Едва ли когда руководителю альпинистской экспедиции приходилось решать столь сложные по организации задачи, нежели те, что взвалил на свои плечи Виктор Галкин. Высотная экспедиция — дело само по себе чрезвычайно хлопотное, здесь же действия альпинистов надо было тщательнейшим образом увязать с выброской десанта на 7100, с десантом на 6100, с действиями армейских альпинистов Рацека и Артюхина, которые должны были встретить парашютистов на 6100, с экипажами самолетов и вертолетов, с военным командованием, чьи подопечные принимали участие в памирском эксперименте. Наверное, это было самым трудным — добиться полной слаженности действий. Чего-то вовремя недовезли парашютистам — отсрочка. Непогода сломала график альпинистских выходов — еще отсрочка. А тут буквально за несколько дней до выброски где-то в горах пропал самолет местной авиалинии, и все вертолеты были брошены на поиски. Галкина ждали в базовом лагере, а он все эти дни «выбивал» вертолет и в конце концов вынужден был добираться машиной вкруговую, через Ош, потеряв еще целые сутки. Ему бы отлежаться денька два, отоспаться, но где они, эти два дня? Сразу наверх!
С тех пор как число побывавших на пике Ленина стало выражаться трехзначными цифрами, восхождения на эту гору стали восприниматься как нечто обыденное и простое. И к самой вершине появилось несколько снисходительное отношение, тем более что о неудачах как-то не принято особенно вспоминать. Да и не так уж было много этих неудач. На счету любого городского перекрестка куда больше жертв, чем у этого семитысячника. И все-таки главная вершина Заалая оставалась и остается достаточно трудным испытанием для любой группы, а каждое восхождение может дать на этот счет убедительные примеры.
Кандидат в мастера спорта, инженер-механик научно-исследовательского института Володя Бобров должен был вместе с Юрием Зыковым, Виктором Горячем и Александром Александровичем Поздеевым, проректором Пермского политехнического института, подняться на «полку», как называли альпинисты выбранный для приземления десанта пологий уступ склона на 6100. Надо было затащить туда полотнища парашютного шелка, выложить из них посадочный крест, затем идти на вершину. А Галкина не было. Они ждали день, другой, третий, потому что выходили первыми и надо было уточнить кое-какие вопросы. Понятно, что отсутствие руководителя в канун решающих событий отнюдь не способствовало хорошему настроению. А тут еще погода! На редкость капризная, неустойчивая, то дождь, то снег, и так изо дня в день. И холод! Даже в базовом лагере, на Луковой поляне!
А идти надо. Не без труда, медленно поднялись на полку, переночевали, выложили крест. К вечеру 25-го числа были на 6800, встали на ночевку. В сумерках неожиданно появился Борис Соустин. Его трудно было узнать. Он ввалился в палатку, чуть не перевернув примус. На его лице белела корка льда.
— Там... Виктор. Помогите ему.
Полнейшая неожиданность! Галкин? Здесь? Откуда? Бобров надел кошки, взял еды, спустился к Галкину. Виктор не дошел до палаток метров сто. Он сидел на рюкзаке, вымотанный до предела, но крепкий чай, горячая еда помогли собраться с силами. Потихоньку уже в полной темноте добрались до палатки. Но ведь палатка, даже высотная, это все-таки только палатка. А отдых на 6800 — это относительный отдых, подчас он забирает ^ил больше, чем, казалось бы, дает. Утром не смог продолжать подъем Виктор Горяч. У него странное сомнамбулическое состояние. Отказался от подъема на вершину и Галкин. Что удивительного! За один день они с Борисом Соустиным поднялись из базового лагеря сразу на 6100. Еще за день — на 6800. И это после ферганской и ошской жары, после изнурительной беготни, нервотрепки последних дней! Все имеет свой предел. Возможности человеческого организма тоже. Тимофеич, однако, говорит, что вполне мог бы продолжать восхождение, но на пике Ленина он бывал и прежде, а теперь его больше волнует десант на полку 6100 и что он должен быть там.
Остальные пошли на вершину. В полдень сидели у тура и к вечеру спустились к палатке. Намерзлись, да так, что временами ног не чувствовали, особенно на Запятой, где был сильный ветер. У Володи Боброва шекльтоны промокли, пришлось поднажать, хотя спешить было особенно некуда: спускаться ниже 6800 в этот день не имело смысла.
В палатке было тихо. Горяч так и не просыпался. Галкин, вернувшись после попытки все же подняться на вершину, тоже спал. Борис Соустин занимался стряпней. Странное состояние у Вити Горяча. Аппетит, пульс, температура — все в норме. И... полное безразличие, апатия, нежелание двигаться... Утром 27 июля не знали, что и делать. Человек спит. В любом положении. Пробовали вести, не получается. Потом упаковали в спальный мешок, стали спускать. А Горяч спит.
Спустились на 6100. Там догорали дымовые шашки, стлался дым, на жестком снегу ярко выделялись сине-красные купола парашютов. Армейцы обнимались, размахивали шлемами: парни праздновали свою победу. Кто-то из офицеров группы встречи приказал заняться укладкой парашютов, и Галкину пришлось вмешаться, отменить под свою ответственность этот приказ:
— Всем вниз. Немедленно. Не теряя ни минуты.
Да, поздравлять друг друга с победой можно только внизу. Хотя и было с чем поздравить. Особенно Леонида Асаенка и Бориса Михеева. Во время прыжка Леонид попал в стропы парашюта товарища, и оба купола стали гаснуть. Казалось, молодых десантников уже ничто не спасет. И вот тут в отведенные ему судьбой доли секунды Асаенок проявляет редкое самообладание. Он отцепляется от своего парашюта, камнем летит вниз, обгоняет в воздухе Бориса Михеева и только тогда, уже у самого склона, рвет кольцо запасного парашюта. Спасены!
Все-таки и на 6100 ветер был не из слабых, парашютистов разбросало. Кого-то на склон, а кого и к самому краю полки, обрывающейся в пропасть. Но все обошлось, если не считать того, что в момент приземления сержант Виктор Датченко ушиб колено. Словом, капитан Георгий Таинас, руководивший прыжком тридцати шести, мог быть доволен своими питомцами. А теперь вступали в силу законы альпинизма. И им следовало безоговорочно подчиняться.
—Вам что, жить надоело? Почему сели? Подъем! Вниз! Вниз! Подтянись! Кто там ест снег?