Фергана. Накануне

26 июля группа Петриченко должна была сбросить на вершину грузовую платформу. С одной стороны, репети­ция. С другой, баллоны с кислородом и ферганские фрук­ты лишними на семи тысячах не будут. Самолет круто полез вверх, вдавливая людей в ребристые, расположен­ные вдоль бортов скамейки. Земля запрокинулась, словно кто-то переворачивал пластинку, в мгновение ока меняя дымную мозаику Ферганы на студеную дикость Памира, головокружительную до звона в ушах. Натянули кисло­родные маски. Теперь о высоте напоминал разве что иней на стеклах иллюминаторов. Парни переходят с места на место, насколько хватает шланга, стараясь увидеть как можно больше. Вот он, Заалайский хребет! Створки лю­ка медленно поползли в стороны, обожгло холодом, ворвавшимся в громадный, во все самолетное брюхо, проем, зрелищем подрагивающей, испещренной облачными пят­нами бездны, ослепительно ярким и резким, как автоген­ное пламя. Парашютисты подтянулись к проему. Они рас­положились над самым обрезом, чуть ли не свесив ноги. Самолет покачивает, рамка проема скользит то вверх, то вниз, а в этой сумрачной раме с темными силуэтами люд­ских фигурок морскими волнами взлетает и опадает без­молвный шквал фирновых волн, ледовых сбросов, черных скальных круч, расчерченных вдоль и поперек мертвенно-белыми полосами снегов. Немыслимо, что кто-то может по своей воле встать и шагнуть с восьмикилометровой вы­соты в этот замерший в предельном напряжении мир, в котором нет и не может быть места ничему жи­вому.

—Где площадка? — спрашивает кто-то у Томаровича.

Кричать приходится изо всех сил, но Томарович пони­мает. Он утвердительно тычет пальцем куда-то вниз, но там ничего нет, кроме головоломных всплесков льда и скал, начисто исключающих саму мысль о каких-либо экс­периментах с парашютом.

—Нормально. Хорошая площадка!

Вот теперь ее видно. Белое плечо предвершинного греб­ня, помеченное оранжевой точкой альпинистской палатки. Рядом два крошечных красных восклицательных знака — это фигурки альпинистов. Они то ли стоят, наблюдая за полетом, то ли идут — сверху не разглядеть.

Круг. Еще круг. Еще и еще круг. Гора Раздельная, пик Ленина, перевал Крыленко. Гора Раздельная, пик Ленина, перевал Крыленко... Еще заход. Выпорхнул и унесся вдаль первый пристрелочный парашют. Ну что же, пора?

Еще пристрелка. Дрогнула и пошла вниз тяжелая платформа. Она удалялась по направлению к вершине с такой скоростью, словно ею выстрелили из огромного ору­дия. Вот мелькнул вытяжной купол. Вот вспыхнул основ­ной. Но он тотчас опал, стал неразличим на фоне гор, а темный прямоугольничек платформы с лета ударил в кру­той склон ниже вершинного карниза и словно взорвался, взбив к небу столб снежной пыли.

Что-то случилось. Да, это неудача. Петриченко у пе­реговорного устройства, о чем-то советуется с экипажем. Разворот, машина снова идет к вершине.

Хорошо различимо место падения, след небольшой лавинки, вызванной ударом платформы. Видны даже во­ронки от разлетевшихся в разные стороны кислородных баллонов. Груз пропал. Альпинистам туда не подобрать­ся. Створки люка закрываются, самолет ложится на об­ратный курс. Все молчат.

Вечером ребята выбираются в город, неподалеку от гостиницы встречают Томаровича.

—В аптеку ходил, — коротко пояснил Слава, пока­зывая облатку с анальгином, — вдруг на семи тысячах голова заболит...

«ДЕРЖАТЬ НЕРВИШКИ В РУКАХ»

27 июля 1968 года. Поднялись рано, еще затемно, даже дежурную пришлось будить, чтобы она выпустила из гостиницы. У знакомой стоянки, у готового к отлету Ан-12 людно и шумно. То и дело подкатывают маши­ны. Чуть поодаль в длинную шеренгу строятся участ­ники прыжка на 6100 — молодые армейские парашюти­сты.

Встает солнце. Руководитель парашютной части Памирской комплексной экспедиции А.А. Петриченко вы­зывает на построение свою команду. Мастера, заслужен­ные и почетные мастера международного класса, неодно­кратные чемпионы и рекордсмены, воспитанники ДОСААФ, сборной Союза, они стояли перед Сашей Пет­риченко и, щурясь от бившего прямо в глаза солнца, слу­шали его минутную речь по поводу того, что им предстоя­ло осуществить.

— Что может быть? При подходе к земле резкий ве­тер. Ну держать нервишки в руках. Одеваемся в самоле­те. Все, кажется?

Щелкают затворы фотоаппаратов, верещат кинокаме­ры. По трапу поднимается Томарович, исчезает в проеме люка. В самолете тесно — одних парашютистов сорок шесть человек. А еще вспомогательная группа, еще жур­налисты и кинооператоры со своей техникой — под за­вязку! Последние минуты перед отлетом. Кто сдержан­но спокоен, кто весел и оживлен, кто заметно взволнован предстоящим испытанием. Не находит себе места самый младший из десятки — Валя Глагольев. По-прежнему улыбчив и невозмутим Саша Сидоренко. Очень озабочен Слава Томарович. Да и вся пятерка испытателей очень занята, ведь это их техника будет работать! Они цепляют
карабины вытяжных фалов парашютной системы, присоеди­няют кислородное оборудование к бортовой сети, вновь и вновь проверяют крепления контейнеров, с которыми совершат прыжок молодые парашютисты, они пережива­ют за каждого куда больше, чем те сами переживают за себя. Нервничает экипаж. Кто-то рассказывает, что в
окнах квартиры командира корабля Владимира Дени­сова всю ночь горел свет. Что ж, может, так и было. Ведь от того, с какой точностью нажмет на кнопку штур­ман Дмитрий Розенко, во многом будет зависеть жизнь людей...

Самолет ушел в небо, а те, кто провожал, поехали в опустевшую гостиницу. Чем-то занимались. Куда-то ходи­ли. На улицах Ферганы плавился асфальт, и трудно бы­ло представить, что совсем рядом, в тридцати минутах лету, под ногами альпинистов скрипит снег. Зашли на ка­кой-то кинофильм. Умышленно долго, не глядя на часы, си­дели в чайхане. Смотрели, как люди пьют чай. Безмя­тежно смеются. Вокруг ничем не омраченное, мирное бы­тие, с которым так трудно увязывается волнение тех, кто только что проводил в небо товарищей. Потом они воз­вращаются в гостиницу. Там все без перемен, о самолете ничего не известно. Только к вечеру, когда никто не знал, что и думать, в гостинице появились усталые киноопера­торы и все те, кто находился с парашютистами до самых последних минут. Итак, выброска десанта на пик Ленина произведена. На 6100 все в порядке, с ними связались, но с самой вершиной связь наладить не удалось. 7100 мол­чит. На вершине видны люди, но что там происходит, не понять. Летали, пока не сожгли горючее, так что верну­лись на нуле. Надо ждать.

Так прошел день, второй, третий. Самые непонятные радиограммы. Передали, что базовый лагерь просит семь пар чистого мужского белья — вот и думай.

Но все верили, что все нормально, так надеялись на это!

Неожиданно в гостинице появились Саша Петриченко и Эрик Севостьянов. Все бросились к ним в номер и ви­дят их, почерневших от солнечных ожогов, а больше от тяжести, которую они принесли в себе.

— Ребята погибли, — только и сказал Петриченко, — вот...