Плато в альпинистской дозировке

Три альпиниста, один парашютист. Три альпиниста, один парашютист... Когда все поднялись и отправились в долгий путь через плато, поднялся и Прокопов. И шел ни­чуть не хуже других, поскольку... другие чувствовали себя немногим лучше его. Полетели в стороны от тропы пустые кислородные «книжки». «Книжка» — плоский футляр емкостью на десять минут дыхания. Далеко ли уйдешь за десять минут? Много ли можно было взять с собой этих кислородных «книжек»?

Нет, все-таки хорошо, что здесь, в горах, не бывает ни болельщиков, ни зевак, ни просто прохожих. Уж больно непохожи сейчас ребята на победителей, на тех счастли­вых, сильных и уверенных в себе людей, которыми восхи­щаются, которым аплодируют и вручают награды... То один, то другой парашютист в изнеможении повисает на терпеливых альпинистских плечах, набираясь сил для оче­редных пятнадцати шагов. Всегда казалось, что они, пара­шютисты, накоротке с высотой, что это их стихия, их родной дом и т. п. И вот оказывается, что одно дело — крылатое мгновение прыжка, и совсем иначе выглядит вы­сота, если хватить ее в такой вот альпинистской дозиров­ке. А ведь впереди еще спуск по стене к Фортамбеку. Альпинисты обнадеживают, что потом будет легче. По­том — это когда они начнут сбрасывать высоту. Жаль, что так второпях провели они акклиматизационную под­готовку в «Ала-Арче». Уж в следующий раз...

Неожиданно стало плохо Володе Бессонову. У него на­чалась одышка, нарушилась координация движений. Он шел какими-то странными зигзагами, то и дело вы­лезая из тропы, пробитой альпинистами в глубоком снегу. Ему мало помогал даже кислород. Бессонов начал терять сознание.

Первая ночевка была запланирована на самом краю плато, у спуска к Фортамбеку. Там были приготовлены палатки, все необходимое для парашютистов и групп со­провождения. До этой ночевки шли весь день. Особенно тяжело дались склоны пика Парашютистов. Их преодо­лели уже в сумерках, и в палатку Володю Бессонова вта­щили в бессознательном состоянии. Диагноз был неуте­шительным. Двустороннее воспаление легких плюс острая форма горной болезни. Легочная недостаточность! На вы­соте в шесть тысяч метров опасность самая что ни на есть смертельная.

— Ну, док, все от тебя зависит, — сказал Шиндяйкину Валя Сулоев, когда они стояли у палатки с Бессоновым и думали, что делать... Сердечное? Антибиотики? «Доц» взялся за шприц.

НЕУЖЕЛИ ВСЕ ЭТО БЫЛО!

Рано утром начали транспортировку Бессонова вниз. Конечно, в альпинистской опеке нуждался каждый пара­шютист. Володю же надо было спускать на руках. Это бы­ло нелегким делом даже на простых участках, где бок о бок могли работать сразу несколько человек, на стенках же вся нагрузка ложилась на плечи одного альпиниста.

Взяли рюкзак, вырезали боковины. В эти дыры про­совывались ноги больного, а сам больной сидел по шею в рюкзаке, который водружался на спину очередному но­сильщику. Так Бессонов и ехал. Со стороны эта висящая на веревках пара напоминала диковинного паука. Еще и шутили. Как, дескать, удачно получилось. Ведь заболеть мог и не Бессонов, а, скажем, Саша Петриченко. Каково было бы носильщику с Сан Санычем на спине? Да и где было бы взять соответствующий рюкзак?

Чаще других тащить приходилось Юре Бородкину, по­скольку Борода был чуть ли не вдвое больше Бессонова. Кроме того, Юра был всегда невозмутим, философи­чен и имел тяготение к производственно-интеллектуаль­ному юмору. И когда Борода начинал что-то «изла­гать», от его обстоятельного баска становилось уютно на самых неуютных скалах. В данной ситуации это имело не­маловажное значение.

Бессонов очнулся и открыл глаза в довольно неподхо­дящий момент — на стене. Наверное, он не понял, что с ним происходит, он только увидел под собой пропасть, почувствовал, что куда-то движется вместе с опорой, на­прягшейся в чрезмерном усилии и казавшейся оттого осо­бенно ненадежной. Бессонов вцепился в нависавший над головой отвес с такой неожиданной для больного силой, что накрепко припечатал Бородкина к скале. Уговоры бы­ли безрезультатны, и Юре понадобилась помощь товари­щей, чтобы он смог возобновить движение.

Вечер застал спускающихся все еще на ребре «Буре­вестника». Внизу были видны палатки базового лагеря, но какими недосягаемо далекими они казались! Эта ночь то­же была нелегкой для Шиндяйкина. Бессонов стал вдруг агрессивен: он то пытался выброситься из палатки, то вдруг принимал Шиндяйкина за спарринг-партнера, с ко­торым надо было отработать технику ближнего боя. Это вновь дало повод «злым» языкам поздравить «дока» с тем обстоятельством, что заболел все-таки самый легкий из шестерки, а, скажем, не Петриченко: каково было бы сражаться с девяностокилограммовым капитаном парашю­тистов! Шутки шутками, а Шиндяйкин с Егором Кусо-вым не отходили от Володи всю ночь.

В себя Бессонов пришел лишь на 5200. С 4600 встал на ноги. В самом низу, уже у подножия, откуда-то сверху сошел камнепад, зацепив, как назло, впять-таки именно Бессонова. К счастью, задело лишь слегка и вме­шательства Шиндяйкина на этот раз не потребовалось.

Теперь оставались сущие пустяки: пересечь ледник Фортамбек и по сыпучему откосу подняться на высокую террасу древней морены к палаткам. Дорога знакомая, не было только сил. «Такелажные» работы на стене измота­ли всех, и счастье еще, что вовремя спустились, так как с верховьев, от перевала Шини-Бини, на Фортамбек надви­гался грозовой фронт.

Снег шел всю ночь. Но его мало кто слышал. В тепле, в безопасности базового лагеря можно было спать смело, тем более что «взяла наша!». Но выспаться не дали. Ни свет ни заря, а впрочем, в девятом часу утра безжалост­ный Овчинников всех разбудил, всех вытащил из пала­ток, предложил вооружиться шанцевым инструментом и немедля отправиться на расчистку лагеря от снега, и пре­жде всего на расчистку «аэродрома». И едва разгребли, растащили по сторонам вязкие комья, как раздался род­ной рокоток, и на поляну уверенно плюхнулся вертолет, глубоко вдавливая в мокрый дерн одутловатые колесики. Первым рейсом улетел Бессонов. А второго рейса в этот день не было, потому что вновь испортилась погода, и Пан­феров смог пробиться лишь через сутки. Покидая лагерь, парашютисты то и дело оглядывались на выбеленное све­жим снежком пройденное два дня назад ребро: прощай, фирновое плато! Прощай, Фортамбек! Через сорок минут они будут в Дараут-Кургане, через час-другой в Фергане, в своих гостиничных номерах с распахнутыми настежь окнами и горячими от жары простынями. До встречи, Па­мир! Еще через день они будут дома, в Москве, и все то, что произошло с ними, будет казаться таким давним и нереальным, что даже представить будет трудно, поверить самому себе.

Неужели все это было?

...В тот день, когда ребята покидали Памир, они уже знали, что будут делать на будущий год, к чему гото­виться.