2015-06-10
3197
Отказ от взгляда на мышление человека как на первоисточник и движущую силу его деятельности, признание потребностей в качестве определяющей причины человеческих поступков представляет величайшее завоевание марксистской философской мысли, послужившее началом подлинно научного объяснения целенаправленного поведения людей. По словам Энгельса: «Люди привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того, чтобы объяснять их из своих потребностей (которые при этом, конечно, отражаются в голове, осознаются), и этим путем с течением времени возникло то идеалистическое мировоззрение, которое овладело умами, в особенности со времени гибели античного мира» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2-е изд., т. 20, с. 493]. Вопрос о том, как именно и в какой мере люди осознают движущие ими потребности, мы рассмотрим ниже, а сейчас нам важно напомнить, что «никто не может сделать что-нибудь, не делая этого вместе с тем ради какой-либо из своих потребностей и ради органа этой потребности» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2-е изд., т. 3, с. 245].
Хотя тезис о центральном положении потребностей в структуре человеческой личности давно уже стал общепринятым, роль потребностей нередко как бы отступает на второй план при переходе к конкретному анализу поведения. Мы все еще находимся в плену традиционного представления о сознании как верховном регуляторе поведения: человека, руководствующегося социально ценными мотивами мы называем «сознательным», а нарушение норм общежития, эгоизм, антиобщественные поступки относим за счет «несознательности». В своеобразном «культе сознательности» нет ничего удивительного. Над фетишизацией мышления иронизировал Ф. Энгельс в письме Ф. Мерингу. «Истинные движущие силы, которые побуждают его (мыслителя - П. С.) к деятельности, остаются ему неизвестными. Он имеет дело исключительно с материалом мыслительным; без дальнейших околичностей он считает, что этот материал порожден мышлением, и вообще не занимается исследованием никакого иного, более отдаленного от мышления независимого источника... для него всякое действие кажется основанным в последнем счете на мышлении, потому что совершается при посредстве мышления» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2-е изд., т. 39, с. 83]. Поведение человека,-пишет Н. П. Дубинин, - определяется мышлением, волей, чувствами, уровнем познания законов природы, общества и степенью развития самопознания» [Дубинин, 1972, с. 57]. Если у Н. П. Дубинина потребности оказались «сняты», «ассимилированы» волей, чувствами, познанием и т. д., то В. Н. Кудрявцев допускает наличие детерминантов поведения, сосуществующих с потребностями в едином ряду: «Как проблемные ситуации, так и жизненные планы большей частью тесно связаны с актуальными или потенциальными потребностями человека, в том числе со стремлением обеспечить их беспрепятственное удовлетворение в данный момент или в будущем... С другой стороны, многие планы не связаны с конкретной ситуацией. Они могут быть независимы от непосредственных особенностей внешней среды, а также от актуальных потребностей. Такой план -продукт творческих размышлений, воображения, фантазии и т. д.» [Кудрявцев, 1978, с. 19-20].
Допущение каких-то иных источников мотивации, существующих рядом с потребностями и независимых от них, возникает, по нашему мнению, по двум причинам. Во-первых, мы нередко забываем, что установки, ценности, интересы, цели субъекта являются производными от потребностей, порождаются ими [Дилигенский, 1977, с. 115]. Во-вторых, мы все еше недооцениваем богатства и разнообразия потребностей, упорно сводя их к ограниченному числу материально-биологических потребностей в пище, одежде, жилище и т. п. Так, Р. Айзенбергер специально рассматривает деятельности, «не связанные с потребностями», например, стремление к варьированию внешних раздражителей [Eisenberger, 1972]. Вместе с тем в настоящее время убедительно показано, что потребность в информации (в новизне, изменчивости внешней среды) является одной из древнейших и самостоятельных потребностей живых систем. Опыты с так называемой сенсорной депривацией у животных и человека, исследование феноменов информационного голодания и скуки служат убедительным тому подтверждением [Berlyne, 1974]. Б. Ф. Ломов совершенно прав, вводя потребность в информации в само определение живого: «Потребности человека в веществе, энергии и информации выступают как объективная необходимость, в конечном счете определяя его поведение» [Ломов, 1977, с. 53].
Тем более странное впечатление производят концепции, где вопрос о роли потребностей вообще отсутствует. «Источником активации человека служат планы, перспективы и программы, которые формируются в процессе сознательной жизни людей; они социальны по своему происхождению и осуществляются при ближайшем участии сначала внешней, а потом и внутренней речи. Всякий сформулированный в речи замысел вызывает целую программу действий, направленных к достижению этой цели» [Лурия, 1978, с. 125]. Обсуждая генез активного произвольного поведения человека, А. Р. Лурия пишет: «На первых этапах ребенок подчиняется приказу матери; на последующих этапах, когда ребенок сам начинает владеть речью, он начинает использовать собственную речь как средство, детерминирующее его поведение... Ребенок начинает воспроизводить речевые инструкции, которые давали ему взрослые и, давая их самому себе, подчиняется им, начинает выполнять их» [Лурия, 1977, с. 74]. В этом кратком изложении сути «деятельностного подхода» совершенно непонятно главное: почему ребенок «подчиняется приказам взрослых»? Зачем ребенок «начинает воспроизводить речевые инструкции» (ведь он может их и не воспроизводить)? Во имя чего, давая инструкции самому себе, ребенок «подчиняется им, начинает выполнять их»? Ведь он может не подчиняться и не выполнять. Впрочем, с точки зрения теории, где деятельность предшествует потребности и создает ее, подобные вопросы и не возникают. Создается впечатление, что при изучении деятельности и ее «свернутой» интеризованной формы - мышления - иногда забывают проницательное предупреждение Л. С. Выготского: «Мысль - не последняя инстанция. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наши влечения и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее «почему» в анализе мышления» [Выготский, 1956, с. 379].
Потребность есть избирательная зависимость живых организмов от факторов внешней среды существенных для самосохранения и саморазвития, источник активности живых систем, побуждение и цель их поведения в окружающем мире.
С. Л. Рубинштейн писал: «Понятие потребности должно будет в противовес понятию инстинкта занять в марксистско-ленинской психологии крупное место, войдя в инвентарь основных ее понятий. На основе понятия потребности все учение о мотивации человеческого поведения получает принципиально иную постановку, чем та, которая ему обычно дается на основе учения об инстинктах и влечениях» [Рубинштейн, 1976, с. 40]. Дело в том, что «инстинкт» всегда предполагает нечто врожденное и общее с животными, в то время как потребность может быть сколь угодно сложной и социально детерминированной.
Взгляд на потребность как на исходный пункт организации поведения разделял и основатель материалистической психологии И. М. Сеченов. Он писал: «Жизненные потребности родят хотения, и уже эти ведут за собой действия; хотение будет тогда мотивом или целью, а движения - действием или средством достижения цели... Без хотения как мотива или импульса движение было бы вообще бессмысленно» [Сеченов, 1952, с. 516].
Ключевое положение потребностей среди любых проявлений человеческой психики-мышления, воли, чувств - непреложно вытекает из информационной теории эмоций. Вот почему, по нашему убеждению, «проблема потребностей и мотивов становится центральной проблемой психофизиологии, а может быть, и всей психологии наших дней. Успехи общей нейрофизиологии головного мозга все отчетливее показывают, что ни физиология сенсорных систем, ни эффекторное оформление реакций не могут быть поняты без учета мотивирующего компонента. Еще большую остроту и актуальность эта проблема приобретает в сфере психофизиологии и психологии человека. Стало совершенно очевидным, что между социально-экономическими факторами и личностью имеется слой закономерностей, которые определяют многие моменты воспитания и социального поведения человека» [Симонов, 1970, с. 25]. Естественно, что мы с большим удовлетворением восприняли вывод, к которому пришел Б. Ф. Ломов, анализируя соотношение социального и биологического как методологическую проблему психологии: «Если проследить тенденции развития современной психологии, то нетрудно увидеть, что ее логическим центром все более и более становятся проблемы мотивации... Потребности относятся к категории интегральных свойств человека, они как бы «пронизывают» всю систему психического, все уровни психики, охватывая и биологические, и психологические, и социальные его характеристики. Монистический принцип в понимании человека должен быть последовательно реализован в изучении всей системы человеческих потребностей - и материальных, и духовных» [Ломов, 1976, с. 93].
Признавая ключевую роль потребностей в поведении человека, мы вместе с тем не располагаем сколько-нибудь обоснованной и общепринятой их классификацией. С другой стороны, до сих пор продолжается дискуссия относительно того общего, изначального, что реализуется в многообразии частных потребностей. Большинство авторов по-прежнему считают таким общим принципом - выживание, сохранение в самом широком смысле будь то сохранение особи, потомства, вида, группы, цивилизации, ее культурных накоплений и т. п. Этот принцип приобрел поистине глобальное значение в системе представлений Б. Ф. Скиннера [Skinner, 1971]. Выживание,- утверждает Скиннер,- это единственная ценность, в соответствии с которой в конечном счете будут судить о цивилизации, и любая практика, обосновывающая выживание, обладает этой ценностью уже по своему определению.
«Конечной целью любого поведения,- пишет В. Б. Швырков,- является выживание организма, то есть сохранение целостности и организации метаболических процессов» [Швырков, 1978, с. 6. Курсив мой - П. С]. Разумеется, нелепо и наивно отрицать важнейшее значение тенденции сохранения вообще: развиваться и прогрессировать может только то, что способно себя сохранить. Но сохранение есть лишь необходимое условие развития, но не суть самодвижения живой природы, породившей и включающей в себя человека, не господствующую тенденцию этого самодвижения.
Даже в отношении живых существ на дочеловеческих этапах эволюции нам трудно согласиться с мнением Б. Ф. Ломова и В. Б. Швыркова о выживании как конечной цели любого поведения. «Теория функциональной системы,- пишут эти авторы,- прямо связана с эволюционным учением. Основной результат, который в конечном счете достигают биологические системы,- это выживание. Поэтому поведение биологических систем оказывается целенаправленным, причем любое поведение осуществляется для достижения того или иного полезного приспособительного результата, способствующего в конечном счете выживанию» [Ломов, Швырков, 1978, с. 4]. Согласно К. В. Судакову, «высшие мотивации возникают на основе механизмов низших биологических мотиваций... именно на основе пищевой потребности и ее удовлетворения у человека по существу строятся все (?!) формы целенаправленной деятельности» [Судаков, 1971, с. 272-276]. Насколько же проницательнее был Ф. М. Достоевский, утверждавший, что «без твердого представления себе для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы». Врачи-психоневрологи знают, что именно утрата смысла своего существования («для чего жить?») подчас является причиной самоубийства в состоянии депрессии на фоне полного материального благополучия.
Хотя способность к сохранению особи, потомства и вида представляет необходимое условие самого существования живого на нашей планете, оно служит лишь фоном для реализации тенденций роста, развития, совершенствования живых систем, тенденций заполнения и освоения окружающего пространства в смысле идей В. И. Вернадского. «В ходе геологического времени,- писал Вернадский,- наблюдается, по-видимому, процесс непрерывного расширения границ биосферы, заселение ее живым веществом. Живое вещество является пластичным, изменяется, приспособляется к изменениям среды, но, возможно, имеет и свой процесс эволюции, проявляющийся в изменении с ходом геологического времени, вне зависимости от изменений среды. Человек застал огромное количество видов, в большинстве теперь исчезнувших, крупных и мелких млекопитающих. Млекопитающие дали ему основную пищу, благодаря которой он мог быстро размножаться и захватить большие пространства. Начало ноосферы связано с этой борьбой человека с млекопитающими за территорию» [Вернадский, 1977, с. 15-46]. После возникновения того, что В. И. Вернадский назвал «ноосферой», освоение окружающего пространства приобретает не только физический, но и интеллектуальный характер: так наука осваивает глубины вселенной, физически недостижимые для людей.
Идеям В. И. Вернадского очень близки воззрения А. А. Ухтомского, согласно которым «основной тенденцией в развитии мотивов является экспансия в смысле овладения средой во все расширяющихся пространственно-временных масштабах («хронотопе»), а не редукция как стремление к «защите» от среды, уравновешенности с ней, разрядке внутреннего напряжения» [Ярошевский, 1975, с. 15]. Мы видим, что в отечественной науке 20-го столетия сформировалось теоретическое направление, существенно отличающееся от идей уравновешивания с окружающей средой, редукции влечения и структурного оформления этого уравновешивания в виде замкнутого «рефлекторного кольца». Аналогичные теоретические концепции имеются и в зарубежной науке. Среди них мы в первую очередь назовем «двуфазную теорию мотивации» Т. Шнейрлы, согласно которой усиление мотивации (потребности, стремления, влечения) может служить такой же «наградой» для живых существ, как и ослабление чрезмерно сильной потребности [Schneirla, 1959]. Информационная теория эмоций позволила показать, что награждающие свойства усиления потребности реализуются через мозговой аппарат положительных эмоций. В области психологии «двуфазной теории мотивации» близка концепция личности как открытой системы, принадлежащая Г. Олпорту [Allport, 1955].
Комплекс наук о человеке, куда входят и физиология, и психология, и социология, сегодня не располагает общепринятой классификацией потребностей. Маслоу [Maslow, 1943] различает семь групп мотиваций: 1) физиологические потребности выживания (голод, жажда, сон, территория, активность, приток стимулов); 2) потребность безопасности и сохранения от повреждений; 3) потребности любви и принадлежности к группе; 4) престижные потребности (в уважении, в доминировании); 5) потребности самореализации личности (успех, самосознание, самооценка, выявление творческих потенций); 6) познавательные и 7) эстетические потребности.
К. Обуховский [1972] редуцировал эту классификацию до четырех групп: 1) потребности сохранения: физиологические (особь) и сексуальные (вид), 2) познавательная потребность, 3) потребность в эмоциональном контакте, куда относятся все групповые мотивации, 4) потребность познания смысла жизни. Осуществив системный анализ человеческого поведения, Р. Акофф и Ф. Эмери [1974] пришли к выводу о том, что люди стремятся к четырем основным идеалам, то есть к целям, которые недостижимы, но содействуют прогрессу и приносят удовлетворение в процессе продвижения к этим целям. Вот эти цели: 1) изобилие (полнота удовлетворения биологических потребностей); 2) добро (социальная потребность в справедливости); 3) правда (потребность познания); 4) красота (эстетическая потребность). Г. Г. Дилигенский [1976] ограничивается делением потребностей на две группы: на потребности физического и социального существования людей, которые обусловлены двойственной природой человека как автономной личности и члена сообщества. Ш. Н. Чхартишвили [1971] вообще полагал, что все человеческие потребности производны от универсальной потребности в активности, в упражнении, использовании функциональных систем, имеющихся у организма. Например, потребность в притоке сенсорной информации, в новизне есть потребность в перцепторной активности органов чувств.
Среди потребностей высшего социально-детерминированного ряда разные авторы выделяют весьма разнообразные мотивации. По Э. Фромму [Fromm, 1960], существует пять такого рода потребностей: 1) потребность в связях с людьми; 2) расширение бытия в бесконечность; 3) стремление к устойчивой социальной организации; 4) потребность отождествления себя с классом, нацией, религией, модой; 5) потребность познания. Л. Гараи (1966) различает три потребности, принципиально невыводимые из биологических потребностей в пище, сексе и т. п.: 1) потребность в общении, в связях с другими людьми; 2) стремление к абсолютной истине; 3) потребность в самоцельных действиях типа игры.
Когда просматриваешь все эти классификации одну за другой, поражает не только их пестрота, но и необязательность, произвольность, отсутствие четко выделенных принципов классификации. Стоит ли удивляться, что каждый автор называет свое число потребностей: у Маслоу их 15, у Мак Дауголла-18, у Меррей и Пьерона -20.
Экспериментальной моделью для нашего собственного анализа проблемы потребностей послужило сценическое искусство, «режиссура как практическая психология» [Ершов, 1972]. Сценическое действие представляет уникальную модель поведения человека в социальной среде, то «увеличительное стекло», о котором говорил В. В. Маяковский. Разрабатывая совместно с П. М. Ершовым (Более подробно взгляды П. М. Ершова изложены в его книге «Режиссура как искусство толкования», подготовленной к печати) свою классификацию потребностей, мы исходили из следующих основополагающих критериев.
Во-первых, мы опирались на идею В. И. Вернадского об освоении окружающего мира, которое включает в себя: 1) физическое заселение путем роста и размножения (место в геосфере); 2) необходимость занимать определенную позицию среди других живых существ своего и чужих видов (место в биосфере, которое на уровне человека становится местом в социосфере); 3) интеллектуальное освоение мира, путем присвоения уже имеющихся культурных ценностей и познания неизвестного предшествующим поколениям (место в ноосфере). Кажется вполне естественным, что человек в своем онтогенетическом развитии повторяет эволюцию, описанную Вернадским. Новорожденный обладает потребностями, обеспечивающими его физический рост и сохранение. Ни социальных, ни идеальных (познавательных) потребностей у него еще нет. Только общение с другими людьми актуализирует врожденную, первичную (в смысле ее самостоятельности) потребность, обусловливающую привязанность и боязнь одиночества, причем эта социальная потребность не является производной ни от потребности в пище, ни от ранней сексуальности [Masson, 1976]. Еще позднее формируется потребность познания окружающего мира.
Во-вторых, наличие положительных и отрицательных эмоций указывало на скрывающиеся под ними две основные группы потребностей, первые из которых обеспечивают сохранение живых систем и результатов их деятельности, а вторые - делают возможным развитие, совершенствование этих систем, усложнение их внутренней организации. Эти две группы мотиваций вслед за Г. Олпортом и А. Маслоу можно назвать «потребностями нужды» и «потребностями роста».
В-третьих, двойственная природа общественных животных и тем более человека как автономных особей и элементов организации более высокого порядка (семья, стая, вид, группа, сообщество) неизбежно предполагает наличие таких мотивов поведения, которые способствовали бы сохранению и развитию не только особи, но и популяции. Подобные мотивации условно обозначим как потребности «для себя» и «для других».
Исходя из перечисленных принципов, мы можем предложить классификацию потребностей человека, которая, с нашей точки зрения, является наиболее обоснованной и непротиворечивой.
1. Биологические и продиктованные ими материальные потребности в пище, одежде, жилище, в технике, необходимой для создания материальных благ, в средствах защиты от вредных воздействий, в обеспечении своего индивидуального и видового существования.
2. Социальные потребности в узком и собственном смысле слова (поскольку социально детерминированы все побуждения человека). В данном случае речь идет о потребности принадлежать к социальной группе (общности) и занимать в этой группе определенное место, пользоваться привязанностью и вниманием окружающих, быть объектом их уважения и любви. Попытки свести все многообразие социальных потребностей человека к «жажде власти» безнадежно устарели. Потребность лидерства - лишь одна из многочисленных разновидностей этой группы мотиваций. Потребность быть «ведомым» нередко перекрывает желание быть лидером по силе и остроте.
3. Идеальные (духовные, культурные) потребности познания в самом широком смысле: познания окружающего мира и своего места в нем, познания смысла и назначения своего существования на земле. Так называемая эстетическая потребность, безусловно, относится к данной группе.
Важным объективным показателем принадлежности потребности к одной из трех групп служит параметр «удаления целей» по П. М. Ершову («личные перспективы» по А. С. Макаренко). Удовлетворение материально-биологических потребностей (например, голода) не может быть отложено на сколько-нибудь продолжительное время. Удовлетворение социальных потребностей ограничено сроками человеческой жизни. Достижение идеальных целей может быть отнесено и к отдаленному будущему.
Очень похожее (если не тождественное) деление потребностей мы находим у Гегеля.
«Обозревая все содержание нашего человеческого существования,- пишет Гегель в своей «Эстетике»,- мы уже в нашем обыденном сознании находим величайшее многообразие интересов и их удовлетворения. Мы находим обширную систему физических потребностей, на удовлетворение которых работают большая и разветвленная сеть промышленных предприятий, торговля, судоходство и технические искусства. Выше этой системы потребностей мы находим мир права, законов, жизнь в семье, обособление сословий, всю многообъемлющую область государства; затем идет религиозная потребность, которую мы встречаем в каждой душе и которая получает свое удовлетворение в церковной жизни. Наконец, мы находим бесконечно специализированную и сложную деятельность, совершающуюся в науке, совокупность знаний и познаний, охватывающую все существущее» [Гегель, 1968, с. 102-103].
Помимо биологических, социальных и идеальных (познавательных) потребностей, Гегель называет еще и «религиозную». С нашей точки зрения последняя потребность не может быть поставлена в один ряд с первыми тремя. Религия представляет частный случай нормирования удовлетворения всех других потребностей: биологических (например, регуляция семейно-брачных отношений, ритуальное голодание (пост), запрет алкоголя
у народов, особенно уязвимых к его действию как показали новейшие биохимические открытия и т. п.), социальных («Богу - богово, кесарю - кесарево»), познавательных. Норма удовлетворения потребности познания регулируется религией особенно жестоко, поскольку вся наука построена на сомнении в справедливости и полноте знании о мире и человеке, имеющихся в данный момент. Отсюда - тысячелетний конфликт между религией, охраняющей исторически преходящие нормы, и наукой (равно как и искусством), эти нормы преодолевающими.
Ф. М. Достоевский - этот, по выражению Стефана Цвейга, «психолог из психологов», не только наметил три основные группы потребностей человека, но исходил из признания их принципиальной множественности, самостоятельности, несводимости к одному единственному праисточнику.
В «Братьях Карамазовых» Достоевский указывает на три фундаментальные потребности (или три группы потребностей), присущие людям и определяющие их поведение в природной и социальной среде. Он начинает с «хлеба» как собирательного понятия, вобравшего в себя всю совокупность материальных благ, необходимых для поддержания жизни. Достоевский вполне осознает ту роль, которую играют «хлебы», и ярко описывает сколь многим люди бывают вынуждены поступиться во имя удовлетворения своих материальных нужд. Он сознает силу и убедительность той точки зрения, которая устами «премудрости и науки» провозглашает, что «преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные». «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!».
Но отдавая должное власти голода не только над телом, но и над душами людей, Достоевский отрицает вторичность, про-изводность двух других базальных человеческих побуждений от исконной потребности в хлебе. И первое из этих побуждений - потребность познания, «ибо тайна человеческого бытия не в том, чтобы только жить, а в том для чего жить».
«Потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей. Всегда человечество в целом своем стремилось устроиться непременно всемирно». Даже познание, прежде всего - познание смысла и цели жизни, не удовлетворяет человека, если он оказывается единоличным носителем добытой истины. Человеку нужна общность идеалов, и он скорее готов усвоить ничем не аргументированные «чудо, тайну и авторитет», чем оставаться в мучительной неудовлетворенности и взвалить на себя «страшное бремя свободы выбора».
«Триаду потребностей» можно встретить в высказываниях многих мыслителей, общественных деятелей, поэтов.
«Мы считаем самоочевидной истину, что все люди созданы равными и наделены творцом прирожденными и неотчуждаемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью»,- писал Томас Джефферсон в «Декларации независимости». Право на жизнь обеспечивается удовлетворением биологических потребностей, свобода - есть концентрированное обозначение социального идеала, а стремление к счастью предполагает поиск возможно более полной самореализации личности.
Три страсти, простые, но необычайно сильные управляли моей жизнью: жажда любви, поиски знания и нестерпимая жалость к страданиям человечества - в этом признании Бертрана Рассела также проступают уже знакомые нам мотивы «триады», модифицированные преобладанием тенденций «роста» и «для других».
Дело в том, что потребности всех трех перечисленных выше групп (биологические, социальные и идеальные) в свою очередь образуют две разновидности, одну из которых можно назвать «потребностями нужды», а вторую-«потребностями роста». Эти две разновидности потребностей обусловлены диалектикой сохранения и развития, присущей процессу самодвижения живой природы, включая человека и общество. Удовлетворение потребности нужды означает сохранение, удержание генетически заданных констант или ранее достигнутого в онтогенезе. Примером нужды в сфере биологических потребностей может служить голод. В области удовлетворения социальных потребностей нужда есть сохранение занимаемой позиции, а рост - ее улучшение. Овладение уже имеющимися сведениями удовлетворит нужду познания. Потребность роста применительно к познавательной деятельности побуждает искать принципиально новое, отсутствующее в современной науке.
Наличие потребностей нужды и роста, сохранения и развития объясняет тот повседневно наблюдаемый факт, что удовлетворение потребности в одних случаях редуцирует, ослабляет эту потребность, а в других - индуцирует, усиливает ее [Магун, 1978]. Ранее [Симонов, 1970] мы представили систему доказательств в пользу того, что тенденции сохранения и развития привели к формированию в процессе эволюции двух основных разновидностей эмоций - отрицательных и положительных.
Родство положительных эмоций и тенденций развития отметил Ф. Энгельс в письме к П. Л. Лаврову, где он пишет, что благодаря производству «стало возможным, как Вы правильно заметили, чтобы «человек вел борьбу не только за существование, но за наслаждение и за увеличение своих наслаждений, готов был для высшего наслаждения отречься от низших...» Борьба за существование,- если мы на момент оставим здесь в силе эту категорию,- превращается, таким образом, в борьбу за наслаждения, в борьбу не за одни только средства существования, но и за средства развития, за общественно - производимые средства развития, а к этой ступени категории из животного царства не могут быть применены» [К- Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2-е изд., т. 34, с. 137].
Принципиальное различие между положительными и отрицательными эмоциями обнаруживается при удовлетворении даже сравнительно элементарных потребностей, например, потребности в пище. Сильный голод, переживамый субъектом как отрицательная эмоция, побуждает удовлетворить его любыми съедобными веществами, лишь бы избавиться от мучительного для субъекта состояния. Удовольствие, получаемое от пищи, с необходимостью требует ее разнообразия, поиска новых питательных веществ, их новых комбинаций и способов приготовления. Иными словами, даже на уровне пищевой потребности положительные эмоции играют творческо-поисковую роль, содействуют освоению новых сфер окружающей действительности.
В области сексуального поведения значение положительных эмоций еще более возрастает, а значение отрицательных - уменьшается. Сколь бы ни было тягостно сексуальное воздержание, от него, в отличие от голода, как говорится «никто не умер». Анализ случаев самоубийства при неразделенной любви показывает, что человека толкает на этот отчаянный шаг не сексуальная депривация, но неудовлетворенность социальных, и особенно, идеальных потребностей. Трагедия несчастной любви имеет своим источником высшие человеческие мотивации- обманутое доверие, крушение жизненных идеалов, утрату смысла своего существования. Изучение депрессивных состояний психогенного (не органического) происхождения показывает, что ни житейские трудности, ни социальные неудачи не ведут к депрессии. Что бы ни явилось непосредственной причиной депрессии - измена любимого человека, утрата служебного положения и т. п., не сама разлука, не само крушение карьеры формируют депрессивное состояние, но несправедливость случившегося, надругательство над жизненными идеалами, присущими данной личности, их обесценение. Отрицательные эмоции, возникающие на базе неудовлетворенных социальных потребностей, как правило, стеничны и агрессивны. В своих социальных неудачах человек склонен винить других, происки недоброжелателей, сложившиеся обстоятельства. Депрессия ему не грозит.
Наконец, на вершине иерархической пирамиды потребностей мы встречаем мотивации, которые обслуживаются почти исключительно положительными эмоциями. Такова потребность познания и ее разновидность - трудно формулируемая словами потребность в создании и восприятии произведений искусства, так называемая эстетическая потребность. В отличие от голода, жажды, секса, потребности занимать определенное место в группе и т. п., ни научно-теоретическое познание, ни искусство не обладают внутримозговым аппаратом наказания. Их привлекательность обеспечивается только той радостью, которую несет постижение истины, только тем высоким наслаждением, которое человек испытывает от соприкосновения с прекрасным.
Творчество всегда окрашено положительными эмоциями на этапе возникновения гипотез. Механизм этой закономерности хорошо объясняется информационной теорией эмоций. Ведь новая догадка, предположение, замысел субъективно повышают вероятность достижения цели вплоть до того момента, когда логическая или экспериментальная проверка установят их истинную ценность. «Муки творчества» характерны для стадий поиска и отбора, столь часто завершающегося полнейшим разочарованием.
Большую побуждающую силу потребностей роста по сравнению с потребностями нужды давно отметила народная наблюдательность в известной поговорке о том, что «охота пуще неволи». Как и все другие потребности, нужда и рост индивидуально варьируют у разных людей. По-видимому, именно относительное преобладание одной из этих потребностей ведет к тому, что при исследовании так называемого уровня притязаний испытуемые делятся на две группы: на тех, кто стремится к успеху, и на тех, кто главным образом избегает неуспеха.
Преимущественная связь потребностей роста с положительными эмоциями, а потребностей нужды с отрицательными не отрицает вторичного распространения этих эмоций на соседние группы мотивов. Как положительные, так и отрицательные эмоции приобретают специфические черты в зависимости от характера потребности. Хроническая отрицательная эмоция, возникающая при угрозе неудовлетворения потребности нужды, квалифицируется как тревога, а при неудовлетворении потребности роста - как фрустрация. Тревога, сочетающаяся с отказом от действий, типична для невроза [Ротенберг, 1975]. В зависимости от неудовлетворенности потребностей нужды и роста формируются две формы депрессии: тревоги и тоски.
Третьим и последним параметром классификации потребностей служит их деление на группы «для себя» и «для других». Примером биологической потребности для других может быть родительский инстинкт, побуждающий спасать потомство ценой собственной жизни. Потребности для других особенно характерны для социальных мотиваций. В сущности, совесть есть ничто иное как социально-детерминированная норма удовлетворения потребностей «для других», присущая данному человеку. Идеальные (познавательные) потребности такого деления не имеют, поскольку не существует объективных истин «для себя» и «для других». Другое дело, что в процесс использования результатов познания вовлекаются материальные и социальные потребности во всем их многообразии и противоречивости. Преобладание идеальных (познавательно творческих) потребностей в структуре данной личности, квалифицируется некоторыми исследователями как ее преимущественная ориентация «на дело», отличная от ориентации на себя и на других [Божович, 1970; Гершуни, 1971]. Впрочем, ориентация «на дело» может быть продиктована потребностью в вооружении (знаниями, навыками и т. п.), о которой мы скажем ниже.
Для правильного понимания закономерностей человеческого поведения важно помнить, что хотя все перечисленные потребности тесно связаны друг с другом и редко обнаруживаются в изолированном, чистом виде, они принципиально не выводимы друг из друга и не заменяют друг друга. Любая степень удовлетворения одного типа потребностей не избавляет человека от необходимости удовлетворять потребности другого типа: отсюда проистекает, в частности, так называемая бездуховность общества потребления.
Нет такого человека, которому было бы безразлично мнение о нем других людей. В. Леви приводит в одной из своих книг слова Паскаля: «Чем бы человек ни обладал на земле,- писал Паскаль,- прекрасным здоровьем, любыми благами жизни, он все-таки недоволен, если не пользуется почетом у людей... Имея все возможные преимущества, он не чувствует себя удовлетворенным, если не занимает выгодного места в умах. Ничто не может отвлечь его от этой цели... Даже презирающие род людской, третирующие людей как скотов, и те хотят, чтобы люди поклонялись и верили им...» [Леви, 1973, с. 250].
То же самое относится к потребности «для других», неистребимой даже у натур, казалось бы полностью замкнувшихся в эгоистическом одиночестве. Так Понтий Пилат из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» испытывает привязанность к своему псу. Так, глухой и бесконечно одинокий Герасим заботится о Муму.
Исходная самостоятельность потребностей, отсутствие их взаимозаменяемости важно учитывать при разработке научных основ воспитания и мер борьбы с антиобщественным поведением. По свидетельству В. Н. Кудрявцева [1974], только 3,7% краж, совершенных подростками, были связаны с материальным неблагополучием в семье. Во многих случаях агрессия подростков совершенно свободна от корыстных целей и представляет результат деформированной потребности самоутверждения в групповой иерархии. Духовный голод, неудовлетворенность потребностей в богатой впечатлениями, разнообразной, осмысленной жизни толкает к водке, стремительно упрощающей сферу потребностей субъекта: любой собутыльник - друг, любая женщина - желанна, любой незнакомый - объект для агрессии. В результате 80% убийств и 90% хулиганств совершаются подростками в пьяном виде.
П. Л. Капица вполне обоснованно считает, что рост духовных и умственных качеств населения можно количественно определить по сокращению числа преступлений, нервных заболеваний и случаев наркомании, подобно тому как улучшение здорового образа жизни оценивается по долголетию, а рост материального состояния - по валовой продукции на душу населения. Именно первую оценку нужно считать наиболее важной, поскольку она определяет судьбу данной общественной структуры [Капица, 1977].
Конкретный набор потребностей, их иерархия, доминирующее положение одних побуждений и вспомогательная роль других составляют «ядро» личности, наиболее существенную ее характеристику. Хотя любому человеку присущи все группы потребностей, хотя люди, принадлежащие к одной и той же эпохе, общественно-экономической формации, классу, национальности обладают сходной, исторически обусловленной структурой потребностей, их индивидуальная композиция уникальна и в наибольшей мере определяет неповторимость личности. Другие ее черты - специфические способности, темперамент, принадлежность к так называемому «мыслительному» или «художественному» типу имеют важное, но второстепенное значение. «Самый лучший человек тот,- говорил Л. Н. Толстой,- кто живет преимущественно своими мыслями и чужими чувствами, самый худший сорт человека - который живет чужими мыслями и своими чувствами... Из различных сочетаний этих четырех основ, мотивов деятельности - все различие людей» [цит. по Маркуша, 1979, с. 66]. Если перевести эту классификацию на язык потребностей, то лучшим окажется человек с преобладанием тенденции «для других» в сфере биологических и социальных потребностей в сочетании с потребностью познания, свободной от побочных влияний. Самый худший - эгоистически ориентирован на себя, а свои суждения подчиняет не объективной истине, но заимствованным и утилитарно выгодным для него взглядам.
Развитие личности - это прежде всего и главным образом обогащение и «возвышение» (В. И. Ленин) потребностей данного человека, готовность «для высшего наслаждения отречься от низших» в соответствии с ленинским «законом возвышения потребностей» [Ленин. Поли. собр. соч., т. 1, с. 101-102]. Яркой иллюстрацией этого закона может служить признание Алексея Стаханова, которое приводит в своей статье В. Столетов: «Чего я стремился достичь в жизни?»-ставит вопрос зачинатель стахановского движения А. Стаханов и отвечает: а) на первых порах быть сытым; б) далее - получать высокие заработки; в) достичь «человеческого уважения»; г) с развитием классового самосознания возникло желание доказать, что без тебя не может обойтись шахта, целый коллектив; д) в конце концов выработалось понимание «необходимости быть лучше и выше самого себя» [Столетов, 1976, с. 3]. В отличие от охранительных критериев «выживания», о которых пишет Б. Скиннер, для марксизма «...высшими культурными и нравственными ценностями являются те, которые в наибольшей степени содействуют развитию общества и всестороннему развитию личности» [Федосеев, 1973, с. 36].
Из всех потребностей человека познание и творчество наиболее гармонично объединяют личное и общественное, диалектически «снимая» дилемму «для себя» и «для других», ибо для них такого разделения не существует. Любая деятельность человека тем свободнее от необходимости «сочетания личного и общественного», чем больше в ней выражено творчески-познавательное начало. Воспитывать «потребность в труде» безотносительно к его мотивам нелепо: трудится и стяжатель на своем огороде. Только труд как творчество, как выявление сущностных сил человека приносит радость и удовлетворение до получения конечного результата. А творчество возможно лишь при достижении субъектом определенного уровня квалификации.
Только квалифицированная деятельность способна стать деятельностью для других (вспомним, что говорили Толстой и Достоевский о любви деятельной и мечтательной). Опытный врач - эгоист полезнее окружающим, чем пламенный альтруист, отправляющий пациента на тот свет, благодаря своей профессиональной беспомощности. Вот почему квалификация в любой области наиболее надежно ведет к гармоничному удовлетворению всего комплекса потребностей, обеспечивая и материальное вознаграждение, и социальный престиж, и любовь окружающих, и наслаждение самим процессом реализации своих способностей и умений.
«Различные потребности внутренне связаны между собой в одну естественную систему...» - подчеркивал К. Маркс [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 368]. Тесная связь между потребностями ведет, в частности, к тому, что одни и те же средства могут служить удовлетворению многих потребностей. Средства (знания, умения, орудия, материальные ресурсы), добытые для удовлетворения одной потребности, как правило, оказываются полезными и для удовлетворения других. Отсюда возникает универсальная потребность в вооружении. Ярким примером наличия такой потребности и ее относительной самостоятельности служит игровое поведение в широком смысле.
Об автономии игровой мотивации свидетельствует, например, тот факт, что игровая борьба молодых животных не содержит элементов конкуренции и свободна от симптомов агрессивного поведения [Lorenz, 1967]. Подобно другим потребностям, она усиливается в условиях депривации: изолированные друг от друга каждый второй день золотистые хомяки при встрече удваивают продолжительность их игрового поведения [Слоним, 1976]. Целью, а следовательно, и определяющим признаком любой игры является совершенствование играющего, а не достижение внешней по отношению к субъекту цели. Так, благодаря игре дети овладевают навыками, которые им понадобятся лишь в дальнейшем.
Потребность в вооружении достигает высших и наиболее сложных трансформаций у взрослого человека. Накопление знаний, умений или, скажем, денег как универсального средства удовлетворения биологических и социальных потребностей может приобрести самодовлеющее значение, что, например, и произошло со Скупым рыцарем в трагедии А. С. Пушкина.
Потребность в вооружении дополняется и коррегируется потребностью экономии сил. Если одна и та же цель может быть достигнута с помощью различных действий, предпочтение отдается тому из них, которое требует наименьшей траты энергетических ресурсов. Трансформации этой потребности чрезвычайно многообразны: от заурядной лени до совершенствования профессиональных навыков виртуоза. Не зря шутят, что большинство изобретений продиктовано ленью - желанием облегчить и упростить свой труд. Надо лишь помнить, что стремление к экономии сил ни в коем случае нельзя абсолютизировать, ибо это только одна гомеостатическая сторона человеческой деятельности, сосуществующая с ненасытностью и экспансией других потребностей человека.
Человек отличается «безграничностью своих потребностей и их способностью к расширению» [Маркс. Архив Маркса и Энгельса, т. 2(7). М., 1935, с. 235]. Ненасытность потребностей - условие развития, освоения новых сфер действительности, поиска новых, неведомых ранее средств и способов удовлетворения. Ненасытность потребностей непреложно требует исторически изменчивых социальных по своей природе норм удовлетворения. «Размер так называемых необходимых потребностей, равно как и способы их удовлетворения, сами представляют собой продукт истории» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2-е изд., т. 23, с. 182]. Нормируются не только биологические и социальные, но и познавательные потребности. Каждая историческая эпоха, общественная формация, класс характеризуются своим сводом норм: обычаев, законов, морали, идеологии. Выявление и формулировка норм представляют важнейшую функцию индивидуального и общественного сознания.
Совокупность норм данной социальной общности или эпохи образует ее культуру. Культурным мы называем человека, чье поведение строго соответствует этим нормам. Поскольку нормы различны, различны и представления о культуре: например, вполне культурный европеец, плохо знающий нормы поведения, принятые среди японцев, может быть воспринят ими как человек малокультурный.
Непосредственные мотивы поступков, как правило, очевидны. Первичные, исходные побуждения выявить трудно - боль* шей частью они глубоко скрыты и от постороннего наблюдателя, и от самого субъекта. Например, женщина идет покупать пальто. Совершенно ясно, что у нее есть потребность в этом пальто. Она обрадуется, если купит его, и огорчится, если не найдет того, что бы ей приглянулось (хорошая иллюстрация для «предметности эмоций», о которой тоскует описательная психология). Но «потребность в пальто» - это результирующая целого комплекса потребностей: биологических, социально-престижных, эстетических. Какая из них в данном случае сыграла решающую роль, определила время покупки и выбор предмета? На этот вопрос не всегда ответит и сама покупательница.
Можно было бы привести множество примеров, когда человек, искренне веря, что действует для других, удовлетворяет свою сугубо эгоистическую потребность. Бывает и наоборот: твердо убежденный в преследовании личных целей, человек в действительности движим потребностью для других.
Вот эта трудность постижения подлинных мотивов поведения и породила убеждение в наличии каких-то сверх-регуляторов, которые управляют потребностями, хотя и не всегда справляются с ними. Необходимость таких регуляторов диктуется и переключающей функцией эмоций. Поскольку эмоции зависят не только от потребности, но и от вероятности ее удовлетворения, возникает угроза хронической переориентации поведения на менее значимые, но легко достижимые цели. Тем более должен существовать регулятор, контролирующий поведение и определяющий последовательность и допустимость удовлетворения той или иной потребности.
В качестве таких регуляторов традиционно рассматривают волю и сознание. Ниже мы постараемся показать, что воля не управляет потребностями, а присоединившись к какой-либо из них, содействует ее удовлетворению. Что касается сознания, то оно занято вооружением потребностей средствами и способами их удовлетворения. Таким образом, и воля, и сознание есть результат трансформации потребностей, этап их дальнейшей разработки. Недооценка этого обстоятельства ведет к настойчивым попыткам в случае антиобщественного поведения субъекта апеллировать к его «сознательности», что пока не удавалось ни одному реформатору-утописту, а в повседневной жизни так ослабляет эффективность воспитательной практики. На любом уровне высшей нервной деятельности человека потребности может противостоять только другая потребность.
