Типология крупных изменений

Укажем на некоторые предложения, касающиеся более детальной ти­пологии научных революций.

Прежде всего предлагают различать революции по степени их масш­табности — крупные, средние, малые, по мнению В.В. Казютинского, Н.И. Родного. Так, Н.И. Родный выделяет:

1) глобальные революции, формирующие совершенно новый взгляд на мир;

2) революции в отдельных фундаментальных науках, преобразующие их основы, но не содержащие глобального мировоззренческого переворота;

3) микрореволюции, суть которых состоит в создании новых теорий в различных научных областях¹.

Н.И. Кузнецова и М.А. Розов указывают основания для различения научных преобразований по их содержательным результатам; в зависи­мости от трансформации того или иного параметра научного познания можно выделять и четыре типа изменений, таких как:

1) появление новых фундаментальных концепций;

2) разработка (или заимствование) новых методов исследования;

3) открытие новых объектов исследования;

4) формирование новых методологических программ.

Поскольку названные параметры взаимосвязаны, то обычно крупное научное изменение является многоаспектным, т.е. затрагивает сразу не­сколько параметров².

Научная дисциплина как носитель крупных изменений

Среди отечественных работ, внёсших вклад в понимание динамики науч­ного знания, следует отметить серию исследований B.C. Степина. Вкратце остановимся на некоторых его идеях. Единицей анализа научного знания для B.C. Степина служит научная дисциплина как полисистемная развиваю­щаяся область теоретических знаний. В науке осуществляется постоянный обмен и между научными областями, и между самостоятельными блоками внутри дисциплины. В соответствии с этим можно выделить два вида круп­ных преобразований, или революций, — революции, в которых доминиру­ют процессы внутридисциплинарного развития знаний, и процессы, иду­щие за счёт междисциплинарных связей, «прививок» парадигмальных установок одной науки относительно другой. Как правило, эти способы

¹ Родный Н.Й. О научных революциях и формах их проявления.// Очерки по истории и методологии естествознания. М., 1975. С. 197; Казютинский В.В. Революции в системе научно-познавательной деятельности // Научные революций в динамике культуры. Минск, 1987.

² Кузнецова Н.И., Розов М.А. О разнообразии научных революций // Традиции и рево­люции в истории науки. М, 1991.

сосуществуют. Поэтому при анализе научных изменений лучше говорить о преобладании какого-то из типов в данной ситуации.

Внутридисциплинарные процессы входят в режим интенсификации в случае столкновения с неким новым объектом или явлением. Но воз­можны и более мягкие способы интенсификации исследований, когда научные знания транслируются в данную дисциплину из других областей. B.C. Степин подчёркивает, что процессы междисциплинарного взаимо­действия оказались в целом хуже изученными, хотя на них приходится большая нагрузка в реальной истории науки. Трансляция элементов и структур из одних областей в другие является ключевым фактором воз­никновения и развития многих научных дисциплин.

Например, во второй половине XVII в. Р. Бойлем была выдвинута прог­рамма, транслировавшая в химию принципы и образцы объяснений, сфор­мировавшихся в механике; первые попытки её проведения были не совсем удачными, но она плодотворно заработала позже, во времена А. Лавуазье, обеспечив платформу становления новой химии. B.C. Степин напоминает также о том, что рождение генетики было связано с переносом Г. Менделем статистических методов в биологию, а также приводит другие примеры взаимодействия различных дисциплин.

В трансляционных процессах важную роль играет картина мира, так, «встреча» физических теорий в ходе конструирования охватывающей теоретической схемы оказывается возможной благодаря отображению их собственных теоретических схем на физическую картину мира, которая выступает интегрирующим началом по отношению к другим компонен­там теоретических знаний физики.

Согласно B.C. Степину научные революции могут быть разных типов в зависимости от обширности тех преобразований, которые они вызыва­ют. Существуют по крайней мере два типа перестройки системы научных знаний: революции, связанные с изменениями дисциплинарной онтоло­гии, но без существенного изменения идеалов и норм исследования, и бо­лее радикальные революции, которые характеризуются сменой идеалов и норм, а также философских оснований науки. Пример революции пер­вого вида — переход от механической картины мира к электродинамиче­ской (XIX в.), революция второго вида — переход от классической к не­классической науке, связанный со становлением квантово-релятивистских теорий. В подобных массивных преобразованиях происходит смена самого типа рациональности (об этом понятии см. § 9.2).

B.C. Степин подчёркивает также, что в становлении новых оснований науки (новой картины мира, идеалов и норм, философских принципов) участвуют не только внутренние научные, но и социокультурные факто­ры. Всякое существенное изменение в науке, которое можно назвать ре-

волюционным, находится как бы на развилке дорог. Дальнейшее развитие науки, вообще говоря, может пойти различными путями. В широком культурном контексте происходит как бы отбор тех путей, которые наи­лучшим образом соответствуют ценностям и мировоззренческим ориен­тирам культуры¹.

Непрерывная динамика и прогресс

Однако только ли из крупных изменений состоит продвижение науки? Ведь рутинный исследовательский процесс состоит в конечном счёте из накопления малых успехов и изменений. Осознавая эту сторону научной практики, Т. Кун в более поздний период своей деятельности ввёл термин «микрореволюция». Под этим термином следует понимать достаточно небольшие изменения образцов научной деятельности, охватывающие под­группы учёных из 20-25 человек. Термин «микрореволюция» не был принят многими исследователями по разным причинам (в т. ч. из-за его внутренней парадоксальности). Но трудно спорить с тем, что тема малых изменений чрезвычайно важна для понимания реальной динамики научного познания.

Действительно, бросающиеся в глаза крупные события в истории науки не должны заслонять от нас ежедневной динамики научных практик. Не следует представлять себе содержание научной деятельности как нечто монолитное, что переходит от одного устойчивого состояния к другому. Как подчёркивает Ф. Китчер, научное сообщество изначально состоит из гетерогенных подгрупп, отличающихся различными склонностями, исход­ными знаниями, предпочтениями, областями интересов и т.п. В этом плане даже понятия парадигмы, научно-исследовательской программы, исследо­вательской традиции и т.п. являются достаточно сильными абстракциями, трактующими научное сообщество как некий единый когнитивный субъект (Knower), мешающий нам увидеть гораздо более значительную гетероген­ность научной практики. Научное сообщество состоит из разнородной попу­ляции индивидов-исследователей, чьи индивидуальные практики постоян­но модифицируются в результате взаимодействий учёных между собой и в результате интеракций с изучаемыми объектами. Причём разнород­ность сообщества следует только приветствовать, т.к. иначе невозможно было бы строить разные высказывания на одном и том же базисе свиде­тельств (и тем самым вообще порождать что-то новое). Когнитивные вари­ации среди членов научного сообщества, вносят важный вклад в формиро­вание общего познавательного проекта.

Поэтому Ф. Китчер предлагает рассматривать научное продвижение не в терминах длительных единств и больших событий, а в терминах коротких

¹ Степин В. С. Научные революции как «точки» бифуркации в развитии знания // Науч­ные революции в динамике культуры. Минск, 1987. С. 76.

периодов научных практик (длящихся, может быть, несколько месяцев), в течение которых происходят некоторые заметные их модификации — в терминологии, во внедрении инструментов и инструментальных навы­ков, в формулировке вопросов и т.п. Ведь научные практики включают в себя множество компонентов — специальный язык, объяснительные схе­мы, постановку вопросов, принимаемые высказывания, инструментальные навыки и техники, признание авторитетов, методологические принципы. Изначальная гетерогенность индивидуальных практик охватывается (тем не менее) некоторой практикой, относительно которой научное сообщест­во выражает согласие (consensus practice). Разумеется, говоря о крупных и мелких преобразованиях в науке, мы подразумеваем, что они служат научному продвижению, т.е. прогрессивны. Это касается и революций, и малых изменений: в науке закрепляется лишь то, что считается учёными прогрессивным. С точки зрения Ф. Китчера прогрессивность может быть истолкована «как последовательность консенсусных практик, которые со временем становятся все лучше и лучше»¹.

Но здесь обнаруживается, что мы не можем выстроить единое понятие прогресса. Оно, как и само научное предприятие, тоже остаётся гетероген­ным, имеющим различные разновидности. Так, по Ф. Китчеру, можно раз­личить следующие виды прогресса: концептуальный (прогресс в поняти­ях), объяснительный (введение, улучшение и расширение объяснительных схем), прогресс в постановке вопросов, прогресс в суждениях, которые принимает сообщество, инструментальные улучшения (позволяющие ви­деть, вычислять и определять точнее, чем раньше), методологический (вве­дение стратегий, которые дают нам больше шансов на успех), а также орга­низационный (изменение и улучшение сложившихся междисциплинарных связей). Общее продвижение науки не является прямолинейным; последую­щие усилия учёных сделают более элегантно то, что сейчас делается впервые и с трудом, — и это тоже разновидность прогресса.

Подходы, подобные модели Ф. Китчера, убеждают нас в том, что, говоря о прогрессирующем продвижении науки, следует иметь в виду как разно­образие возможных улучшений, так и непрерывность малых достижений, осуществляющихся в ежедневных научных практиках. Возможно, при такой перспективе мы отдаляемся от уже сложившегося образа научной истории как состоящей из крупных периодов, маркированных и отделённых друг от друга революционными преобразованиями; но модель гетерогенных прак­тик и постоянного накопления малых достижений помещает нас в ракурс, более соответствующий ежедневной научной деятельности. Именно здесь, в многогранном прогрессировании, и совершается множество тех действи-

¹ KitcherPh. The Advancement of Science. P. 90.

тельных изменений, которые продвигают науку к её главной когнитивной цели — открытию важных истин, касающихся окружающего мира.

Таким образом, наука постоянно осуществляет разнообразные преобра­зования, как крупные, так и малые. Общее продвижение науки пронизано сложными связями между её уровнями, сопровождается достижениями во множестве аспектов научных практик. При этом некоторые из изменений оказываются более существенными, они запускают серии новых обширных изменений и могут вызвать каскады отдалённых последствий. Изменения в науке происходят всегда, но мы расцениваем их в основном ретроспек­тивно — по важности их последствий. Часто современники и потомки рас­ходятся в мнении о том, как квалифицировать то или иное событие; может быть, и сейчас незаметными шагами приближается прелюдия очередного крупного преобразования — научной революции.

4.7. Вопросы научного творчества

В завершение темы научной динамики рассмотрим вкратце проблему научного творчества.

Что такое творчество? Различные варианты общего определения твор­чества представляют его как человеческую деятельность, характеризую­щуюся принципиальной новизной. Творчество имеет место в любой области человеческой деятельности — художественной, политической, хозяйствен­но-административной и т.п. Научное творчество — это деятельность, на­правленная на решение научных проблем (нестандартных задач) в ситуаци­ях её недоопределённости имеющимися условиями и методами.

Важность темы научного творчества очевидна. Помимо сугубо теорети­ческого интереса к этой важнейшей стороне человеческой деятельности, существует и ряд практических потребностей. Они связаны с Необходимо­стью оптимизировать организацию науки и образования. Проблема науч­ного творчества подлежит разработке со стороны различных специальных наук и требует интегрирующего их междисциплинарного подхода.

В настоящем параграфе мы рассмотрим феномен научного творчества и научного открытия в преимущественно методологическом ракурсе, а также остановимся на некоторых аспектах психологии творчества и на факторах, влияющих на креативность.

Методология науки и творчество: контекст открытия и контекст обоснования

Определённая трудность для изучения логико-методологических аспек­тов научного творчества состоит в том, что феномен творчества содержит некоторый оттенок парадоксальности. С одной стороны, кажется невоз-

можным описать и понять творчество в рамках сугубо рационалистическо­го подхода, творчество выглядит вообще чем-то алогичным, нарушающим все методологические каноны (что убедительно показывал П. Фейерабенд); важную роль в процессах творчества играет возвышенное эмоциональное состояние, именуемое вдохновением. С другой стороны, творчество в на­уке— это именно научное творчество, оно изначально согласуется с ориен­тирами научной деятельности, и результаты творческого мышления оказы­ваются не продуктом некоего произвола, а обоснованными, рационально проверяемыми интеллектуальными конструкциями.

Возможная стратегия преодоления этой трудности состоит в чётком разделении рациональных и внерациональных аспектов научного творчества и научного открытия. Реализация этой стратегии, получившая широкую известность, связана с именем X. Ганса Рейхенбаха (1891-1953). (Отме­тим, что сходные идеи прежде него были высказаны К. Поппером.) X. Рейхенбах в «Опыте и предсказании» (1938) вводит различие таких составляющих научной деятельности, как контекст открытия и контекст обоснования. Это означает, что сам процесс научного творчества, завершаемый откры­тием, не подлежит изучению в логико-методологическом ракурсе. Все, касающееся непосредственных эмпирических условий этого процесса (анализ психологических, социально-политических, культурно-истори­ческих и прочих факторов), это лишь субъективная сторона научного познания. Она должна рассматриваться конкретными науками (психоло­гией и т.п.). В логико-методологическом плане нас не интересует, как пришёл учёный к тому или иному открытию, но нам важно, как обосновы­вались эти интеллектуальные продукты творчества, как они проверялись и доказывались. Иными словами, творить учёный может, как ему заблаго­рассудится, но конечный продукт должен соответствовать всем логико-методологическим стандартам научного познания.

Подобные представления получили признание у философов науки.
Большинство аналитиков пришли к убеждению, что не существует ника­кого рационально измеримого пути от фактов к гипотезе, а научное мышление движется от гипотезы к фактам, от догадки к её опытной провер­ке. Можно резюмировать и так: логика открытия невозможна, существует только логика обоснования.,

Однако позже эта прозрачная схема стала усложняться. Новый этап обсуждения темы научного открытия был открыт работой Норвуда Хэнсона «Образцы открытия» (1958)¹. Хэнсон указал на то, что гипотетико-дедуктивная модель (§ 2.8) недостаточно близка реалиям научного мышления. Ведь учёный начинает не с гипотезы, а с анализа фактов.

¹ Hanson N.R. Patterns of Discovery. Cambridge, 1958.

Изучая фактуальную картину, учёный приходит к идее не произвольно, а под влиянием самих фактов. Также не существует и нейтральных фак­тов; они всегда видятся в свете каких-то исходных теоретических предпо­сылок. (Напомним, что именно Хэнсон ввёл известный термин «теорети­ческая нагруженность факта» — см. § 3.2.) Следовательно, существует сложное сплетение теоретических и эмпирических факторов, влияющее на процесс научного поиска. Согласно Хэнсону учёный, анализируя эм­пирический материал, усматривает в нем некоторую тенденцию, струк­туру, концептуальный гештальт. Конфигурация данных подсказывает учёному какую-то наиболее вероятную гипотезу. Это означает, что вы­движение гипотезы — процесс, производимый на разумных основаниях. Именно это было упущено из виду в гипотетико-дедуктивной модели. Но можно ли как-то реконструировать рассуждения учёного, анализи­рующего эмпирический материал и подыскивающего наиболее подхо­дящую гипотезу?

Здесь Хэнсон отталкивается от идей Чарльза Пирса. В своё время Пирс предложил рассматривать особый вид рассуждений. Он назвал их ретродуктивными (или абдуктивными)¹. Это нестрогие, или вероятност­ные, рассуждения, которые вводят новые высказывания исходя из фактуальных посылок. Схему ретродуктивного заключения можно представить так: 1) существует некоторый особенный факт X; 2) если бы было истинно Y, то имело бы место X; 3) следовательно, можно пред­полагать истинность Y (или выдвинуть гипотезу Y). Таким образом, путём логической операции ретродукции учёный, отталкиваясь от фак­туального материала, вводит правдоподобную гипотезу, заслуживаю­щую разработки. Сама по себе подобная схема рассуждения с некото­рым приближением отражает действительные особенности научного мышления. Однако задача состоит в том, чтобы осуществить дальней­шее его моделирование. Ведь необходимо существенное уточнение самого перехода от посылок к гипотезе: на каком основании учёный осуществляет этот переход, каковы его соображения по конструирова­нию гипотезы, по её оценке и отбору среди альтернатив? Таким обра­зом, вопрос о рациональной реконструкции ретродуктивных заключе­ний остаётся открытым. Однако безусловной заслугой Хэнсона можно считать, что ему удалось дать толчок новым исследованиям по логике научного познания. Под влиянием его «Образцов открытия» стали раз­рабатываться различные программы логико-методологического анализа процесса генерирования новых идей и гипотез (Т. Никлз и др.).

Итак, подход Хэнсона заставил науковедов пересмотреть ставшие поч­ти общепринятыми представления о том, что процессы научного твор-

¹ Пирс Ч. Начала прагматизма. Т. 1. СПб., 2000. С. 301-310.

чества существенно внелогичны, рационально не моделируемы. Однако было ещё одно важное следствие: подход Хэнсона способствовал раз­мыванию границы между контекстомоткрытия и контекстом обоснова­ния. Действительно, переход от фактов к гипотезе, производимый в ретродуктивном рассуждении посредством нахождения разумного основания для гипотезы, оказывается одновременно и открытием нового теорети­ческого утверждения, и предварительным обоснованием того же самого утверждения!

Сегодня многие исследователи настаивают на том, что открытие и обоснование вообще являются единым непрерывным процессом, в ко­тором различать стадии можно лишь с большой долей условности: уже само выдвижение гипотезы происходит с её одновременной оценкой и первичной проверкой. С другой стороны, разработка и обоснование ги­потезы происходят в пространстве, открытом для новых творческих ре­шений. Важно также отметить конструктивный смысл самого акта обос­нования. Давно замечено, что в процессе обоснования мы приобретаем больше знания об обсуждаемом предмете, чем имели, на интуитивном уровне; в аргументативном рассмотрении мы наделяем объект новыми характеристиками, проясняем его значимые черты, устанавливаем взаимо­связи с другими объектами.

Итак, в ходе изучения научного познания исследователи пришли к необ­ходимости сблизить контексты открытия и обоснования и заняться поиском новых логико-методологических средств анализа научного мыш­ления.

Модели научного поиска

Постараемся подробнее рассмотреть путь, который проходит творче­ское мышление от столкновения с проблемой до нахождения решения. Возможно, нам удастся при этом увидеть и оценить, в какой мере процесс научного поиска является рациональным и в какой мере он использует иррациональные факторы. Какими способами удобнее представить про­цесс научного поиска? Можно как:

1) некую временную последовательность действий и состояний; в этом случае мы получим линейную модель, получившую достаточное рас­пространение среди исследователей творчества;

2) представление научного поиска в виде системно организованной сово­купности задач и исследовательских действий; здесь мы сосредоточи­ваемся на изучении содержательных связей поискового процесса, за­данных самими структурными компонентами проблемной ситуации. В этом случае мы получаем структурно-системную модель научного поиска.