Участок освоения склонов

Каренкин появился на тропе в мае. Может, кому-то эти места и кажутся живописными, но лично у него пер­вое впечатление не ахти какое было, особенно после доро­ги. Человек пятнадцать в кузове ехало. Хватались за борта, за кабину, однако помотало, потрясло досуга, даже по сторонам смотреть забывали: не вылететь бы!

Да и на что смотреть? Ни травки, ни зелени какой, скала да полынь — вся природа. Что и говорить, к само­му началу поспел, к сотворению мира. Посидеть надо с дороги? Пожалуйста, бери пилу, топор, колоти столы, скамейки из горбыля. Вздремнуть захотелось с устатку? Тоже можно. Кровать только поставь сначала, матрац по­лучи. Где ставить? Да вот сам смотри, где и что размес­тить, ты первый, кивать не на кого. Крыша над головой понадобилась? Готовь стойки, вяжи оттяжки, палатку у прораба Саши Пятерева спроси, пока он на правом берегу за всех и вся.

На следующий день из Шамалды-Сая приехал Хуриев.

— Кто старший?

— Все старшие!

Помолчал, оглядел столпившихся вокруг зачинателей и первопроходцев, задержал взгляд на Каренкине:

—Вот вам старший. Согласны?

Так Леша Каренкин стал бригадиром. К немалому своему удивлению. Накануне пяти слов не сказали друг другу с Хуриевым. Один подал заявление, другой подпи­сал. Ни ростом, ни статью какой, ничем, кажется, не выдался Каренкин, а вот угадал Хуриев. На многие годы вперед.

Бригада каренкинская сложилась поздней. А первое время народ проходил через бригаду разный, разной была и работа. Времянки ставили всяческие — навесы и бараки, потом перешли на тропу. Чистили откосы. Били шурфы для взрывных работ. Шурфы закладывались у подножия откосов, и все то, что сыпалось или могло сыпаться сверху, приходилось прежде всего на долю шурфовиков. Так и познакомились. Теперь горный склон представляется не просто элементом горного рельефа, имеющим к челове­ку весьма косвенное отношение, а затаившимся врагом, внезапным и жестоким.

«Военные» действия начались без всяких видимых для человека причин. Обломок мраморизованного известняка резво проскакал через весь склон и с хрустом врубился в экскаватор. Приехал Хуриев, собрал рабочих, сказал, что судьба стройки во многом зависит от того, насколько удастся очистить склоны от «живых» камней, что эта работа рисковая, всерьез и потому требует добровольцев.

— Как, бригадир? Найдутся добровольцы?

Каренкин нахмурился. За других ручаться не может, но если речь о нем лично, то что ж, он согласен, на склон так на склон. Вызвался Джиныш Алахунов, и другие потянулись. Каких только профессий не перебрали на своем веку эти люди, а вот такой еще не было — оборщики склонов. Только разве это профессия? Забава маль­чишечья — камни с гор пускать, игра, удовольствие одно, за что только деньги платят?

За что, разобрались быстро. За «так» денег не плати­ли и здесь. А когда подошла зима и по трубе ущелья за­дул ветер, людей в бригаде заметно поубавилось. Правда, уходили не только парнишки с наспех выписанными где-то комсомольскими путевками, были в бригаде шоферы, бульдозеристы, работавшие оборщиками временно, в ожи­дании машин. Теперь техника стала поступать, и с этими людьми приходилось прощаться. Каренкину уходить было некуда. Разве что на бетон? Что ж, когда-нибудь придет пора и бетону.

Первая зима в Кара-Куле оказалась и самой суровой, многоснежной и морозной. Как нарочно и только для того, чтобы испытать людей, рискнувших зимовать на необжи­тых берегах. Дороги завалило, иной раз сообщения между правым берегом, поселком, Таш-Кумыром не было по нескольку дней. Оборщики Каренкина жили в Токто-бек-Сае в землянках, бывая дома только в воскресные дни. Да и в поселке, только нарождающемся на свет, жизнь была нелегкой. Не было электричества, сидели при лампах, не было водопровода, ходили к родникам на пойму. Часами стояли в очередях за самым необходимым, потому что наладить торговлю всегда, как известно, куда трудней, чем, скажем, повернуть вспять Нарын или по­менять местами горы Кыз-Курган и Чон-Тегерек. Одно утешало — дом! Каренкин получил «пэдэушку»! Новень­кий, только что с завода, еще пахнущий деревом и краской трехкомнатный гибрид загородного коттеджа и жилого вагончика на колесах — «передвижной домик, усовершен­ствованный ПДУ». Со всеми удобствами! Правда, эти удобства: и свет, и газ, и водопровод, и отопление, и ка­нализацию — надо куда-то подключать, а подключать пока некуда, но это все детали, со временем образуется, а пока вот ордер и ключи. Наконец-то своя квартира! Прямо с трайлера — на фундамент!

Поднимались один за другим управленческие и жилые бараки, общежития и столовые, по всем трассам вокруг слияния Кара-Су и Нарына ворочались бульдозеры, выте­сывая зигзаги троп и строительные площадки, а Бушман все никак не мог выбраться из Шамалды-Сая, где и после разрезания ленточек и торжественных собраний по поводу пуска станции надо было заниматься всяческой «мелочев­кой», «незавершенкой», неблагодарной возней по устра­нению недоделок, брака, на что так трудно бывает найти энтузиастов и что все-таки надо кому-то делать.

Бушман окончил Киргизский сельскохозяйственный институт, гидромелиоративный факультет. В те годы спортивный клуб СХИ считался во Фрунзе одним из сильнейших, причем особой популярностью пользовалась секция альпинизма. И каждая альпиниада, суматошная, радостная, с песнями и кострами, с первыми в жизни победами и цветами по случаю побед, заражала «горной болезнью» все новых своих подданных. Не избежал этой участи и Бушман. Даже третий разряд выполнил. И хотя от альпинизма он вскоре отошел, эта страничка бушмановской биографии тем не менее пригодилась. О ней вспо­мнил Хуриев. Он приезжал к Бушману в Шамалды-Сай, спрашивал книги по альпинизму, советовался, как быть. Видимо, книг и рекомендаций бывшего третьеразрядника оказалось недостаточно, и тогда на свет появился подпи­санный Хуриевым приказ о назначении Бушмана Д.В. начальником участка земельно-скальных работ. Позже ти­тул приобрел еще большую конкретность и экзотичность: начальник участка освоения склонов.

Как быть? Что делать? Люди едва справляются с оборкой откосов над тропой, но ведь это цветики, ягод­ки там, на створе! Что придумать с Гнилой скалой? Летят с нее на дорогу «подарки», и все тут! Кому-то пришла в голову мысль, что хороший артналет враз очистит скалу от сыпучих камней. Ведь как пишут на этот счет беллет­ристы, авторы рассказов о приключениях в горах? Стоит только выстрелить, столкнуть один камешек и...

Вызвали артиллерийскую батарею. Такого еще не бы­ло, небывалая дуэль! Она могла свидетельствовать и о безграничной вере в технику, будь то бульдозер или гау­бица, и о человеческой растерянности, о полном незнании противника. Отзвучало эхо разрывов. Скатились редкие обломки известняка. «Боги войны» сконфуженно развели руками, подобрали отстрелянные гильзы для отчетности и уехали.

И на склон вновь пошла «царица полей», матушка-пехота — рабочие-оборщики с ломиками в руках. Где в одиночку, где подсаживая друг друга, они лезли по дымя­щимся от пыли кручам, и смотреть на эту самодеятель­ность было куда труднее, чем лезть самому. Люди не знали гор. С равными шансами на успех можно сажать за руль самосвала человека, имевшего дело разве что с заводными игрушками. Каждый день с каждым из оборщиков могло что-нибудь случиться, а традиционный инструктаж по технике безопасности не только не успокаи­вал, но, наоборот, всякий раз лишь убеждал Бушмана в том, что надо срочно принимать какие-то меры. Какие?
Никогда, ни на одной стройке не было ничего похо­жего.

Осколком камня перебило руку Талгату Мавлетову. Сорвался на Гнилой скале Володя Мартыненко. Это был молодой ловкий парень, совсем недавно прибывший на стройку после службы в десантных войсках. Когда его вытащили из осыпи, спецовка и та была пробита, изжева­на камнем, о ногах и говорить нечего — три перелома... Слишком дорогая цена за попытку сбросить ненадежный камень. Счастье еще, что парень остался жив. Чудом! Но так ли часто будет баловать их это чудо?

Бушман запомнил этот день навсегда. 26 июля 1963 года... Был такой участок на трассе дороги — Крас­ная порода. В тот день там работал машинист экскава­тора Филиппов, там, в забое, он и погиб под неожиданно рухнувшей скальной стеной. Были комиссии, проверки, но строже всех проверяющих искали причину аварии сами «уэмэровцы».

Два дня не мог Бушман найти Хуриева. А когда Хуриев появился, он отозвал Бушмана в сторонку, выта­щил записную книжку, стал чертить.

—А вот такой штуки ты не замечал? Идем, я тебе покажу...

Они ничего не слышали о трещинах бортового отпора. И вот узнали... Скалы жили своей жизнью. Это толь­ко в стихах они вечны и незыблемы. А здесь, на створе, они ползут, смещаются, и, значит, о них надо знать все, о каждом «живом» блоке.

Надо знать... А УМР дальше самых доступных мест еще и не двинулось. Еще ни разу не коснулось левого бе­рега. Хуриеву переправа через Нарын чуть ли не снилась, на свой страх и риск он с группой товарищей пытался пройти к левобережью прямо от Кара-Куля, перевалив острый гребень гряды Чон-Тегерек. Они ушли с ночевкой, час за часом стараясь отыскать спуск к Нарыну среди гладких плит, отвесных сбросов, предательски-скользкой щебеночки, поскрипывавшей под сапогами и осыпавшейся в провал, от устрашающей глубины которого захваты­вало дух.

Однако решение пришло не здесь, опять-таки на пра­вобережной дороге. Река делает изгиб. Дорога вторит из­гибу. Как просто! Надо взять трос, привязать к двум бульдозерам, и, когда машины разъедутся в разные сто­роны, трос натянется. Возможно, он коснется скал левого берега. Вдруг получится?

Глазомер Хуриева не подвел. Трос коснулся, и тогда монтажник Семен Подрезов вызвался переправиться на левый берег. Ничем особенным не был приметен на строй­ке этот человек. Никогда не значился он в числе лучших. А вот загорелся, выпросил себе это право, словно почув­ствовал, что это его, Семена Подрезова, звездный час. Подрезов переправлялся с помощью легкой стремянки. Над серединой реки трос вдруг провис, и к берегу монтаж­ник добрался с трудом, изранив все пальцы. Хлопнул окровавленной ладонью по скале, словно играл с ней в пятнашки, перевел дух, оглянулся на правый берег, пома­хал собравшимся ватной от усталости рукой.

—Порядок!