Прыжок на 7100. Петриченко

С 6100 была связь. Там сидел Галкин. Он подтвер­дил, что выброска завершилась полным успехом и что те­перь его беспокоит только скорейшая эвакуация в базовый лагерь и, конечно, прыжок на 7100. Тут Галкин предло­жил отказаться от прыжка. Он сказал, что был на 6800 и там, наверху, сильный ветер. Петриченко опасений Галки­на не поддержал. Возможно, на 6800 и есть сильный ве­тер, а вот на 7100 появился крест, его хорошо видно, и у команды нет веских оснований так просто отказаться от задуманного. Он подозвал к себе Томаровича, они перекинулись несколькими ^словами, и Томарович утвер­дительно махнул рукой.

Самолет ушел вниз, в Алайскую долину. Здесь, на пяти тысячах, парашютисты перешли в гермокабину и переоделись. Настал их черед. Самолет вновь забрался на восемь тысяч, все заняли свои места. Вспыхнул сигналь­ный плафон, раздвинулись створки люка, и они пошли. Бочком один за другим, как и сидели на ленте десанти­рующего устройства, с интервалом в ноль две десятые се­кунды. Кто обернулся, кто сделал жест, чтобы вот так, с приветственно поднятой рукой, и остаться в тех немногих кинокадрах, которые находящимся на борту кинооперато­рам удалось снять. Прокопов... Севостьянов... Юматов... Мекаев... Томарович... Глагольев... Морозов... Чижик... Сидоренко... Петриченко...

Такая была спокойная уверенность в своих силах, в благополучном исходе, что Эрик Севостьянов, оказавшись в воздухе, прежде всего вытащил фотоаппарат и принялся фотографировать Прокопова, который шел чуть впереди и ниже. Потом этот снимок обошел многие газеты и жур­налы — темно-синее небо и желтый купол с темной чело­веческой фигуркой, погружающейся в белую кипень рва­ных облаков и снежных вершин... Где-то там, впереди, должна быть площадка. Эрик глянул вниз и неожиданно увидел площадку прямо под ногами, так что попасть на нее было уже невозможно. Сильный боковой ветер, рас­качивая купол, нес на скалы... Прямо на скалы. Теперь вся надежда была на белевшие кое-где снежные пятачки, но как на них попасть?

«Уже приготовился к приземлению, — рассказывал в своих заметках Эрнест Севостьянов, — но вдруг ветер, упираясь в гребень, бросил мой купол почти под 90 градусов. Едва успел среагировать и вынести ноги вперед, как налетела земля. Удар. Тут же перевернуло через голову, и я покатился по склону, а надутый ветром купол тащил поперек гребня. Пытался отцепить замки и отсо­единить купол, но руки бились о камни, снег залеплял глаза... Трудно было что-то сообразить. Перед глазами мелькнула пропасть. В какую-то долю секунды все же уда­лось отцепить замки. В этот момент остановился, упер­шись о последний выступ склона...

Где мои товарищи? Что с ними?»

...Капитан был тяжелей всех и потому прыгал послед­ним. И едва вылетел, едва «раскрылся», едва появилась возможность оглядеться вокруг, сразу понял, что на пло­щадку он не попадет. Первым шел Прокопов, но и тот мог угадать лишь на самый краешек, впритирку, а всех остальных сносило еще дальше, за гребень южного скло­на, на предвершинные скалы. Ребята пытались тормозить, сбить скорость, еще не видя, что все эти попытки беспо­лезны. Еще более безнадежным казалось положение у него самого, у Петриченко.

— Ну, Сан Саныч, на этот раз тебе не выкрутить­ся, — сказал себе капитан. Он привык вот так разгова­ривать с самим собой, когда больше не с кем разговари­вать и когда приходилось туго. А сейчас было именно так. Было жутковато. Гора надвигалась с такой скоростью, будто он мчался на мотоцикле, чтобы столкнуться с ней лоб в лоб.

Петриченко не тормозил. Осталось попытаться пре­вратить ветер из врага в союзника и перемахнуть через вершину. Правда, по ту сторону нет альпинистов и, чтобы выйти к ним, придется тащиться через гору, но об этом ли сейчас думать?

Теперь он ребят не видел, потому что шел к ним спи­ной. Боковым зрением заметил, что неподалеку пристроил­ся Сидоренко, еще ближе оказался Морозов. Скалы про­носились так близко, что хотелось поджать ноги. Еще бы! Ветер до двадцати метров в секунду, откуда он взялся? Нет, все это ничуть не походило на то прошлогоднее па­рение над Памирским фирновым плато, когда впору было петь, дурачиться, до того они были счастливы, до того были прекрасны, щедры и горы, и солнце, и весь мир, — все не то!

Едва заметил, что пронесся над пиком. А ведь возвра­щаться пешком! Внизу круто обрывающиеся волны снежных карнизов, снежных подушек – надо приземляться. Лучшего может и не быть. Развернул купол, чтобы встретить склон ногами, с лета пробил наст. В то же мгновение отстегнул парашют, тот зашелестел, заструился в пропасть, исчез. Все. Живой!

Лагерь на Фортамбеке. Лавина с Трамплинного ледника

Сан Саныч

«Мы совершили прыжок на Памир!»

Памирское плато… Однако, можно и одеться!

Начальник экспедиции Галкин.

Командир корабля Казанков

Ребро «Буревестника». Спускают Бессонова

«Док» Шиндяйкин

Прыжок.

Полка 6100. Все в порядке

Большая Саук-Дара. «Спасаловка».

Заалай. На подходах к пику Ленина

Вот они, все вместе, и Саша Сидоренко с ними!..

Снежный купол на 6900. Впереди пик Коммунизма.

Лев Евгеньевич Опуховский.

Южный Иныльчек. Пик Хан-Тенгри.

Ак-Сай. Пик Свободной Кореи.

Анатолий Овчинников. Игорь цельман

Сквозь ледопад.

Победа. Северное ребро.

Женя Стрельцов. Володя Кочетов.

Лагерь на 7200. Завтра штурм

Последние метры.

Вершина! Содрать лед с ресниц да оглядеться!

До будущей горы!

Снял запасной парашют. Рассчитанный только на продолжительность прыжка запас кислорода подходил к концу, и надо было попробовать спуститься к контейнеру. Контейнер врубился в склон метрах в тридцати-сорока, не больше. В контейнере жизнь. Там ледоруб, рюкзак и, главное, двадцатикилограммовый баллон с кислородом, которого хватит на восемь часов. Но как они тяжелы, эти тридцать метров! Он одолел их лишь с несколькими при­валами. А когда дополз до фала и подтянул контейнер к себе, обнаружил, что без ножа открыть его не сможет. А нож в запасном парашюте. Пришлось идти за ножом. И снова к контейнеру, превозмогая и слабость, и шум в ушах, и апатию — ни о чем не думалось. Только и отпе­чаталось в сознании — ракета! Кто-то садил в небо ра­кеты. Одну за другой. Потом догадался — Сидоренко. Значит, судя по всему, тезка цел. Что с другими?

Добравшись до кислорода, Петриченко почувствовал себя готовым к действию. Пристроил баллон в рюкзак, Двинулся к вершине. Еще раз подумал об альпинистах. Как они тут ходят? Без кислорода? Чем живы? Казалось, он и двухсот метров не пролетел за гребень, все длилось считанные секунды, а вот теперь, чтобы выбраться на­верх, ему понадобится несколько часов. Разболелась нога. Наверное, он все-таки повредил ее при приземлении. Хо­рошо еще, что есть ледоруб, можно опираться... Как у Сидоренко? Все ли ладно? Где Морозов? Он ведь летел совсем рядом? Где альпинисты? Почему его никто не встречает? Его же видят, вон они, ребята! Они ходят чуть ниже вершины среди присыпанных снежком скали­стых гряд... Что они там делают?

Наконец кто-то направился к нему. Это Божуков и Петрук. Саша сказал, что там, откуда он пришел, на юго-восточном склоне были видны ракеты. Не Сидорен­ко ли? Божуков и Петрук тотчас же начали спускаться на юго-восток. Но теперь Петриченко был не один. Его сопровождали Сулоев и Захаров.

Пошли к вершине. Через нее надо было перевалить. Как ликовали год назад, почувствовав под ногами хру­стящую твердь фирнового плато, с каким упоением переживали свою победу! Теперь только подумал: «Вот это и есть вершина?» И пошел дальше. Ветер бил в лицо, маска обмерзла, и дышать было трудно. Еще трудней бы­ло сжиться с тем, что произошло.

В час ночи спустились к палаткам на 6800. Саше ноч­ной отдых сил не прибавил, наоборот, с каждым часом он чувствовал все большую слабость. Поэтому утром вы­шли рано, стараясь как можно быстрей сбросить высоту. Сулоев на лыжах унесся вниз — известить о случив­шемся, и теперь, помимо Жени Захарова, Сашу сопровож­дали Леша Вододохов и Миша Ахметшин. Петриченко шел сам. Как в забытьи, но сам. Лишь внизу, когда до вертолетной площадки осталось всего лишь несколько ча­сов обычной ходьбы, лишь тогда он дал волю своей сла­бости, повис на плечах спасателей... Это была разрядка.