Философское образование (университетская философия): курсы, программы, пособия

Что представляла собой университетская философия? Как было уже сказано, философия изначально входила в число наук «приготовительных», которым, по Уставу 1804 года, «необходимо должны учиться все, желающие быть полезными себе и отечеству, какой бы род жизни, и какую службу ни избрали» (§ 109). Причем, здесь же было сказано, что «только тот может перейти в главное отделение наук, соответствующих будущему состоянию, кто прослушал науки приготовительные».

В дальнейшем статус философии (философских наук) изменялся. Так, по Уставу 1835 года, логика и психология, которые тогда и составляли университетский курс философии, а также теория красноречия, стали обязательными предметами для всех факультетов. Тогда же, напомним (по этому Уставу, который был введён в нашем университете только в 1837 году), вместо четырёх прежних отделений были учреждены три факультета: юридический, врачебный и философский. Кафедра философии вошла в состав 1-го (словесного) отделения философского факультета наряду с кафедрами греческой словесности и древности, римской словесности и древности, всеобщей истории, российской словесности и т. д. (2-ое отделение - физико-математическое).

Что, однако, первоначально подразумевалось под университетской философией? Об этом можно получить представление по университетским расписаниям занятий. В разные годы они назывались по-разному: Каталог преподаваний, Распределение лекций, Извещение о преподавании наук, Обозрение преподаваний.

Так, «Извещение о преподавании наук в Императорском Казанском университете с 13 августа 1814г. по 10 июля 1815 г.» объявляет, что «по отделению нравственных и политических наук А. С. Лубкин «по средам от 4 до 6 часов будет занимать студентов, посвятивших себя философии, труднейшими философскими исследованиями, состязанием и рассуждением; а в субботу в те же часы преподавать практическую философию по Якобу и Снеллю, на российском языке».

И. Е. Срезневский, магистр философии, «по понедельникам и четвергам от 2 до 4 часов изъяснит теоретическую философию, по Якобу, на российском языке».

За этот же период А. С. Лубкин читал «практическую философию», «по Якобу» и «Снеллю» (курс 1814/ 1815 у. г.), метафизику, «по своей рукописи» (1815/ 1816 у. г.); Ю. Е.Срезневский – «историю философскую» и метафизику, «по Якобу» (1818/ 1819 у. г.).

В «Каталоге преподавания Императорского Казанского университета на 1822-1823 а. г.» читаем: «Михаил Архипович Пальмин с половины 9 утра до 10 часов утра будет преподавать студентам 1-го разряда нравственно-политического, физико-математического и словесного факультетов по своим тетрадям; с полвины 9 утра до 10 по средам студентам 2 разряда оных же факультетов, а в те же часы по пятницам студентам 3 разряда историю философских систем, делая приличные извлечения из книг…». В 1825/ 1826 у. г. проф. Я. М. Кароблинов (временно) читал по кафедре логику, историю философских систем, «по Баумейстеру».

Из «Распределения лекций по факультетам и курсам 1838-1839 а. г.» видим:

на историко-филологическом факультете – логика и психология (первый курс); метафизика и нравственная философия (второй курс); история философских систем (третий курс); история философии (четвертый курс).

на юридическом, медицинском и втором отделении философского факультета по разрядам математических и естественных наук – логика и психология (первый курс).

А вот какие дисциплины читались незадолго до закрытия кафедры в 1850 году.

По «Обозрению преподаваний в Императорском Казанском университете на 1845 - 1846 у. г.», архимандрит Гавриил на 1 курсе всех факультетов преподавал логику и психологию (1 час в неделю); Н. А. Иванов, ординарный профессор по кафедре русской истории, читавший в 40-е годы некоторое время историю философии по кафедре философии, «будет читать историю древней философии, по Мирбаху» (на 4 курсе восточной словесности).

Как видим, метафизика, практическая (нравственная) философия, история философии, история философских систем (была ещё философская терминология), а затем логика и психология – вот основные философские дисциплины в университете в это время.

Это - традиционный набор в германских университетах и раскрытый в тогдашних (немецких) «руководствах» («по Снеллю» и т. д.), по которым занятия велись не только в российских университетах, но и в других странах (по составленным Л. Г. Якобом «руководствам» по философским, экономическим дисциплинам, по естественному праву, - также в Дании, Венгрии, например). Что это за «руководства»?

Без «руководств» тогда не обходился и Кант. Так, он «руководствовался» (пользовался; «лишь некоторыми рубриками», - уточняет русский дореволюционный его биограф М. М. Филиппов[18]) при чтении лекций «Метафизикой» Баумгартена, её же рекомендовал и для студентов.

«Руководства» – это «учебники» и «учебные пособия» тех лет, по которым читались лекции. Они же служили «руководством» к занятиям (Устав предписывал предоставлять перечень «книг, служащих руководством при университетских занятиях»).

Некоторые из «руководств», распространённых в российской школе, имели «гриф» тогдашнего Министерства народного просвещения. Так, по поручению последнего, профессор философии в Галле Людвиг Генрих Якоб, - почти 10 лет он был на русской службе: профессором в Харьковском университете, потом работал с М. Сперанским - составил на немецком языке 8 томов «Курса философии», которые были переведены на русский язык и изданы как руководства для гимназий в 4-х томах. Служили, как видим, и «руководствами» для университетских занятий по философии.

В Научной библиотеке КГУ имеются:

Якоб Людвиг Генрих. Курс философии для гимназий. – СПб., 1813.

Якоб Людвиг Генрих. Начертание эстетики. – СПб., 1813. – 123 с.

«По Баумейстеру» – это пособия по метафизике, логике и нравственной философии, написанные Христианом Баумейстером (1708-1785)[19], немецким философом, вольфианцем, т.е. последователем систематизатора философии Лейбница Христиана Вольфа. Именно через вольфианство, этой философии «для начинающих», по словам Феофана Прокоповича, русская образованная публика, приобщившаяся в 18 веке к светской философии, и знакомилась с философией европейской. Эта система, отличавшаяся ясным изложением и, несмотря на свой рационализм и связь с естественными науками, не противоречившая догмам церкви, была положена государством «в основу преподавания философии в высших учебных заведениях»[20].

Переводы книг Баумейстера и были долгое время первыми наиболее известными учебными пособиями по философии для российских высших учебных заведений[21]. Первые русские самостоятельные попытки создать таковые учебные пособия, также опирались на эту систему-структуру Вольфа-Баумейстера[22].

В университетской библиотеке имеются все три его произведения, переведенные на русский язык:

«Логика». Пер. с лат. - М., 1787. – 240 с. (есть ещё боле раннее, первое, издание - М., 1760. – 228 с.; перевод выполнен студентом Московского университета А. Павловым);

«Метафизика». Ч. 1-3. – М., 1764 (тоже первое издание; имеется также издание того же произведения 1808 года);

«Нравоучительная философия». Пер. с лат. – Б. м: тип. Морского шляхетного кадетского корпуса, 1783. – 280 с.

Вот разделы «Метафизики» Баумейстера (М.,1764):

Ч.1. Онтология, или первая философия (100 с.).

бщая космологЧ.2 Оия (101-130 с.).

Ч.3, содержащая пневматологию,[23] психологию и теологиюнатуральную (131-255 с).

Приведем ещё мнение Карла Фукса, человека в философ ии образованного и сведущего, о пособиях Баумейстера: «Преподавание наук философских, - заверял он Магницкого в отчете 1825 года, - ограждено равным образом от всякой опасности преподаванием курса самого простого (Баумейстер), принятого ныне и для духовных наших училищ» [24].

«По Снеллю» – «Начальный курс философии» Фридриха Вильгельма Даниеля, профессора философии из Гиссена, кантианца. Имеющийся в Научной библиотеке КГУ перевод на русский язык был сделан преподавателями университета философом А. С. Лубкиным и историком П. Кондыревым[25]; они же написали «добавления», которые зачастую интереснее (именно как философские «д обавления»), нежели «Курс» профессора философии из Гиссена.

Пособие немецкого профессора состояло из пяти частей, которые и обнимали весь тогдашний университетский курс философии и разграничивали его по учебным дисциплинам, читавшимся тогда в наших университетах (они, исходя из расписаний занятий, приведены ранее ).

Вот эти части:

Ч.1. Эмпирическая психология, или наблюдательное душесловие. - 134 с. приведённого издания.

Ч.2. Логика и краткая метафизика. - 134 с.

Ч.3. Эстетика, или критика вкуса. – 80 с.

Ч.4. Нравоучение и право естественное. – 136 с.

Ч.5. Нравственное вероучение и обозрение истории философии. – 64 с.

Левицкий Л. С., первый преподаватель по кафедре философии, ещё «читал логику по руководству Рижского»[26]. Имеется ввиду пособие, написанное русским автором Рижским Иваном Степановичем (1759-1811), которому принадлежит, также являвшееся «руководством», сочинение «Опыт риторики»[27]. И о том, и о другом руководстве, например Г. Н. Горадчанинов, «первый профессор словесности» Казанского университета, которого даже не очень приготовленные студенты 1805 года считали человеком «бездарным и отсталым»[28], отзывался весьма не лестно за их «обширность и многосложность».

Стоит, вероятно, обратить внимание на год первых изданий некоторых из этих «руководств» (по которым занимались в первые десятилетия 19 столетия), чтобы представить себе, как плохо обстояло дело с литературой и источниками[29]. Хотя для своего времени свою образовательную роль для неискушенной в философии русской публики, едва начинавшей приобщаться к философии, они выполнили. К тому же, тогда эти «руководства» были новейшими учебниками по философии, ибо представляли собой переводы с немецкого, переводы с учебников, написанных германскими профессорами философии.

Разумеется, было и критическое отношение к используемым «руководствам». Так, А. Лубкин и П. Кондырев, как было уже сказано, снабдили свой перевод «Снелля» «добавлениями переводчиков», которые порой интереснее оригинального текста, несколько более «сложного», чем «Баумейстер», но все же – довольно простого пособия[30]. Эти «добавления» дают представление и о собственных взглядах переводчиков, преподавателей Казанского университета. А. С. Лубкин, скажем, решительно, и, совершенно замечательно, возражает автору на его субъективно-идеалистическое толкование пространства и времени: «Представления времени и пространства столь тесно соединены с представлениями бытия, что последний без них теряет всю свою значительность и даже получает совсем противный смысл». Идобавляет: «все, что существует, существует во времени и пространстве» [31].

Мы видим также, что выходили из затруднительного положения с источниками и литературой и иначе. Так, в расписании лекций М. А. Пальмина (на 1822 / 23 а. г.) сообщается, что он будет «делать приличные извлечения из книг». А. С. Лубкин сообщает (1815 /16 а. г.), что будет читать метафизику “ по своей рукописи ”.

Сколь скудной была русская библиография по философии видно и из списка литературы, который приводит архимандрит Гавриил в своей «Истории философии», но уже самая его книга является достойным длясовершенно ничтожной в этом вопросе русской философской литературы стремлением восполнить этот пробел. Тем более 6 часть его " «Истории философии" представляет собой (как бы ее ни оценивать – об этом см. далее) вообще первую у нас попытку (этим объясняются и ее заслуги, и ее недостатки) написать «историю русской философии», философию, которую, как и сам обыкновенный факт ее наличия, нужно было еще обосновать.

В 1850 году, было уже отмечено это, кафедры философии во всех, тогда еще немногих российских университетах (кроме Дерптского) были Господа профессора – члены университетского Совета закрыты – «те, кто царствует», «закрыли» «тех, кто мыслит» [32]. нашли таки лукавое оправдание: в годовом отчете за 1850/51а. г. читаем, что «чрезвычайно важною мерою в ходе образования было упразднение отдельной кафедры философии в университете… как бы в знак того, что… все мудрствования умов, не проникнутых и ненаправленных чистою верою, суетны и ведут скорее к заблуждению, нежели к познанию «света и истины» [33].

Лекции по логике и психологии читались по программам, составленным в Духовной академии и одобренным Синодом. Надзор за их преподаванием в Казанском университете был возложен на ректораКазанской Духовной академии.

Заметим здесь, например, что Е. А. Бобров, профессор Казанского и еще двух российских университетов считал нежелательным («убеждение, вынесенное из опыта») приступать «к научному занятию философиею» под руководством «богослова» (подробнее см. Приложение 3). Что касается программ, составленных в это время богословами, вот его мнение - сошлёмся на него ещё раз - из заметки «Философия былых времен » из сборника «К истории русской литературы и просвещения в 19столетии»[34]. О программе по логике: «Здесь тенденциозность богослова - составителя по отношению к чуждой для него науки философии достигает крайнего предела»; автор (протоиерей А. П. Владимирский ) «вступает в область чистого богословия». Программа по психологии: «богословская тенденциозность». Полагаю, что отсюда ясно, что имеет в видупрофессор, когда говорит: «Программа служит материалом первостепенной важности для определения того, что в 50-х годах прошлого столетия читалось в русских университетах под именем логики и опытной психологии» [35].

Кафедры философии в российских университетах были восстановлены по царскому Указу от февраля 1860 года. В Казанском университете это произошло только в 1862 году, но до 1867 года кафедра оставалась вакантной (в том году ее занял М. М. Троицкий).

И вот какие предметы читались по кафедре после ее вторичного открытия.

Троицкий М. М., историко-филологический факультет (1868/69 у. г.): студентам 1 курса 2 часа в неделю логику; студентам 2, 3, 4 курсов 2 часа в неделю психологию; студентам 3 и 4 курсов по 1 часу в неделю «продолжает излагать систему Канта».

В. А. Снегирев, историко-филологический факультет (1880/81 у. г.): студентам 1 курса 2 часа в неделю психология; студентам 2 курса 1 час в неделю логика и психология.

А. И Смирнов, историко-филологический факультет, классическое отделение (тот же у. г.): студентам 3 и 4 курсов 2 часа в неделю «историю греческой философии с Аристотеля»; историческое и слове сное отделение– «историю новой философии с Канта до Гегеля» (2 часа в неделю).

А. И Смирнов, историко-филологический факультет (1900/01 у. г.): классическое отделение – философия Аристотеля (2 часа в неделю); историческое и словесное – «философию Локка и его приемников в Англии вместе с очерком философии Просвещения во Франции». Также проводил «чтение и объяснение «Поэтики» Аристотеля на классическом отделении (2 ч.). В весеннем полугодии того же учебного года он читает философию эпохи эллинизма (1 ч. классики и студенты 4-го семестра), философию в Риме (1 ч., классики), философию 18 века в Германии от Лейбница до Канта (2 ч., историки и словесники).

По «Обозрению преподаваний в 1915-1916 у. г.»:

Ягодинский И. И.(6 часов в неделю):

общефакультетские предметы – система психологии (2 ч.);

на историческом и словесном отделениях историко-филологического факультета – история новой философии (2 ч.).

Гуляев А. Д. (6 часов в неделю):

общефакультетские предметы – логика (2 ч.); история древней философии (2 ч.).

Васильев Н. А. (2 часа в неделю):

практические занятия по философии (2 ч.) – факультативно;

чтение сочинения Аристотеля «О душе» для старших классов классического отделения.

Маковельский А. И. (2 часа в неделю):

Практические занятия:

по истории материализма (2 ч.);

по греческой космологической поэзии VI века для старших классов классического отделения (2 ч.).

Что касается учебных программ, в том числе и по тем предметам, которые еще по Уставу 1835 года стали обязательными в университетском преподавании философии – логике и психологии, - то единообразия в них не было (что вполне понятно) продолжительное время (особенно, как ясно,это касается психологии ). «Если спорно то, что именно преподавать под именем «логики»,- писал Е. А. Бобров в начале 20 века, - то еще более спорным оказывается на практике вопрос, что давать в виде обязательного курса психологии».

Так, М. М. Троицкий, по словам В. Н. Ивановского, им ел «два понятия психологии, совершенно одно с другим не совпадавшие. С одной стороны, психология была для него учением о познании вообще, критикой и теорией всякого познания… с другой, – это была одной из специальных наук». Сам Ивановский замечает по этому поводу: «пора отделить от психологии теорию познания» [36] (заметьте, в статье 1900 года; можно ли быть очень строгим к преподавателям предыдущих поколений?).

Приведем для ознакомления и сравнения выдержки из программ по психологии, составленным Е. А. Бобровым и Н. А. Васильевым (обе программы относятся к началу 20 века, к 1- началу 2 десятилетия его).

Из программы Е. А. Боброва[37]:

Определение психологии и необходимость определения понятия души.

Наивно-мифологическое понимание души в дофилософский период…

Общий взгляд на историю психологии Ее начатки. Психология первых греческих философов…

Психология средневековья Влияние христианства на понятие души…

Значение Декарта в истории психологии. Основание имматериализма души и несвязанность этого принципа с картезианским общим материализмом. Гносеологический принцип и значение критицизма для понятия индивидуальной души. Сознание.

Локк, как основатель «аналитически-исторического» метода разработки психологии… История познания и разложение психических сложных групп на их первоначальные простые элементы….

Значение Беркли для психологии.

Психология Лейбница в связи сего гносеологиею и метафизикой….

Общая схема философских направлений в их отношении к психологии.

Психология универсализма (или идеализма) в противоположении ее к психологии индивидуализма.

Психология материализма(…XIX века – Фейербах,Бюхнер, Молешотт, Фохт и др.).

Позитивистская психология(Конт и др.); «психология без души»; нападки на метафизическую или умозрительную психологию и психология, как наука о душевных явлениях.

Отношение психологии к физиологии и физике…. Введение инструментов и статистики в область психологии. Фехнер, Вундт и пр. Закон Вебера и Фехнера.

Источники науки психологии.

Методы психологии….

Различные деления и классификации психических явлений.

Ощущения…

Теория представлений или образов.

Теория памяти. Ассоциация идей и история этого учения.

Мышление, фантазия….

Теория чувствований..

Теория воли…

Теория сознания и бессознательные явления (Лейбниц, Гербарт, Гартман и др.).

Качественное и количественное понимание сознания – сознание и сознательность. Внимание.

Поток сознания.

Элемент сознания; момент сознания. Единство душевной жизни и единство момента сознания. Категория времени.

Закон неслиянности и неразделенности психических элементов; закон ограниченности сферы сознания. Два слоя сознания – простое, непосредственное сознание опосредствованное.

Теория самосознания и «я».

Теория происхождения души…

Личность человека; характер; личное психическое развитие.

Отношение сознания, тела и внешнего мира. «Я» и «не-Я». Сущность и значение тела. Тело и душа и их взаимоотношение по теориям материалистов, Декарта, Спинозы, окказионалистов и Лейбница.

Общее учение о душе…

Душа здоровая и больная. Вопрос о наследственности. Природные наклонности и предрасположения….

Психология расы, пола, возраста…

Психология животных…

Значение психологи и ее отношения к другим наукам…

А вот выдержки из «Программы по психологии» приват-доцента Н. А. Васильева[38]:

Вопрос о душе в психологии. Психология, как самостоятельная наука. Почему нельзя дать точного определения психологии? Отличие физического от психического. Связь душевных и телесных явлений.Методы психологии и методы естествознания. Психология, как наука дополнительная к естествознанию….Психология и социальные науки.

Метод самонаблюдения….

Основные силы, факты или законы сознания. Силы слияния. Психические обертоны Джемса или «чувство отношения» Спенсера…Внимание и сознание, их различия. Почему нельзя определить сознание?

Сила памяти…Ассоциация идей..

Система психологии. Психология Джемса, Вундта, Бэна и Авенариуса. Их логическое взаимоотношение. Изложение и критика их главнейших психологических учений..

Рефлексы. Виды рефлексов….

Локализация функции центральной нервной системы….Роль коры…

Энергетика мозга…Главные законы мозговой деятельности..

Общее понятие эволюции. Эволюция и прогресс. Христианское происхождение понятия эволюции и прогресса. Законы эволюции, предложенные Спенсером. Применение их к психике…Рост психики, как рост приспособления во времени и пространстве. Психика животных…Психика животных и психика человека.

Вопрос о чужом сознании. Изложение теории автоматизма. Почему логически нельзя опровергнуть того, кто бы стал отрицать чужое сознание?…Что такое солипсизм? Чистый опыт и метафизика. Почему мы всегда метафизики? Есть ли критерии наличности сознания?…

Вопрос о психике растений…Нервная система и сознание. Аргументация Фехнера…

Ощущения. Классификация ощущений. Закон Гамильтона….

Строение уха…

Строение глаза..

Вопрос о пространстве в новой философии. Взгляд Декарта, Ньютона, Лейбница. Кант. Его зависимость от Ньютона и Лейбница. Пространство, как условие возможности опыта. Необходимость пространственных истин. Их априорность. Что такое априорность? Пространство – интуиция, а не понятие. Неприложимость пространства и времени к вещам в себе. Доказал ли Кант это? Влияние мистиков на Канта. Заслуги Канта..

Эмпиризм….Теория Беркли…

Теория местных знаков (Лотце).Выведение пространства из времени (Спенсер)…

Теория Юма о природе веры во внешний мир….

Иллюзии. Воспоминание, как элемент восприятия….Галлюцинации….

Ассоциация идей. История этого вопроса….

Память….

Представление и понятие. Анализ. Абстракция. Ассимиляция. Синтез. Происхождение понятий….Значение языка. Понятие и слово…Суждение. Умозаключение…

Чувства и ощущения…Аффекты или эмоции….

Личность. Представление о физическом «я». Духовное «я».Единство тождество «я». Сознание и самосознание. Темпераменты…Сон и сновидения. Гипноз.

Если отвлечься от различия в порядке изложения материала авторами (что вполне естественно), от преобладания в общем объеме материала этих, а не тех вопросов, и от делаемых акцентов (скажем, Васильев значительно больше внимания уделяет проблеме сознания, правда, кажется, более в философском аспекте), то бросается в глаза размытость, неопределенность предмета психологии, содержания ее, обнаруживающиеся в обеих программах. Справедливость вышеприведенных слов Боброва - «…еще более спорным оказывается на практике вопрос, что давать в виде обязательного курса психологии» - очевидна. Стоит только привести продолжение его мысли: «Разумеется, это стоит в самой тесной связи с тем обстоятельством, что психологи до сих пор не могут столковаться насчет того, как единообразно определить, что же такое – наука психология». Понятным становится при ознакомлении с обеими программами (другие вряд ли отличались в этом отношении) изамечание В. Ивановского: «пора отделить от психологии теорию познания». Конечно, со временем, по мере развития психологии, и уяснения в умах предмета и содержания ее, положение должно было измениться.

Приведем выдержки и из программ по логике, относительно которой, по словам того же Е. А. Боброва, тоже не было ясности, «что именно преподавать под именем «логики». Он даже пишет: «фактически теперь в разных университетах под этой фирмой преподаются и изучаются разные науки».

Из программы Е. А. Боброва[39]:

Определение науки логики. Ее отношение к другим наукам и ее практическое значение. Общий обзор истории логики. Различные направления в логике: формальная, математическая…

Учение о мышлении. Психологические условия мышления….Основные законы мышления, особливо закон достаточного основания. Общие категории положительного и отрицательного.

Учение о формах мышления…Понятие…Суждение…Умозаключение. Виды силлогизмов. Индукция…Различные виды дедуктивных методов. Аналогия.

Определение или дефиниция…

Учение о познании. Различные гносеологические направления: сенсуализм, эмпиризм, рационализм, идеализм, критицизм, позитивизм, скептицизм, мистицизм и т. д.

Душа и тело. Внешнее раздражение и ощущение.

Значение памяти и привычки в процессе познания. Закон причинности.. Психогенезис образов и представлений.

Формирование общих понятий. Субъект и объект. Душа и внешний мир.

Материализм и имматериализм (панпсихизм), индивидуализм и универсализм.

Вопрос о границах и достоверности познания. Философия и отдельные науки.

Учение об истине. Истина, заблуждение, ложь. Доказательства и ошибки. Истина научная, философская, нравственная, религиозная. Идея истины в ее отношении к идеям блага и красоты.

Создается впечатление, что этими «главнейшими вопросами», на которых Бобров «останавливался в курсах логики» («О преподавании…»), он сам демонстрирует: «под этой фирмою» (логикой) «преподаются и изучаются разные науки». И в любом случае нет ясности в том, «что именно преподавать под именем «логики». Впрочем, в этом случае дело, возможно, разъясняется тем, что в курсе логики Бобров «считал необходимым…останавливаться подробно и на проблемах тех наук, которые, по убеждению наших современников-философов, близко соприкасаются с наукою логики, а именно гносеологии и психологии» («О преподавании…»).

Вот выдержки из «Программы по логике» профессора А. Д. Гуляева[40]:

Объективная и субъективна точка зрения на мир….

Виды познания: ощущение, воспоминание, восприятие и мышление…Логические признаки истины. Задача логики.

Краткие замечания об истории логики…

Анализ сущности и форм суждений. Предварительное определение суждения. Суждение и предложение….

Отрицание…

Множественные суждения…

Возможность и необходимость в их отношении к суждению… Кантовское и аристотелевское различие суждений.. Так называемая модальность суждений…

Реальная или объективная необходимость…

Понятия….Характеристика логических понятий...

Процесс образования понятий из представлений. Значение акта суждения в этом процессе…

Относительность знания…

Теория выводов…

Категорический вывод…

Основное условие научного значения категорического силлогизма…

Критика взгляда Д. С. Милля на значение категорического силлогизма и основной смысл этого силлогизма. Критические замечания Д. С. Милля о формальной теории категорического силлогизма; собственное учение Милля; учение о выводе частного к частному; что есть верного и ошибочного в учении Милля.

Общая задача методологии и ее постулат. Путь к достижению идеала знания – научной системы…

Методы выработки системы понятий…

Дефиниция…

Методы выработки системы суждений…

Общая теория индукции…

Индуктивные законы о вещах и их свойствах…

Заключение по аналогии.

Достаточно выразительное отличие этих программ по логике очевидно. Как очевидно и то, что структура учебного курса («обязательного курса», говоря словами Боброва) логики к этому времени ещё не сложилась. Программа А. Гуляева по «сухости», «формальности», а, может быть, и «по соответствию предмету» (не по структуре) ближе к нашим программам.

В Приложении 4 приведена «Программа по древней философии» того же А. Д. Гуляева. Знакомясь с ней, можно получить представление о тогдашних программах по античной философии и сравнить их с нынешними. Как видно, отличия небольшие (если иметь в виду структуру материала[41]) – они касаются в основном (что уже более важно) разных оценочных моментов (например, некоторых мест из Анаксагора, Платона).

В какой форме проходили занятия? В основном в форме лекций. Я не буду здесь затрагивать эту проблему, по-настоящему, достойную обсуждения. Тогдашнее состояние и понимание проблемы хорошопредставлено в работе Е. А. Боброва о преподавании философии в наших дореволюционных университетах. Профессор сетует на то, что у нас (публикация 1912 года) почти нет практических занятий[42].

Сообщения о практических занятиях мы находим в «Обозрениях» и т. п. уже с последних десятилетий XIX века.

Так, в расписании А. И Смирнова (осеннее полугодие 1887 года)написано: «чтение и объяснение Платонова диалога «Менон».

А. И Смирнов (1900/ 01 у. г.): «чтение и объяснение «Поэтики» Аристотеля (2ч., классическое отделение)».

Е. А. Бобров (1900/01 у. г.): практические упражнения по истории древней философии (1 час; тексты по хрестоматии Рихтера и Преллера); практические упражнения по истории новой философии.

В. Н. Ивановский (1910/ 11 у. г.): «философский семинарий - Чтение и объяснение «Критики чистого разума» Канта в связи с другими классическими сочинениями по теории познания».

А. О Маковельский (1915/16 у. г.): практические занятия по 1) истории материализма; 2) греческой космологической поэзии VI века.

Как проходили и что собой являли «практические занятия» можно получить некоторое (но не всецелое, т. к., скажем Е. А. Бобров, называет разные их формы[43]) представление из следующего. В «Обозрении преподаваний в 1915-1916 у. г.» в расписании А. Д. Гуляева сказано: «Практические занятия будут состоять в чтении студентами рефератов на темы, предложенные преподавателем, для дополнительного и лучшего уяснения читаемых курсов философии и в обсуждении этих рефератов слушателями под руководством преподавателей». Несколько улучшилось к этому времени и положение с литературой[44]. Казанские философы также причастны к этому. Появились «Введения в философию» (например, Ивановского и Маковельского), учебные пособия по логике и психологии: В. А. Снегирева по психологии (издано посмертно), И. И. Ягодинского «Краткий курс системы логики», Н. А. Васильева, А. О Маковельского, М. М. Троицкого (правда, уже после казанского периода его деятельности) и др.[45]

Для более наглядного представления о том, что собой являли эти «Введения в философию», приведем названия глав из двух таких.

Пособие В. Н Ивановского состоит из 111стр., и первая её часть имеет подзаголовок «Философия теоретического знания»

Далее такие главы:

История классификации наук;

Классификация наук;

Философия – теория познания, направления тории познания;

Об отношениях между наукой, теорией познания и метафизикой;

Метафизика…

Между прочим, В. Ивановский полагает, что «основное ядро философии - в великом вопросе об отношении мира и познания, объекта и субъекта» [46].

« Введение в философию» А. О. Маковельского (первая часть) состоит из 79 страниц. Две главы – «Понятие о философии» и «Проблема познания» – включают следующие параграфы:

Философия как проблема

История термина «философия».

Три основных элемента, входящих в философию.

Естественная философия.

Философский эрос.

Философские системы…

Философия как поэзия…

Платоновская форма философии…

Отношение философии к науке….

Нападки на философию…

Разделение философии.

Естественная гносеология.

Интеллектуальное перерождение.

Исходный пункт философии.

Декарт…

Беркли и Юм…

Кантовский критицизм…

Классификация наук…

Логика.

Студенты также писали «медальные сочинения», наиболее достойные из которых Совет университета, по представлению факультета, отмечал золотой медалью на годичном торжественном акте.

Вот названия некоторых из них:

Основываясь на собственных сочинениях Шеллинга, критически рассмотреть разные фазы сего философствования и показать, на чём он остановился в настоящее время» (1843 г.);

Изложить индейскую космогонию по Ману и миф о потопе по Магабарате (1853-1854 у. г.);

Философский элемент в философии Белинского (1889г.);

Философия Парменида (1902 г.);

Учение Лейбница о субстанции и его переписка с де-Вольдером (1910 г.);

Критика Лейбницем двух первых книг сочинения Декарта об основаниях философии (1910 г.);

Лейбниц и Белль (1915 г.).

Контрольные вопросы.

Дисциплины, которые в разное время составляли университетский курс философии; их содержание и форма.

Что представляли собой «руководства», по которым первое время велись занятия по философским курсам в университете?

Программы по основным университетским философским курсам; их содержание. Сравнение с современными программами по тем же курсам.

Положение с источниками и литературой в разные периоды истории философского образования в университете.

3. «Герои мыслящего разума»: преподаватели по кафедре философии, их судьба и творчество. Философия за пределами кафедры философии [47].

За первые более чем сто лет существования Казанского университета много людей на постоянной или временной основе занимали кафедру философии [48] - см. Приложение 1. Это были разные люди: они различались своими философскими пристрастиями и своим мировоззрением, дарованием и ученой репутацией, темпераментом и характерами. Одни попали в словари, справочники и «истории философии», другие – нет: остались «рядовыми» профессорами и приват-доцентами, одними из многих среди сотен и сотен тружеников на ниве российской науки и русского образования. Но именно совокупной деятельностью их научного и педагогического творчества, их помноженным дарованием, их совместными десятилетними стараниями складывалась судьба кафедры философии и история философского образования в Казанском университете. Но у каждого из них была и своя творческая судьба, своя история.

Наиболее известными среди них до закрытия кафедры философии в1850 году, являются, если судить по позднейшим обращениям к их творчеству, А. С. Лубкин и архимандрит Гавриил. Но прежде, чем остановиться на этом, скажем, помимо того, что отмечено в Приложении 1, о других.

В первые десятилетия по кафедре философии мы не найдем немцев, сыгравших заметную роль как в истории российского университетского образования в качестве учителей русской пытливой до науки молодежи (таких, как Бертельс или Броннер, учителей Лобачевского), так и внесшихзаметный, а порой и выдающийся вклад в становление русской науки (таких, как Х. Д. Френ, основатель научной ориенталистики в России и Азиатского музея Петербургской АН, или знаменитый Карл Фукс), чеммогли похвалиться другие кафедры университета. Или как это было у истоков Харьковского университета, основанного одновременно с Казанским - с 1805 по 1817 г. профессором теоретической и практической философии в нем был И. Г. Шад (Schad), до переезда в Харьков бывший профессором философии в Иенском университете, преемником Фихте по кафедре[49], «значительный и яркий человек», который «оставил заметный след в истории философской культуры в России»[50].

Но, в целом, и по уровню подготовленности первых преподавателей, и по началам их образования[51], и по тем, очень не простым, если не сказать более, условиям складывания философского образования в России [52], особых отличий от других университетских центров у нас, в Казани, не было. Если, конечно, абстрагироваться от того обстоятельства, что при одинаковости «начал образования» и пр. мы имеем дело с людьми разными, с «индивидуальностями».

Левицкий Лев Семёнович [53], с серебряной медалью окончивший Московский университет, передназначением в Казанский университетпреподавал в Казанской гимназии логику и метафизику. В университете читал «логику по руководству Рижского и практическую философию - по Сори». Находился на кафедре не долго: умер в 1807 году от водянки. Если довериться мнению директора (первого ректора) Казанского университета И. Я. Яковкина, даже не самого известного философа «нашей округи», говоря словами Канта (а насколько ему, этому мнению Яковкина, можно довериться?): «Г. Л евицкий… в философских познаниях, кажется, слаб» [54]. Впрочем, директор отмечает отменный слог Левицкого и знание им языков. Но он не отказал себе в удовольствии съязвить по поводу «тучного телосложения» адъюнкта[55] философии, «неблагоприятствующего занятиям умозрительностью», что, пожалуй, «кое-что» говорит о самом директоре, нежели об адъюнкте умозрительной и практической философии. «Отменный слог» – не понятно, что здесь имеется в виду (может быть, лекции), но ни одной работы под именем Л. С. Левицкого в университетской библиотеке нет.

После Левицкого несколько преподавателей временно замещали кафедру. Профессор латинского языка, литературы и древностей М. Г. Герман (1755-1822). Адъюнкт Г. Н. Городчанинов, ранее уже упоминавшийся. Он хотел, судя по всему, «законно» её занять. Не получилось. Члены Совета «единогласно отрицали в Горадчинове знание философии, даже сам осторожный Фукс… сомневался в его философских познаниях»[56]. Адъюнкт Запольский И. И. (1773-1810).

Далее кафедру получил Карл Федорович Фойгт [57] (1760-1811), саксонец, бывший дрезденский адвокат, выпускник Лейпцигского университета. Он – единственный немец в истории кафедры философииКазанского университета, но (хотя и родственник Эйлера) - не тот немец. С немцами кафедре не повезло. Карл Теофилус (Карл Фойгт) занимал кафедру с 1808 по 1811 год, некоторое время был и деканом отделения нравственных и политических наук, но в русской истории не «наследил», в отличие от своего соотечественника, другого Карла, Фукса.

После Фойгта попечитель Румовский предложил кафедру Александру Степановичу Лубкину. О нем мы скажем позже.

После Лубкина был Срезневский Иосиф (Осип) Евсеевич, выпускник Рязанской семинарии и, затем, московской Духовной академии. После Петербургского педагогического института был определен кандидатом юридических наук в Казанский университет. Его, намечавшегося на другой факультет, «перехватил» Лубкин, видимо, не отличавшийся завидным здоровьем, и желавший иметь под рукой человека на случай собственной болезни. Сдав экзамены, что было, если верить Буничу Н. Н, тогда «плевым» делом, Срезневский становится магистром философии. В 1817 году – экстраординарным профессором по кафедре умозрительной и практической философии. Университетский Совет рассмотрел и одобрил его обоснование на право вести «историю философскую» - предложенное Срезневским «Краткое обозрение систем философии, в 2-х частях». Был уволен М. Л Магницким (в числе 11 других профессоров). Этого «Обозрения» (если оно вообще было издано) нет в университетской библиотеке. Трудно, опираясь только на его «Рассуждения..»[58], которые единственно есть в университетской библиотеке, высказаться об оценке Н. Н. Булича: философию он «знал лишь по жалким тогдашним семинарским учебникам»[59]. Насколько объективно мнение Магницкого, что «профессор философии Срезневский преподает свои лекции так дурно, что их никто не понимает» - судить трудно, помня, что он уволилпрофессора, причем по «соображениям идеологическим»[60]. …. Умер И.О. Срезневский монастырским послушником.

Далее по кафедре философии читали (См.: Приложение 1) разной продолжительности время: Пальмин М. А. (в 1820-1821 уч. г. он, например, читал логику 3 часа в неделю, философскую терминологию 1, 5 часа и историю философских систем 1, 5 часа); Скворцов М. В; Сергеев П. С., профессор правоведения; его «помощники» – кандидат Кондаков Ф. Е. и проф. Караблинов Я. М; Хламов А. Ф. Далее – архимандрит Гавриил (о нем позже) и некоторое время в 40-е годы читал историю философии Иванов Н. А. О последнем скажем несколько подробнее.

Николай Алексеевич Иванов – одна из колоритных фигур в университетской казанской науке и педагогике 40-х годов. Его слушатель Н. Н. Булич писал позднее: «Это был блестящий профессор, увлекавши й студентов» [61]. Выпускник Казанского университета он был командирован на повышение квалификации в Дерпт (в Профессорский институт). Прошел основательный курс историко-филологической и философской подготовки. Получил здесь степень доктора философии и, вернувшись в родной университет, стал профессором по кафедре русской истории (его преемником по кафедре станет известный историк С. В. Ешевский, «Грановский Казанского университета»). Увлекался гегельянством и «заразил» им других. Так, под влиянием Иванова увлекся философией и даже решил профессионально заняться ею (не сложилось, к сожалению) Николай Никитич Булич, будущий профессор литературы и ректор Казанского университета. Он сам признавался, что готовился к экзаменам «путем, весьма усиленного, чтения Гегеля».

Н. А. Иванов в начале и во второй половине 40-х годов читал по кафедре философии историю философии. Очевидно, его взгляды и философские пристрастия не могли не сказаться на содержании лекций. Он, кстати, и первым в Казани стал читать публичные лекции.

К сожалению, в 50-е годы с профессором произошли, как этонередко бывает, печальные перемены: «красноречие переходит в риторику, импровизация заключается лишь в панегириках сильным мира и власть имущим» [62]. А 50-е годы в истории николаевской России былиблагоприятной средой для таких перемен: они сломали весьма не одну личность, загубили не одно дарование. Еще более угнетающей былаатмосфера в провинции: «Это такая трущоба подлая, что беда…кругом невыразимая пошлость, решительно все свиные рыла», - писал в одномписьме Н. Н. Булич[63].

Как было уже сказано, Булич, который думал работать по кафедре философии[64], успел прочитать только 6 лекций – кафедры философии были закрыты в российских университетах.

Вернемся, как было обещано, к А. С. Лубкину и архимандриту Гавриилу.

Александр Степанович Лубкин стал первой примечательной фигурой по кафедре философии на фоне его во многом случайных или малозаметных предшественников. Родился в семье духовного служителя, среднее образование получил в Костромской духовной семинарии, закончил Санкт-Петербургскую духовную академию. Был учителем в Костромской семинарии (математики, немецкого языка, философии). Далее была армейская семинария, в которой он занимал должность ректора и преподавателя философии. Здесь же он подготовил первый у нас учебниклогики под названием «Начертание логики, сочиненное и преподаваемое в Армейской семинарии Александром Лубкиным» (С –Пб., 1807). По увольнении из духовного ведомства определился в столичный Педагогический институт («смотритель за поведением»). В 1810 году был назначен директором училищ в Оренбургской губернии. В 1811 г. попечителем Казанского учебного округа приглашен адъюнктом на кафедру умозрительной и практической философии, которую и занимал до своей смерти в 1815 году (за год до этого стал экстраординарным профессором). Находясь в стесненном положении, многодетный Лубкин был вынужден исполнять и обязанности инспектора Казанской гимназии (до 1814 г.). Уже после смерти профессора Советом университета было принято решение опубликовать в пользу его детей книгу «Начертание метафизики» - первое учебное пособие по философии, созданное на кафедре.

В своей «Логике» Лубкин (а теоретическая часть здесь незначительна по объему) уделяет основное внимание третьей фигуре силлогизма; подвергает критике теорию фигур силлогизма (по положению среднего термина), находя, что «самое основание оной есть мнимое». Он предлагает различать силлогизмы в зависимости от их «намерения и употребления». Г. Шпет, довольно строго судивший о русских философах (начального периода, по крайней мере), полагал, что в этом обосновании, исходящим из места и роли третьей фигуры, есть «большая доля здравого смысла» [65].

Как воспитанник духовной школы (о значении в них «Баумейстера» было уже сказано) Лубкин должен был находиться под влиянием Вольфа, и эклектический элемент в его мировоззрении сказался и позже.

Еще до прихода в университет Лубкин первым в печати выступил с критикой Канта (его теории познания, априоризма) с позиций сенсуализма – «Письма о критической философии», опубликованные в «Северной пчеле» в 1805 году. Для уяснения взглядов философа сюда следует привлечь и упоминавшиеся выше его «добавления» к переводу «руководства» кантианца Снелля. Они касаются, прежде всего, неприятия кантовского априоризма, представления о пространстве и времени.

Суть возражений казанского философа, вполне определенно показывающих его собственную философскую позицию (он трактует пространство и время как объективные формы бытия вещей) хор ошо видна из следующего: «Что же касается до времени и пространства, столь тесно соединенных с представлением каждой вещи, то оные не суть ли паче необходимые принадлежности бытия вещей, нежели свойство или образ наших о вещах представлений» [66]. И далее: «…вещи не представляются нам только, но и действительно суть во времени и пространстве» [67]. Лубкин не усматривал «почти никакого смысла» и в кантовских антиномиях, считал, что они некорректно поставлены. Понятие бесконечного есть также понятие не априорное - основание для него дает нам опыт.

Критика Канта у Лубкина не исчерпывается только критикой метафизики и гносеологии. В актовой речи (1815 г.) «Возможно ли нравоучению дать твердое основание независимо от религии» он подвергает критике и кантовскую практическую философию, его учение о нравственности. Суть критики в безусловном утверждении связи религии и нравственности, в указании на бога как на основательную мотивацию человеческих поступков, в неприятии «религии в пределах только разума». Нравственность может быть прочно основана только в Боге, в религии, в вере в бессмертие души[68].

вляется егоВероятно, можно согласиться с тем, что в «философском творчестве А. С. Лубкина наиболее важным и характерным я отношение к кантианству»[69]. Необходимо только помнить, что вернее всего относиться исторически к истории, в том числе и к истории философии в России. И при признании «здравого смысла» в лубкинской критике Канта, и при согласии с критикой априоризма (пространство и время) не следует, вероятно, преувеличивать значение этой критики, идущей от стороны, которая ещё только упражняется в философии, и не могла тогда по этой причине продумать проблему глубже. Хотя осевая линия противоположения – субъективизм- объективизм - уловлена верно – ведь и Гегель критиковал Канта за априорное понимание категорий (фигур бытия): не находятся только в мышлении, хотя и выработаны мышлением. Однако вряд ли можно согласиться с тем, что положительным, плодотворным и рациональным основанием этой критики является именно то, что она исходит из неприятия философии (в данном случае «кантианской философии»), «разрывающей связь Бога и человека, разум веру, мораль и религию, выстраивающей абстрактные нравственные схемы», и, напротив, базируется на «русской духовности» с её «стремлением к познанию Абсолютного и Вечного, с её поиском высшей Истины и Добра, выводящего за пределы ratio как ума человеческого, ограниченного и относительного…» [70]. Это вряд ли может быть вообще доводом в плодотворной и рациональной критике, которая одна только и есть в философии.

Еще одним неординарным представителем в истории кафедры до ее закрытия был архимандрит Гавриил (Воскресенский Василий Николаевич). Неординарной, порой захватывающей, личностью, но не философом - мы можем судить только по работам. Но историческое значение они имеют. Собственно философское значение имеют его «История философии» и некоторые суждения о праве в «Философии правды». Его «История философии» была одной из первых по времени у нас, а 6 часть её есть, собственно, первая в России «История русской философии» (См.: Приложение 2). Именно она и была причиной внимания к архимандриту как со стороны казанских, так и со стороны других российских (и советских) авторов, - правда, некоторые из них удостаивали его только несколькими скупыми строками в своих «исследованиях», «пособиях» и «историях». Оценки труда архимандрита были разными - от положительных до снисходительных и весьма критических (например, у Г. Г. Шпета в его «Очерках развития русской философии»). Это и понятно…

Василий Николаевич Воскресенский – сын дьячка, окончил Славяно-греко-латинскую академию. Бакалавр философских наук. Пострижен в монахи в 1821 году, с 1825 года – архимандрит. Дальше были духовные семинарии Орловская, Могилевская…Настоятель казанского Зилантова монастыря, преподаватель в богословском классе местного семинария.. С 1 августа 1837 года – преподаватель богословия в Казанском университете (плюс к этому метафизика, логика, история философии, психология)… Симбирская гимназия… Окончательно освободился от духовно-учебной службы в 1841 году и перешел в Казанский университет. Уволен из университета в 1850 году.

Архимандрит, который вел «не вполне монашеский образ жизни», по сообщению одного из своих биографов, к тому же не очень ладил со своим церковным начальством, не отличался покладистостью характера. После увольнения из университета по воле своего начальства провел несколько лет на службе в Сибири, потом удалось перевестись в Европейскую Россию. Попытка закрепиться на кафедре философии Казанского университета после ее вторичного открытия в 1862 году успеха не имела[71].

Архимандрит был плохим администратором, но пользовался популярностью у казанского населения и был любим беднотой за дела благотворительные.

Студенты его обожали, хотя «не смотря на свои выдающиеся способности и редкий дар слова,…не был образцовым преподавателем и, на своих лекциях, постоянно мешал дело с «бездельем». Иногда вся лекция проходила у него в прятельски-шутливой беседе со студентами о городских новостях»[72]. Был, по общему признанию, выдающимся оратором. Среди его произведений есть «Поучительные слова» (Казань, 1850). Некоторые из них составлены просто мастерски, даже в письменной форме производят большое впечатление, – насколько, видимо, сильнее они воздействовали, будучи произнесенными.

Собственно философское значение имеют только его «История философии» и некоторые суждения по философии права из «Философии правды». Последняя, в целом, мало имеет отношение к философии. Она представляет собой, большей частью, изложение норм и положений из тогдашнего права земельного, уголовного, гражданского, имущественных отношений, отношений церкви и государства и т. д. с некоторыми экскурсами в историю и теорию государства и права, а также прав человека, «истинную основу» которых составляют «религиозные верования». Именно эти экскурсы с довольно подробным изложением по этим вопросам воззрений Локка, Монтескье, Руссо и ценны, прежде всего, в этой работе архимандрита и составляли для тогдашнего читателя главное приобретение. Некоторые суждения автора, а также его замечания по поводу теорий европейских философов имеют значение только лишь для характеристики его собственных воззрений, не выходящих здесь за рамки, традиционные для богослова[73].

Лучшей работой архимандрита является его «История философии» - одна из первых в России, которая первоначально состояла из 4 частей, а потом были добавлены еще 2 части («Прибавления»). В 5-ой части речь идёт о восточной философии (древнеиндийской и древнекитайской, которые архимандрит называет «нечистой», а также, рожденной на земле Палестины – «чистой»). 6-ая часть и есть его известная «история русской философии» - первая в России.

История европейской философии доведена автором до современной ему немецкой философии. В конце 4 части он, например, излагает гегелевскую философию истории философии (по «Лекциям по истории философии»), а в связи с этим обращает внимание на мысль немецкого философа о «тождестве истории философии и философии» (см.:«История философии», часть 4. – Казань, 1839. – С.123). Замечательно, что архимандрит обратил на это внимание.

«История философии» написана вполне добротно для своего времени (для России); приведен большой список источников, материал обработан профессионально, со знанием дела. Более того, даже если архимандрит большей частью несамостоятелен, материал про-думан, а сам автор в этих материалах вполне ясно вы-сказан как мыслитель, который имеет свое, вполне определенное, понимание философии и свой взгляд на её историю.

Конечно, богослов в «Истории» иногда сказывается; например, вот в этом: «Ум человеческий сам собою не может во всём свете постигнуть истину…Такая немощь нашей высшей душевной силы ясно показывает нам состояние нашего повреждения и живо заставляет нас чувствовать нужду в высшем откровении, содержащем благотворнейшие истины для нашего познания» («История философии», часть 4. – С.192). Есть и другие похожие места, но их немного. В целом автор очень спокойно рассматривает историю философии, приводя мало возражений (богословского характера), почти не вступая в полемику, без ругани, хотя симпатии свои не скрывает, когда считает нужным это сделать.

Но при этом добросовестно излагает даже взгляды просветителей, материалистов и атеистов, сопровождая это самое большее словами «надменный» (о Руссо), «лжефилософ» (о Гольбахе) и т. п. Даже Гольбаху, который «более всех писателей старался разрушить самые основания религии, нравственности и политики» архимандрит посвящает 4 страницы, подробно излагая его «Систему природы». Такая метода изложения историко-философского материала составляет одно из достоинств работы казанского автора и, без сомнения, имела большое значение для добросовестного просвещения широкой читающей публики, располагающей весьма скудным собранием на русском языке историко-философской (тем более - общего характера) литературы. Таким образом, само предприятие архимандрита Гавриила – его «История философии», - независимо от того, как его оценивать с высоты наших лет, было весьма полезным.

Приведем ещё места из книги В. Н. Воскресенского, которые дают представление об аспектах его философских воззрений либо о его понимании значимости философских проблем. «Бэкон и Декарт в 17 столетии открыли истинный метод философский, на котором должны основываться все будущие труды» («История философии», част 4. – С. 5), - говорит автор, имея здесь в виду философию и поиски методов научного познания в Новое время (17 века) вообще, хотя это очень разные методы, и очень разными являются соответствующие им философские системы. «Декарт своим положением я мыслю, следовательно, существую, поставил навсегда самопознание началом всякого знания философского» (с. 6). Далее критикует Декарта за то, что он умозрителен, отвергает эмпиризм. Более симпатизирует Локку. Беркли критикует за то, что он утверждал «отвержение действительного мира внешнего и допустил бытие только идей. Против этого заблуждения…» (с.7)…

Более проблематичной, но и первой причиной внимания к архимандриту Гавриилу, является 6 часть его книги, которая представляет собой первую в отечественной литературе досоветского периода «историю русской философии». Отношение к ней, как было уже замечено, всегда было разное - от положительного до снисходительного и невысокого (см.: Литература: работы о преподавателях…). Но это и понятно – «история русской философии» архимандрита Гавриила есть первая такого рода книга в России, чем объясняются как её достоинства, так и её недостатки[74].

Она была первой и писалась тогда, когда никакой истории русской философии не было, так как не было и самой русской философии: Г. Шпет был прав в значительной мере, когда назвал «историю русской философии» архимандрита Гавриила преждевременной. А приват-доцент Казанского, впоследствии профессор по кафедре философии Харьковского университетов Ф. А. Зеленогорский писал в 1876 году, сравнивая, Россию с «первенствующими нациями Европы»: «у нас нет ни в истории, ни в настоящее время представителя в философии и науке»[75].

Книга и не представляет собой «историю философии» в привычном для нас смысле слова, - она есть, большей частью, собрание более или менее больших текстов (и изложений) разных авторов, материалов и сведений о них[76], с замечаниями и некоторыми рассуждениями автора. Набор имен самый разнообразный. Иоанн Болгарский, митрополит Киевский Никифор, Владимир Мономах, Даниил Заточник, Нил Сорский, Григорий Сковорода, профессор логики и метафизики Московского университета Д. С. Аничков, Георгий Конисский, тайный советник М. Н. Муравьев, министр народного просвещения, граф С. С. Уваров, профессор Петербургской Медико-хирургической академии Д. Велланский, епископ чигиринский И. Борисов, московский митрополит Филарет Дроздов… За редким исключением[77], это - люди, которые не имеют к философии отношения[78], ибо, говоря словами автора, «история философии не есть история всех идей человеческого ума». Но, полагаем, что преждевременной в таких условиях и в это время была бы и любая другая попытка подобного предприятия. Поэтому, вероятно, судить о работе казанского автора следует, руководствуясь другими соображениями.

Его книга была первой, и этим объясняются во многом трудности ее составления (хотя богословское мышление и образование автора при этом не следует игнорировать), но и заслуги Воскресенского В. Н. тоже.

Верно, что не было истории русской философии, но философские поиски, но рефлексия были, хотя очень часто однообразные и неоригинальные, главным образом переиначивающие (а то и просто излагающие) мотивы восточного богословия. Архимандрит попытался увидеть за этим зародыш «русской философии», заявить её определенность и на этот стержень нанизать «системообразную» группу известных русских «любомудртствующих» умов, явившихся в историческом развитии России. Большею частью в этой «системе», правда, оказались персоны либо околофилософские, либо отстоящие еще далее от этого рубежа.

Архимандрит, однако, не только пишет «историю философии», но и обосновывает наличие русской философии, обосновывает методологические принципы составления её истории (а заодно довольно здраво и справедливо-критически высказывается об историко-философских принципах других, европейских, авторов), к которым нужно всё-таки относиться исторически, даже если считать их не очень убедительными. Так, он предваряет книгу небольшим рассуждением о системах философии (которых, конечно, у нас нет) и философах, которые «могут существовать во всяком народе, хотя бы и не было систем философских». Но при этом не учитывает, что ведь нет и школы, нет традиции школьной (или школьных), нет «точильного камня научного мышления», как по другому поводу высказался В. О. Ключевский[79], нет, следовательно, и философии, национальной философии.

Автор немногословно указывает на то, в чем заключается особенность «русской философии» («отличительного характера мышления» россиян, предпочитает говорить он) по отношению к «любомудрию»[80]: «рационализм, соображаемый с опытом» и «в ысшее примирение их в верховном начале всякого бытия». Во всяком случае, в этом, при желании, можно видеть и улавливание, а также и (учитывая, что «история русской философии» ещё впереди) предвосхищение характера последней.

Некоторые исследователи склонны рассматривать архимандрита Гавриила как предшественника славянофильства[81]. С этим вряд ли можно согласиться, так как славянофильство - это не просто мировоззрение, которое в «вере находит основание всей философии» и полагает, что в ней «примеряются отдельные элементы знания, в том числе и чисто рациональны е», как говорит А. Ф. Лосев о русских философах и какое понимание мы находим и у архимандрита. Славянофильство есть, прежде всего, очень конкретное социально-политическое, а потом уж культурно-литературное и философское явление, которое непременно предполагает собственную оппозицию – западничество. Подобного (при всем том любовании, которое обнаруживает автор персонажами своей книги) мы у казанского мыслителя не видим.

Как бы то ни было, но именно архимандрит Гавриил, преподаватель по кафедре философии Казанского университета, предпринял заслуживающую признания и памяти попытку показать конкретно-исторически, в движении истории, что «может собственных платонов российская земля рождать».

Вернемся к истории кафедры и дальнейшей, пришедшейся на вторую половину века, судьбе и творчеству её представителей.

Как было уже сказано, в 1860 году кафедры философии и светская философия в университетах были восстановлены. Понадобилось 10 лет, чтобы пришло осознание и признание того, что «вследствие закрытия кафедр философии…ощущается большой пробел в умственном развитии студентов…, они лишены возможности изучать исторический ход развития духа человеческого..»[82]. К тому же, если, например архимандрит Гавриил, возможно, и не испытывал дискомфорта от того, что, прочитав только что лекцию по богословию, скажем по Ветхому Завету, шел читать далее лекцию по логике, о Спинозе или Локке, то даже «Синод находил нежелательным такое совмещение преподавания закона Божия с логикой и психологией»[83]. Впрочем, новый министр народного просвещения, А. В. Головин, обосновал необходимость восстановления кафедр философии более откровенными и искренне-незатейливыми соображениям: «при совершенном изменении теперь направления современных идей, вполне отражающих в себе чисто утилитарные стремления века». Он, вероятно, еще не забыл, как его предшественник П. А. Ширинский-Шихматов через два года после закрытия кафедр философии в университетах, в 1852 году, рапортовал: «прекращено провозглашение с университетских кафедр мечтательных теорий под именем философии».

В казанском университете, однако, кафедра