Глава вторая. Чтобы изучать людей, нужно ли для этого объехать всю землю

ЗЕМНАЯ ВСЕЛЕННАЯ В ВОЗРАСТНЫХ
КООРДИНАТАХ («ФРЕГАТ „ПАЛЛАДА“»)

...чтобы изучать людей, нужно ли для этого объехать всю землю? Нужно ли для наблюдения над европейцами побывать в Японии?

Ж.-Ж. Руссо
«Эмиль, или О воспитании»

Голых фактов я сообщать не люблю, я стараюсь подбирать ключ к ним, а если не нахожу, то освещаю их светом своего воображения...

И. А. Гончаров. «Фрегат „Паллада“»

«Очерки путешествия» как художественное произведение

Зрелое создание И. А. Гончарова, равное в этом качестве трем его романам, «Фрегат „Паллада“» представляет из себя сложное художественное единство, обладающее и особой композиционной организацией, и изысканным стилем. Сам автор не раз подчеркивал, что в описании увиденного он «неспроста, как думают, а умышленно, иногда даже с трудом, избегал фактической стороны и ловил только артистическую, потому что писал для большинства, а не для академии». И добавлял: «...этого не хотят понять — с умыслом или без умысла — не знаю»¹. Четкая эстетическая задача присутствовала в этом произведении с самого начала работы и, претерпевая изменения в ее процессе, неизменно оставалась действенной до завершения труда. Возможно, в споре с многочисленными авторами «очерков путешествий», более всего озабоченных скрупулезной достоверностью передачи увиденного, Гончаров писал: «Голых фактов я сообщать не люблю, я стараюсь подбирать ключ к ним, а если не нахожу, то освещаю их светом своего воображения, может быть фальшивого и иду путем догадок там, где темно»².

Гончаров видел во «Фрегате „Паллада“» единственную свою книгу, которая, «как роза без шипов, принесла мне самому много приятного или, лучше сказать, одно приятное, не причинив ни одного

- 135 -

огорчения»³. За этим суждением — горькая память о спорах вокруг трех его знаменитых романов. Но в судьбе «Фрегата „Паллада“» — своя драма, которая, к счастью, осталась скрытой от ее автора. Более того, сегодня видно, что он и сам внес вклад в драматический сюжет. Гончаров, видимо, отделив на склоне лет эту свою книгу от романного творчества, не посчитал нужным написать о ней практически ни в одной статье, посвященной собственным произведениям. Но зато настойчиво подчеркивал «познавательное значение» «Фрегата „Паллада“», особо рекомендуя ее для юных поколений.

Для первых критиков гончаровских «очерков путешествия» художественная природа нового произведения автора «Обыкновенной истории» и «Сна Обломова» была очевидна (рецензии А. Дружинина, С. Дудышкина, М. Де-Пуле... с живым интересом и одобрением прочитанные самим Гончаровым). Д. Писарев специально предупреждал, что на книгу «должно смотреть не как на путешествие, но как на чисто художественное произведение»⁴. Но уже при жизни Гончарова «книга была занесена в разряд географических сочинений, особо полезных и рекомендуемых для юношества, а критики и историки литературы снимали ее со школьных полок только для того, чтобы воспользоваться ею как биографическим материалом». «Фрегат „Паллада“» «перестала ощущаться как литературное произведение»⁵. Б. М. Энгельгардт поставил перед собой задачу оспорить мнение о книге как о правдивой летописи событий. Ученый сопоставил документальные материалы об экспедиции адмирала Е. Путятина с изображением похода у Гончарова, и его вывод был однозначен: действительность, представленная во «Фрегате „Паллада“», далека от реальной. «Фрегат „Паллада“» — прежде всего литературное произведение, сделанное в строго определенном литературно-художественном плане, а отнюдь не простой отчет о путешествии» (744).

Творческий сверхзамысел во «Фрегате „Паллада“»

Пафос этой книги Гончарова традиционно трактуется специалистами в рамках узколитературных. Долгая жизнь «Фрегата „Паллада“» объясняется, к примеру, тем, что перед нами одна из «выдающихся побед реализма над романтизмом, поскольку в середине 50-х годов, когда создавалось это произведение, последним оплотом уходящего романтизма оставался именно жанр „путешествий“»⁶. У истоков

- 136 -

подобного подхода — мнение Б. М. Энгельгардта, доказывавшего, что ядро книги — полемика с идеологией романтизма как литературного направления и «практикой» романтизма как «широкого культурного явления, социальные корни которого он (Гончаров. — Е. К.) пытался выяснить» (760) (в духе методологии 30-х годов этими корнями оказывалась помещичья идеология, которой противостоит буржуазная). Энгельгардт видел исток полемичности, определившей сам отбор впечатлений путешественника и их осмысление, в трезвой самооценке Гончарова, более конкретно: «в отчетливом понимании им недостаточности своих сил в области „повышенной прозы“» (747), которая более всего и соответствовала природе материала (экзотического). Не случайны, подчеркивал ученый, признания писателя такого рода: <его> перо «вяло, без огня, без фантазии, без поэзии» (694), «...я люблю только рисовать и шутить. С этим хорошо где-нибудь в Европе, а вокруг света!» (643). Отсюда вынужденное решение Гончарова: кругосветное путешествие «берется не в плане героического похода или тяжелой экспедиции, а в плане успехов мореплавания» (749). Прозаическое (реалистическое) повествование оттесняет живописные картины природы и описание приключений, присущих обычно «очеркам путешествий». В трактовке Энгельгардта внимание к успехам мореплавания выглядит своего рода тактическим приемом, позволяющим автору выйти из трудного положения, а сама полемика с романтизмом — средством проявить исконную склонность к юмору. В итоге масштаб и глубина книги Гончарова явно недооцениваются (не находится места ее философско-историческим и собственно психологическим аспектам).

Признавая, что «Фрегат „Паллада“» — это «наиболее цельное и поэтически строгое произведение Гончарова... цельное в своей последовательности, горьковатой трезвости»⁷, А. В. Чичерин имеет в виду, прежде всего, стиль. По мнению Вс. Сечкарева: «Точный, тщательно выработанный язык (этой книги. — Е. К.) заслуживает того, чтобы им наслаждаться фраза за фразой. Нет сомнения, что безупречный стиль этого спокойного и собранного повествования послужил подготовительной школой для стиля романов»⁸. Но цельность и строгость проявляется и во всех других компонентах «Фрегата „Паллада“». В этом произведении полномочно правят излюбленные идеи Гончарова, выявляющиеся беспрепятственно и гармонично, что во многом определялось специфическим жанром произведения (о чем далее), не только допускающим прямое высказывание, но и предпочитающим

- 137 -

таковое. Сказались также быстрота и спонтанность написания этой книги: она родилась как бы сама собой, без оглядки на критику и читательскую реакцию.

Правда, Гончаров несколько упростил историю создания книги, когда в предисловии к 3-му изданию (1879) уложил ее в одну фразу: «По возвращении его (автора. — Е. К.) в Россию письма, по совету друзей, были собраны, приведены в порядок — и из них составились эти два тома» (6). В действительности таковым было первоначальное намерение, но в процессе путешествия многое изменилось: романисту пришлось вести судовой журнал, кроме того, он начал делать записи в виде дневника. И постепенно обнаружилось, что «писать письма также подробно и отчетливо, как записки, некогда, одно вредит другому» (668). Гончаров даже выражал сожаление, что в начале путешествия писал друзьям «огромные письма», «лучше бы с того времени начать вести записки», а «теперь вышло ни то ни се» (643). Когда временами в путешествии являлась «некоторая охота писать», тогда «несчастная слабость вырабатывать донельзя» оказывалась благодеянием: большинство записок оформилось «в таком порядке, что хоть печатать сейчас» (691). Но с возможной публикацией не связывалось никаких амбиций, в письме редактору «Отечественных записок» А. А. Краевскому содержалась просьба, если уж печатать готовые очерки, то «без подписи имени» ( «совестно, слишком ничтожно» (708) ). Хвалебные отзывы, в особенности рецензии критиков, мнением которых Гончаров дорожил, были неожиданной и тем более глубокой радостью для автора⁹.

Во «Фрегате „Паллада“» полномочно правит излюбленная гончаровская мысль — о драматической антиномии в человеческой жизни двух ее неразделимых половин: «практической» («прозаической») и «идеальной» («романтической») — и превалировании той или иной из них в качестве нормы в конкретные возрастные периоды как человека, так и нации. Все остальные, в том числе полемические (внутрилитературные) мотивы, являются производными от этой идеи. Сверхзамысел из «Обыкновенной истории», сам жанр которой (роман воспитания) диктовал выдвижение подобной темы на первый план, преемственно перешел во «Фрегат „Паллада“». В начале романа «Обломов», написанном до путешествия, приметы того же самого жанра проявляются со всей очевидностью в описании детства и юности героя, вступления его в «школу жизни» и предпринятом анализе итогов «ученических лет» в судьбе выросшего (и уже стареющего!) героя. Но в этой части

- 138 -

повторяется феномен начала «Обыкновенной истории»: сверхзамысел оказывается потесненным замыслом — гоголевским обличением (о чем в третьей главе, с. 233). Хотя во «Фрегате „Паллада“» проявились многосторонние связи как с первым романом, так и со вторым, определяющим (ведущим) оказывается самостоятельно и непосредственно развивающийся мотив философского масштаба и глубины, для раскрытия которого именно опыт кругосветного путешествия предоставил достойный материал.