укромные. Да, ничто в этом городе не про­падало даром...

Впрочем, всего не перечтешь, что было на этом вели-, чайшем в мире рынке. Достаточно указать еще, что в осо­бом месте продавался "аматл", т. е. здешняя бумага, в другом — искусные изделия для особого куренья, табаки, далее — благовония разные, пахучие мази и притирания, далее — великое множество семян, отдельное место для продажи соли, отдельный ряд для изготовителей кремне­вых инструментов, для инструментов музыкальных и т. д.,. и т. д. — без конца. Все битком набито народом, но вез­де порядок, да и на самом рынке был суд с тремя судьями и многими подсудками; суд этот наблюдал за качеством товара, а также решал все распри.

Наконец, чтобы не забыть, еще одно: уже близко к большому храму, на краю рыночной площади, помещалось множество продавцов золотого песка, который хранился в костяных, весьма тонких, почти прозрачных трубках. Трубка определенной величины и являлась здешней едини­цей обмена...

Наконец, мы покинули рынок и вошли в громадные дворы, окружавшие главный храм. Каждый из них, мно­го больше рынка в Саламанке, окружен двойной стеной, выложен большими гладкими плитами. Всюду величайшая чистота, нигде ни соринки, ни травки.

У начала лестницы Кортеса встретили шесть жрецов и два высоких сановника, посланные Мотекусумой. Они хотели подхватить Кортеса под мышки, чтобы облегчить ему восхождение — всего ведь было 114 ступеней, — но Кортес отказался от их помощи.

Взобравшись на самый верх, мы увидели площадку с несколькими крупными камнями, на которые кладутся жертвы. Подле стоял громадный истукан, вроде дракона, окруженный столь же отвратительными изваяниями, и весь пол кругом был забрызган свежей еще кровью. Сам Мотекусума, в сопровождении двух жрецов, вышел из какой-то часовенки, где также стояли проклятые идолы, и при­нял нас весьма милостиво. "Восхождение, конечно, уто­мило тебя, Малинче"¹. Но Кортес ответил, что ничто на свете не может нас утомить. Затем Мотекусума взял Кор­теса за руку и стал ему показывать раскрывающуюся кру­гом картину: не только столицу и многие другие города на озере, но и самый рынок, по которому мы только что проходили.

Действительно, это дьявольское капище господствова­ло над всей округой. Ясно видны были три дамбы, веду­щие в Мексику, с их перерывами и мостами — через Ис-тапалапан, по которой мы четыре дня тому назад вступи­ли в столицу, через Тлакупу, по которой нам суждено было через целых шесть месяцев спасаться ночной порой, и через Тепеакилу. Ясно виден был и водопровод чапуль-тепекский, снабжавший весь город питьевой водой. Все озеро было как на ладони; множество лодок сновало туда и сюда, доставляя людей и продукты в любой дом; а над домами повсюду высились, точно крепости, пирамиды храмов с часовнями и башенками на вершине. Внизу под ними кишел рынок с его многочисленной толпой, и шум его был слышен на далекую округу. Некоторые из нас, побывавшие в Константинополе и даже исходившие всю Италию, уверяли, что нигде они не встречали столь большого и добро устроенного рынка.

Такое имя Кортесу дали мексиканцы.

Картина была поистине величественная, и мы на нее загляделись...

...[После взятия Мексики] первое требование Кортеса к Гуатемосину[411] было — восстановить водопровод из Чапультепека, очистить и прибрать улицы, затем исправить дам­бы, мосты, дома и дворцы. Срок полагался двухмесяч­ный, после чего жители должны были вернуться, да и мы должны были поселиться в особо отведенных для нас квар­талах.

Много было приказов на этот счет, но всех их я теперь не упомню. Во всяком случае, очень быстро устроена была прекрасная гавань для наших бригантин, подле построен крепкий форт, затем введены суды и служба безопаснос­ти. Все ценности, какие находили в городе, сносили в одно место; количество их было невелико, и ходила мол­ва, что мексиканская казна была брошена в озеро по при­казу Гуатемосина; впрочем, о многих ценностях мог бы рассказать экипаж бригантин, и немалое количество ушло вместе с нашими союзниками. Но королевские казначеи громко заявляли, что произошла утайка, что Гуатемосина
и князя Тлакупы нужно пытать, чтоб они открыли место клада. Кортес не соглашался; когда же стали поговаривать, что он поступает так из собственных интересов, чтоб за­хватить сокровища самому, он перестал, к сожалению, противиться. Князей пытали, и они заявили, что все цен­ности, равно как и добыча в Ночь Печали, были потоплены за четыре дня до бегства. Но как ни ныряли, ниче­го не нашли. Что касается меня, то я не думаю, чтоб цен­ностей осталось много: большинство мы получили еще от Мотекусумы для нашего государя...

...Отсутствие добычи угнетало нас вдвойне, так как все залезли в неоплатные долги ввиду неслыханной дороговиз­ны. О покупке коня или оружия нельзя было мечтать; хи­рург и аптекарь заламывали несуразные цены; всюду тес­нили нас надувательство и обман. Кортес составил особую комиссию из двух заведомо почтенных людей, и она должна была проверить все претензии... Но общее поло­жение улучшилось мало, а посему Кортес решил новые средства извлечь из провинций, учредив там ряд колоний......Во всех этих провинциях завоевание Мексики счита­ли делом немыслимым. Когда же всякие сомнения на этот счет исчезли, местные касики перепугались и слали послов за послами с изъявлением покорности и богатыми подар­ками. Брали они с собой и своих сыновей и показывали им поверженную Мексику, как в древности смотрели раз­рушенную Трою.

Что касается меня, то я решил отправиться с Сандовалем, хотя Кортес и хотел меня удержать при себе... Еже­ли, наконец, читатель спросит, почему мы, настоящие конкистадоры, не остались в Мексике или подле нее, а пошли столь далеко, в условия необеспеченные, то я от­вечу: в податных списках Мотекусумы мы нашли указания, сколько и откуда идет золота, какао, материй. Разумеет­ся, все эти доходы должны были пойти нам... Но, конеч­но, дело было трудное, и не напрасно Кортес отпускал нас столь неохотно....*

9. Л. Сарате. "История открытия и завоевания Перу"

Антор "Истории..." Августин Сарате (умер 1560) был одним из участников конкисты, впоследствии написал ряд исторических сочинений.

...Атагуальпа шел к месту нового лагеря очень медлен­но, покрывая расстояние в одну малую лигу за 4 часа. Он прибыл в паланкине, который несли на своих плечах вож­ди. Впереди его шли 300 индейцев, которые расчищали дорогу, убирая с нее не только камни, но даже мелкие со­ломинки... Все они считали, что христиан так мало, что легко их будет взять голыми руками. И так думали они потому, что один индейский губернатор сообщил, что ис­панцы немногочисленны и так слабы и неповоротливы, что не могут ходить на собственных ногах, и поэтому ездят они верхом на больших овцах и овец этих называют конями. И увидел [Атагуальпа], что испанцев мало и что все они пе­шие (всадники были спрятаны в засаде), и решил, что не осмеливаются они появиться перед ним и что не ожидали они его прибытия. И, приподнявшись на носилках, ска­зал он своим людям: "Они будут нашими пленниками". И ответили те утвердительно. А затем подошел к нему епис­коп с молитвенником в руках и рассказал ему, как Бог.., сотворил небо и землю...

[Далее говорится, что Бог после вознесения на небо ос­тавил вместо себя в мире св. Петра и его преемников, именуемых наместниками Христа — папами римскими. Эти папы якобы разделили все земли во всем мире между государями и королями христианскими, и что одна из про­винций, где теперь они находятся, была вручена его ве­личеству императору испанскому].

...Его величество направил в эти места губернатором дона Франциско Писарро, дабы поставить его, Атагуаль-пу, в известность обо всем том, что выше говорилось, и что если пожелает он, Атагуальпа, принять святую веру крещением и подчиниться губернатору, т. е. поступить так, как делают все христиане, то дон Франциско Писарро защитит его и, владея в мире и справедливости здешней землей и оберегая ее свободу, [поступит так], как обыч­но поступает губернатор с королями, подчинившимися ему без сопротивления. Если же поступит Атагуальпа против сказанного, пойдет на него губернатор войной жестокой, сметая огнем и мечом все живое с копьём в руке...

И выслушав это, сказал Атагуальпа, что земли здешние и все, что на них имеется, приобрели его отец и его деды, которые оставили их его брату инке Гуаскару, но так как он победил Гуаскара и заточил его в темницу, то ныне владеет ими сам и считает своими. И сказал он далее, что не знает, как это св. Петр мог кому бы то ни было его земли дать, и что если даже и дал бы их св. Петр, то он, Атагуальпа, о том и ведать не ведал и ведать не желает. А что Иисуса Христа, сотворившего небо и людей и все сущее, он не знает, а известно ему, что все сотворено солнцем, и солнце почитают здесь как Бога, а землю — как мать... О Кастилии же он не знает ничего и не видел ее никогда. И спросил он епископа, каким образом смо­жет он убедиться в том, что все, что ему говорилось, ис­тинно. Тогда епископ сказал, что в книге, которую он держит в руках, заключена истина эта... И Атагуальпа по­просил у него эту книгу, повертел ее, перелистал страни­цы и сказал, что эта книга не говорит и не произносит ни­каких слов, и швырнул ее прочь.

И повернулся епископ к испанцам и воскликнул: "На них, на них!". Губернатор... кинулся вперед и приказал Эрнандо Писарро исполнить то, что заранее было условлено, и затем велел артиллерии дать залп, и в этот момент устремились в лагерь с трех сторон всадники, а губерна­тор с пехотой ринулся к тому месту, где находился Ата­гуальпа. Но сгрудились индейцы вокруг носилок и оказа­ли жестокое сопротивление, и их было так много, что на место одного павшего сразу вставало несколько воинов. И губернатор, видя, что малейшее промедление будет гибель­ным, ибо хотя и убивали испанцы многих индейцев, но редели их собственные ряды, в яростном порыве устремил­ся к носилкам, схватил Атагуальпу за волосы... рванул его к себе и вытащил вон из носилок... Губернатор свалил Атагуальпу на землю и связал его. Индейцы узрели свое­го сеньора поверженным и связанным как раз тогда, ког­да с разных сторон набросились на них всадники, которых они так боялись, и повернулись они вспять и бросились, бежать, не используя своего оружия... И всадники пресле­довали бегущих, покуда ночная тьма не вынудила их воз­вратиться...