2015-06-10
403
- Эй, народ! Я признателен, что вы оставили мои земли в покое, ару, - Яо обратился ко всему миру. – Но вы ничего не забыли?
- А ты чего, типа, уже не Темный? – поинтересовался Польша.
- Уже нет, ару, - стыдливо ответил он.
- Как?
- Умру, но не скажу!
- Тебя затрахал Франция, и ты взмолился о пощаде?
- Хуже…
- Что может быть хуже?
- Отстань! Да ну вас!
Китай залился краской ярче. Он сидел на холодной земле и прижимал рану. Тьма отступила, забрав и звериную лапу. Но затем его взгляд упал на Францию, который лежал рядом в бессознательном сне.
- Вот засада, ару…
***
Артур не улетел домой. Боялся потерять тот покой, который приобрел, пусть тот и прекратится с первыми ударами войны России и Америки. Напросился на отдых к Ивану – ему не хватило того сна в самолете. Да и мечтал он сейчас о мягкой перине…
Иван проводил полусонного Керкленда до дома, и брит, даже особо не раздеваясь, заснул, как только дотронулся головой до подушки.
Россия оставил ему запасные ключи, а сам ушел по делам. Как же и ему хотелось приютиться рядышком, потянуться, зевнуть и уснуть.
|
|
|
«Выспишься, когда умрешь», - самого себя отругал Брагинский за невольные мечтания о блаженном сне.
Вскоре вернулся и прошел на кухню с телефоном, чтобы обзвонить всех своих подчиненных и даже закрыл дверь в спальню, чтобы не разбудить Англию. Заварил себе чая, чтобы согреться и принялся за работу. Пакетированный чай был ужасен, и Брагинскому вдруг невероятно захотелось испить китайского пуэра, хоть тот черный-пречерный, но почему-то согревал сильнее остальных чаев.
- Эх… - между звонками Ваня добавил в свою чашку побольше сахара, чтобы перебить непонятный вкус «дорожной пыли».
В хорошие настоящие чаи он не кладет сахара, чтобы не стереть природного аромата и вкуса. К этому его издавна Яо приучил.
Россия положил трубку и обхватил чашку руками – грелся. Он сидел у окна, за которым белел снег.
«Почему Яо решил убить меня? Неужели все сокровища мира стоят хоть одной души? – загрустил он. – Да, он не доверяет нам, европейцам, но неужели то тепло, которое мы дарили друг другу, не ценится им? Ведь я знаю, что он хороший парень…»
Ивану захотелось его увидеть, но только не Темным. Пригубил чая, глянул в окно и… глазам не поверил! К его дому шел никто иной как сам Китай, правда, однорукий. Он вез за собой саночки, на которых лежал бессознательный Темный Франциск.
Брагинский чуть голову не потерял от изумления и радости, открыл окно настежь и высунулся вместе со своей кружкой.
- Яо!!!
Китай посмотрел на него. На самом деле он и не надеялся, что ему обрадуются, думал, прогонят, но, заметив встревоженный лик России…
|
|
|
«Меня простили, ару…» - Китай тепло улыбнулся и с души камень упал.
- Опять пьешь неправильный чай, Иван! – Яо отпустил сани и указал пальцем на чашку, из которой торчала веревочка от пакетика.
Иван посмотрел на нее – он и забыл, что при Яо не пил эту гадость, и не дай Боже, кому-то придет в голову китайца угостить этим. Россия отставил чашку и выпрыгнул прямо из окна к Китаю. Русский боялся – пока будет спускаться по лестнице, Яо исчезнет, оставив Францию ему. А так он не избежит объятий русского.
- Нет, стой! – китаец испугался такой радостной громилы, летящей на него.
- Наказан! – Ваня поймал его и не выпускал.
- Не так близко! – возмущался Китай. – Ох, уж эти русские, ару…
Смирился-таки. А ведь раньше Иван мог еще и зацеловать до смерти, особенно когда ребенком был. А когда стал юношей, привычка осталась и все молились на то, чтобы он скорее повзрослел, а то смущал народ своими внезапными поцелуями…
Из воспоминаний Яо…
- Здравствуй, Китай! – Ваня заметно подрос с последней их встречи.
Яо хоть и запомнил его еще мальчиком, но сразу узнал. Эти глаза и светлый образ имели особую печать. По крайней мере, Китай так считал. Детская непосредственность все еще сохранилась во взрослеющем теле.
- Иван? – Яо тогда даже чуть отступил назад, когда к нему подбежал этот высокий юноша.
Который потом бесцеремонно обнял и расцеловал на радостях, вызвав крайнее недоумение и смущение старого знакомого. Китай уже не знал, что и думать: то ли пристает, то ли просто дурак такой. Но когда Иван отпустил его и начал выражать восхищение встречей и всем тем, что он встретил на его китайской земле, то Яо успокоился. Понял, что этот юноша невинен настолько, что ему и в голову не приходит, что за такие поцелуи во взрослой жизни можно и по морде получить…
Что собственно и произошло однажды, а Китай стал невольным свидетелем.
Иван чему-то был очень рад, смеялся, носился везде с Франциском (тот рядом с ним сам в детство впадал), чем сильно раздражали окружающих своим озорством. Если к юному русскому относились снисходительно, то здоровому лбу французскому доставалось за такие шалости, но тому хоть бы хны.
Ему нравилось быть с Россией, сразу же забывалось все серое и мирское. Русский умел восхищаться тем, на что люди в суете даже не обращают внимания. Однажды Франция сильно опаздывал на встречу, бежал, спотыкался, проклинал себя за то, что не вышел раньше. Его путь лежал через парк и там он поскользнулся на грязи и упал.
«Все… приехали…» - раздосадовался он и пал духом.
- Франциск, - неожиданно его окликнул знакомый голос. – Подними голову.
- А? – Бонфуа посмотрел наверх и на него посыпались разноцветные листья, гонимые ветром.
- Листопад оживляет лес своим шумом, не так ли? – рядом стоял юный Иван, прислушиваясь и присматриваясь. – Я думал, что среди деревьев прячется белка, пошел искать, а это оказались падающие листья…
Франция встал, позабыв о встрече стран на которой, кстати, должен быть и Россия.
- Не пропусти голос осени, он бывает лишь раз в сезон, - Ваня протянул руки ладонями вверх, желая поймать хоть один из листочков, но они в головокружительном танце облетали его, дразнили.
- Раша… - Бонфуа тепло посмотрел на него и, будучи прирожденным романтиком, затрепетал от красоты золотой осени.
- Посмотри сколько красок! – закружился Россия в водовороте листьев, но ноги его запутались и он упал, ударившись спиной об клен. – Ох…
Франция рассмеялся, когда все «краски», потревоженные ударом, волной посыпались на юношу и облепили того.
- Ха-ха! Пошли вместе! – протянул руку француз.
Иван несказанно поднял ему настроение, воодушевил. Россия посмотрел на протянутую ладонь и его щеки тоже окрасились в красный цвет. Бонфуа заметил его смущение и сильнее умилился.
|
|
|
- Пойдем, малыш! Насладимся листопадом, а весь мир подождет, - подмигнул Франциск.
Ваня так обрадовался, что взял друга под руку и прижался к плечу, и как котенок потерся, смертельно умиляя француза. Самое странное, что Россия не вызывал у него пошлых мыслей, он относился тогда к нему именно как к младшему. А так как пошлые мысли Францию посещали изо дня в день столь часто, что их отсутствие тут же заполнялось чем-то более светлым и духовным.
Именно поэтому тянулся к Ивану, сам того не понимая. Россия направлял его мысли на более высокий уровень, чем постоянный поиск похоти. А когда он еще и вел себя так по-детски невинно, то и думать о разврате в его присутствии Бонфуа казалось кощунством. Ваня для него – ходячий отпугиватель похоти. Конечно, иногда проскакивали похотливые желания, а когда Иван подрос и возмужал, даже появлялись планы по соблазну, но в основном они возникали когда «отпугиватель» покидал его, тогда мыслишки уже шалили. А если и стремился Франция исполнить свои коварные замыслы по соблазнению, то после общения с русским – тут же передумывал. Не осмеливался.
«Какое прелестное дитя!» - Бонфуа целомудренно поцеловал юношу в висок, и тот на радостях в ответ расцеловал лицо друга, приводя того в полный восторг.
Они немного прогулялись, но решили пойти на совещание и, к удивлению, не особо-то и опоздали. Вот тут-то и случилось то, чему Китай стал свидетелем.
- Где были, негодяи? – отчитал их Англия тут же с порога. – Франциск, что с твоей одеждой? Почему весь в грязи?
Но парни были так веселы, что проигнорировали брюзжание Керкленда. А Иван почему-то наивно предположил, что подвернулся хороший случай сблизиться с ворчуном-чаефилом.
- Не злись, пожалуйста! – юноша осмелился того обнять, чем вызвал ужас не только британца, но и всех окружающих.
Первая мысль француза: «Нет, Ваня, не делай этого! Самоубийца!»
Иван не заметил того, как британец потемнел от ненависти и обжегся его теплом. Брагинский, на высоте своих чувств расцеловал этого хладнокровного парня, чуть коснувшись губами уголка рта Артура. Тепло русского лавиной прошлось по британскому ледяному сердцу, отчего страх и ярость ослепили Англию. Слишком горячо, светло и тепло… невыносимо…
|
|
|
Керкленд оттолкнулся, вырываясь из объятий, и влепил звонкую пощечину:
- Не смей больше прикасаться ко мне, извращенец! – бесновался он, обожженный, и пятясь от него. - Вторым Франциском становишься, извращенец?
- Извращенец? – опешил юный Ванечка, прикрыв ладонью пострадавшую щеку.
Искренне недоумевал, а сердечко замерло. Китайца даже в жар бросило – он верил, что русский не из пошлых намерений набросился на британца, а из самых что ни на есть невинных.
- Не набрасывайся на людей с поцелуями и объятиями, так делают только извращенцы или слабоумные дебилы! – все еще верещал оскорбленный британец. – Слышишь, никогда так больше не делай, если не хочешь, чтобы тебя считали извращенцем или конченным придурком! Никогда, слышишь, никогда в этом мире так не делай! Или спрашивай согласия!
Его слова смертоносной лапой вонзились в душу Ивана и ее острые когти безжалостно ранили.
- Будь сдержан, не показывай своих пошлых чувств, большинству это все равно не интересно! – не унимался Керкленд, пока справедливый кулак Франциска не двинул по его грешной морде, да так, что британец ударился спиной и головой об стену.
- Кто о чем, а вшивый о бане… - даже прорычал Бонфуа, не опуская руки с горячим кулаком.
Не пожалел он сил и собственной руки ради гнева праведного.
Артур чуть отрезвел, француз редко бывает так серьезен.
- Ха! Нашел себе ученика? Никак разврату всякому обучаешь? – Керкленда французом не испугать, принял вызов.
- Да что ж ты за тварь такая? – вознегодовал Бонфуа, и вечные соперники в который раз развязали драку, как собаки.
- О, нет… опять двадцать пять… - вознегодовал Испания, ударив себя по лицу ладонью и закрыв глаза. – Как же они всех достали.
Ваня же сделал шаг назад и чуть пошатнулся.
«То, что я делаю на радостях – никому не нужно и пошло?» - его это ранило сильнее, чем тысячи стрел Пруссии и Золотой Орды.
Голова пошла кругом, не хватало воздуха… омерзительно…
Он собрался с духом, чтобы выйти спокойно, а в коридоре – побежал прочь. Он потерпел поражение в этом словесном бою. Иван ничего не смог поделать, его били по сердцу и позорили. Удар оказался настолько ядовит и внезапен, что парализовал всё тело.
Иван, как пьяный поспешил к выходу, туда, где нет людей. Кого-то задел плечом даже, чем вызвал тираду проклятий в свой адрес. Ушел обратно в парк.
Китай же решил не досматривать мордобой между британцем и французом, да и вообще, он тут оказался гостем: путешествовал долгое время на кораблях и заскочил в Европу. Вышел из зала совещаний и отправился на поиски обиженного юноши.
Обнаружил его в парке под деревом: тот сидел, поджав колени к подбородку.
- Не злись на Англию, он отчасти прав, ару! - Яо напугал парня своим появлением из-за дерева, под которым находился.
- В чем прав? – не согласился русский и прижался спиной к влажному от дождей стволу.
- Знаешь, ты еще слишком юн и чист, чтобы понять всю темноту таких старпёров, как мы, - Китай сел напротив его. – Но, пару раз обожжешься, поймешь, что к чему и станешь таким же.
- Твой совет мне не нравится, - отрезал Иван.
- Такова жизнь, иначе тебе придется туго, ару.
- Темнеть – это и есть взрослеть? Так что ли?
- Ну, на практике – так, - кивнул Китай и улыбнулся. – Дети всегда чисты и невинны, затем наступает тяжелейший период – подростковый. Он всегда болезнен. Вступление в мир взрослых – это как соглашение с Тьмой. Если не примешь ее закон, она будет бить тебя каждый день до тех пор, пока ты ей не поклонишься, ару.
Иван вскочил на ноги. Не хотел признавать этой правды.
- Нет! Не бывать! Я не согласен! – он рассердился, замахал руками, сокрушался… заплакал. – Так не должно быть!
- Хочешь ты того или нет, но чистота только для Небес, ару, - уверял его китаец и тоже поднялся с травяного ковра устланного разноцветными листьями. – А нами правит Тьма и предателей она не терпит.
- Ей меня не взять! – по-юношески самоуверенно заявил Иванушка. – Я не буду таким, как все вы – взрослые!
- О, не бросай Тьме вызов, а то еще рассердишь, - удивился Яо, но улыбнулся. – Это все красивые сказки, но посмотри на мир вокруг, на реальность: если будешь так же открыт и не научишься защищаться, то в другой раз Франциска может не оказаться рядом и тебе будет очень туго. Да и вообще, если будешь так чувствителен к любому злу – тебе тяжело придется.
- В следующий раз я сам ударю, - решительно ответил русский.
- Но злодей так и не поймет того, что тебя зацепило. А ведь ты хочешь именно понимания, не так ли, ару? Да и тумаками ты только разожжешь огонь ненависти.
Брагинский прикусил нижнюю губу. Больно в груди. Рана ныла. А душа требовала справедливости.
- Тогда я буду его преследовать, вразумлять и бить до тех пор, пока в голове все не прояснится, – вдруг заулыбался Иван и протянул свои руки. – Спасибо за совет, но у меня другой путь.
Обнял Яо, хотел уже поцеловать его, но… вспомнился укус «гадюки». Что-то сломалось в его душе из-за этого яда, разорвалось, и теперь он не мог как раньше – взять и поцеловать.
«Не всем нужно твое тепло! Закройся!» - закричало раненое сердце и не дало того тепла, которым раньше щедро делилось. Похолодело… потемнело…
Это очень напугало и поразило самого Ивана. Он вытаращился на уже невозмутимого Яо и отпрянул. Теперь он не мог целовать без страха, что его не примут за извращенца или, того хуже – рассеют тепло за ненадобностью.
- Пожалуй, я пойду… - как-то неуверенно сказал Иван и поторопился исчезнуть с глаз долой.
Но оставшись один – его страх усилился. Тьма и пустота охватила его, и мир показался уже не таким красочным, как раньше. Серость и холод пронзили его.
- Горька безответная любовь, не так ли?
Россия обернулся влево на голос и увидел… самого себя Темного. Юноша решил, что сошел с ума!
- Чего испугался? Не ты ли недавно кричал, что мне не взять тебя? Струсил? – заулыбался Темный и протянул руку к ошарашенному парню. – Иди ко мне, я потушу твой пожар и боль в сердце. И у меня для этого есть хорошее обезболивающее…
Ивану показалось, что олицетворение самой Тьмы к нему явилось, и теперь юноша не был так самоуверен.
- Прочь, нечистый! – Брагинский ударил его по развернутой ладони и драпанул со всех ног от него.
Князь лишь рассмеялся и прокричал вслед:
- Ты сам бросил мне вызов, малыш!
Россия уже не искал уединения, напротив, рванул обратно туда, где есть хоть кто-нибудь из людей. Сейчас бы он обрадовался даже Англии. Но, на его счастье, он натолкнулся на Франциска – тот как раз искал его. Иван сбил француза с ног и припечатал к пыльной тропинке:
- Франциск! Франциск! Я Дьявола видел! – возбужденно затараторил русский, тряся за плечи побитого британцем Бонфуа. – Он там – в парке!
Иван указал туда, откуда сам пришел и судорожно продолжил:
- Он звал меня к себе! Он хочет меня похитить!
- Тише-тише ты! – растерялся и Франция, присел и закрыл рот парня ладонью. – Успокойся!
Франциск заглянул тому в испуганные глаза и повторил чуть тише:
- Успокойся, наверняка недоразумение. Ты очень впечатлительный.
Юноша присмотрелся к другу: подбитый глаз, распухшая щека, растрепанные волосы. Из-за него он сцепился с Англией.
- Прости… - в ладонь сказал русский, и понял одно – ему не поверят.
Бонфуа убедился, что Ваня спокоен, поэтому опустил руку.
- Прости… побеспокоил… - еще раз извинился Россия и осторожно припал к его груди.
- Ты не принимай слова этого британского урода близко к сердцу, - тот обнял его одной рукой, другой – упирался в землю, чтобы не завалиться.
Но с тех пор Россия радовался очень осторожно. Конечно, когда душа нараспашку, то уже ничего не поделаешь, но удары по сердцу – отрезвляли. Франция заметил, как юноша потом замкнулся, и потребовалось немало сил, чтобы восстановить «отдачу тепла», хотя бы между ними.
За что Англии снова досталось по физиономии от Франциска…
- Ублюдок, ты мне парня испортил! – предъявлял претензии тот и безжалостно бил.
- Сука, ты сам кого хочешь – испортишь! – Англия же считал, что на него напали ни за что.
Но, как бы то ни было, Россия теперь все равно боялся целовать без согласия. Нет, иногда он делал это и без спроса, но только тех, в ком был уверен – сестер, например. Теперь «светлый подарок» он боялся отдавать тому, кто не оценит, зная, что он обжигает. Правда, иногда он превращал его в оружие массового поражения. Например, любил испытать его еще разок на самом Англии, чтобы тот, обожженный – убежал. А еще у Ивана теплилась маленькая надежда: а вдруг прошибет? Да, прошибло, но какой ценой?
Артур тогда вселил ему страх целоваться без спроса, внушил мысль о мнимой «чужой неприкосновенности». Да и не верил тогда британец, что взрослые могут целовать без корысти или без пошлых мыслей. Только детям он доверял поцелуи, так как верил в их непорочность.
Хотя есть на свете еще один дурак, который лезет с поцелуями просто так: Альфред…
Когда Америка был прежним, как-то разводил на поцелуй Россию, пусть и на взрослый поцелуй, но тогда именно он напомнил ему, что не стоит бояться «дарить тепло», даже если оттолкнут.
Но Иван уже и забыл, почему он так боится целовать, а каждое объятие – как игра: либо ответят взаимно, либо ранят.
***
- Брагинский, опять ребячишься, - смирился Китай, пойманный в объятья.
- Нет, просто радуюсь, - тот не отпускал его.
- Ладно-ладно, проехали! – сопротивлялся хрупкий китаец. – Франциску плохо – он так и не пришел в себя.
Россия отпустил Яо и посмотрел на своего старого друга.
- Что вообще случилось? Почему он Темный, а ты - нет? – Иван присел и заглянул в лицо Бонфуа.
Темный от Похоти – даже без чувств он прекрасен и соблазнителен. Чары не утратили своих сил. Когда Гилберт уступил тело Ивану, Россия постепенно вспоминал все, что происходило. И опасная близость с Темным Франциском пришла только сейчас. Воспоминания потоком хлынули в сознание, поражая своей правдой.
Иван поджал губы – он свято верил, что будет единственным другом для Франциска, который не ляжет с ним в одну постель. Лучше отдаться Америке много-много раз, чем нарушить то, что они так хранили с Бонфуа – целомудренное тепло…
Пусть Франциск и замышлял неладное, но все же не осмеливался нарушать негласное табу, возникшее между ними. Иван упал на колени, схватившись за края саней – тяжело было нести то, что открылось ему только сейчас.
- Гил… зачем? – Брагинский хотел бы разозлиться на него, но, зная, что его друг сердечный в любую минуту исчезнет – не мог гневаться.
Он склонился над лицом Франции.
- Не нужно было… зачем уподобился нам, Темным? – негодовал Россия и ком подкатил к горлу.
Душил.
Бонфуа вдруг стал прозрачнее, а от тела отделились сверкающие искорки. Иван ужаснулся – он прекрасно знал, как погибают страны.
- Князь, дрянь! – русский догадался о виновнике: тот вполне мог приказать уничтожить всех ненужных Темных кукол.
Россия подхватил исчезающего француза и побежал с ним в дом, к Англии.
- Артур! Артур, проснись! Помоги!!! – звал его Иван и очень надеялся, что тот поможет чем-нибудь.
Он полагался на его опыт в магии. Россия и сам, конечно, тот еще волшебник, но обмен знаний никому еще не повредил. Тем более, Ваня растерялся. Китай тоже последовал за ним, касаясь шлейфа искр исчезающего француза.
Керкленд чуть к потолку не взлетел от столь тревожного голоса России – он никогда бы и не подумал, что Иван может так отчаянно взывать о помощи.
- Что? Что такое?! Америка уже здесь?! – засуетился тот на кровати спросонья, даже поблагодарил высшие силы за то, что остался жив после ударной дозы адреналина в кровь.
Россия чуть дверь в комнату не выбил, чем еще больше перепугал британца. Иван влетел с Франциском на руках, показывая исчезающего Керкленду.
- Англия, скажи, что делать? – умоляюще и на одном дыхании затараторил русский. – Погибает наш романтик!
Артур открыл рот в изумлении, он даже самого себя не стал спрашивать: «Россия, где ты его нашел?» Перед ним сейчас стоял другой вопрос: «Как спасти?»
И ответ искал в мыслях об Италии. Ведь тот как-то спас его самого, когда он исчезал в небытие…
- Нужно заглянуть к нему в душу и посмотреть, что за гад его убивает, - на удивление ровно и твердо ответил Англия.
Несмотря на внешнее спокойствие, британец волновался за Франциска. В последнее время он перестал верить в бессмертие своих друзей.
Иван вспомнил, как Гилберт вынимал свою душу, а потом и его – сердце России.
«Я ведь тоже так могу?» - решился Брагинский, укладывая свою ношу на кровать рядом с Артуром, затем склонился над французом.
Правую ладонь приложил к груди исчезающего. Керкленд напряженно наблюдал за столь ювелирной работой. Рука России скользнула в полупрозрачную плоть и нащупала мягкое тепло. Такой знакомый сгусток энергии, раньше Иван держал сердце Гилберта, поэтому сразу понял, что на верном пути. Закрыл глаза и усилием воли погрузил свое сознание в душу друга…
***
Свет мерк, и Россия не мог найти Бонфуа.
- Франция! Франция, отзовись! – звал его он. – Умоляю! Где ты? Где ты гибнешь?
Брагинский чувствовал, как неутомимо угасал огонь Пруссии, а теперь еще и Франциска. Вокруг ничего, кроме угасающей пустоты, но она вдруг потеряла свою опору, и Иван понял, что падает.
И чем дальше он летел вниз, тем темнее становилась бездна.
- Франциск!
***
«Чей этот голос?» - подумалось Бонфуа.
Его обнимал со спины двойник – Похоть. Они летели вниз головой в темную пропасть самого Ада, и Франциск не мог вырваться из крепких объятий Греха. Но он узнал голос Ивана…
- Забудь о нем, ты теперь мой раб навеки веков, - слащаво шептал ему на ухо демон, залезая руками под одежду. – Мы будем делать это все время, но жажду свою так и не утолишь. Будешь приползать ко мне снова и снова за этим. Ад – рабство собственных страстей. Теперь я твой господин, и у нас впереди целая вечность…
«Как я наивно полагал, что быть Темным – здорово… - Бонфуа закрыл веки и проронил горькие слезы. – Какой же я дурак. Теперь только Тьма меня обнимать будет…»
- Франция! – снова раздался зов Ивана.
Россия увидел впереди себя парочку двойников. Хотел бы приблизиться, но он не мог угнаться за их стремительным падением.
***
Керкленд забеспокоился сильнее – Францию почти не видать, особенно на фоне сияющей души. Китай же обошел парней с другой стороны и так же с тревогой болел за оживление француза.
Россия же свободной рукой потянулся за нитью на шее и вытащил крестик, крепко сжал его в кулаке.
***
«Господи, помоги спасти Франциска! Молю, дай хотя бы дотянуться до него! - Ивану ничего не оставалось, как закрыть глаза и надеяться на высшие силы. – Прости меня за мою Тьму, но позволь доброе дело сделать, ведь я еще не пал…»
Иван распахнул ресницы от странного волнующего чувства, которое огнем обожгло его Темную душу. Стало невыносимо больно, но и невероятно легко. Крылья… белоснежные крылья распахнулись за его спиной, ослепляя своей белизной.
***
Артур понимал, что смерть друга может оказаться вполне закономерным явлением, но… но сознание отказывалось верить. Не верилось и все тут.
«Пока не увижу его исчезновения – не поверю! Не заплачу…» - про себя решил он, но черты лица Франциска уже стирались.
Англия прищурился от сердечной боли, склонился, чтобы запомнить дорогое ему лицо этого негодяя и… чуть инфаркт не заработал – из-за спины Брагинского внезапно прорезались белоснежные крылья, маховыми перьями устремляясь к потолку.
Он что-то подобное видел у Италии, но никак не ожидал того же от России. Яо тоже вздрогнул, прижав руку к груди – испугался. Уж больно неожиданно все это произошло.
- Дурак, так и обосраться можно… - пробурчал Китай.
А то, что он раньше чудеса вытворял, пугая несчастных, уже как-то и запамятовал.
- Тише ты злословить! Тут не только мы болеем, но и Небеса руку приложили, - отчитал его Керкленд.
«И вообще, что ты тут делаешь?» - до Англии только сейчас дошло, что вроде как враг тут.
***
Иван воспользовался подарком – взмахнул крыльями и полетел за беглецами.
- Франция! Вспомни добродетель! – настигал их Россия.
Бонфуа в изумлении глядел на явившегося к нему друга. Демон же гулко прорычал и за его спиной тоже возникли крылья – черные, как смоль. Теперь убегал со своей добычей в Ад.
- Не уйдешь! – Ваня уже был близко и протянул руку. – Франция, сражайся! Не сдавайся!
- Раша…
Бонфуа не осмеливался протянуть руку – он помнил, как имел наглость нарушить то, что он хранил долгое время. Ему впервые стало стыдно… омерзительно стыдно за то, что овладел кем-то. Перед глазами стояла картина совокупления с Иваном, пусть и с сознанием Гилберта.
- Прости… - Франция зажмурился и спрятал свои руки – скрестил их на груди. – Я взял тебя коварством…
Иван заметил, как усилился мрак вокруг.
«Если тело исчезнет, то хотя бы вырву душу из лап!» - Россия намеревался сразиться с демоном, если понадобится.
- Не утруждайся! Не я твой противник! – рассмеялся Грех, даже не читая его мыслей, все понял по одним лишь глазам. – Хоть ты и закрутил круговорот искушений, но я не соперник Князю…
Иван хотел было рассердиться на демона, но почувствовал, как в лицо ударило что-то влажное – слезы Франциска.
- Пожалуйста, дай мне руку, - Иван хоть и был совсем рядом, но не мог дотянуться.
Не мог, как бы ни пытался.
Бонфуа покачал головой.
- Умоляю, пожалуйста, хочешь, я буду твоей Преданностью? – уговаривал его Брагинский, заметив, что отдаляется. – Если исчезнешь, Англия будет сокрушаться. А если вдруг еще и я или Альфред погибнем то, как ему будет больно и одиноко? Он только недавно приобрел нас в друзья, не оставляй его. Ведь я знаю, что ты добрый. Прошу, живи ради него…
«Артур?» - задумался Франциск.
И в голове России запел невероятно усталый голос погибающей души Бонфуа:
«Преданность,
Ты же понимаешь, в сердце
Любого человека скрывается Похоть.
И я ничем не отличаюсь от других...»
Иван не отставал от них, но внимательно слушал то, что ему открывалось.
«Когда любовь иссякла, а страсть
Пристально смотрит мне в глаза,
Разве я могу обойти ее стороной?»
Россия и Франция одновременно вспомнили свое общее прошлое. Бонфуа порой грязно подшучивал над русским, но каждый раз боялся переходить за опасную черту. Он любил его душой – светло. Да, они порой и ругались, а малодушие в виде страха перед общественным мнением пребывало во французе, но, как бы ни старались их поссорить – они все равно приходили друг к другу. Через века…
Через препятствия…
И каждый раз, когда Бонфуа омрачался, к нему заявлялся Иван и говорил скромное и жизнерадостное: «Привет!»
Даже если Франция предавал его Западу – боялся ставить Ивана выше Запада, он это знал, и Россия тоже знал, но почему-то все равно приходил к нему, чтобы поделиться лучиком света. Прощал, всегда прощал, зная, что его предадут снова.
А теперь он летит за ним в Ад…
«Но есть надежда,
Что ты поможешь мне быть храбрым.
Преданность, спаси меня!
Я не хочу покинуть священную землю.
Я одолею искушение.
На сей раз, я прошу,
сбереги меня...»
Франция протянул руку Ивану, вырываясь из объятий Похоти. Демон удивился, но лишь рассердился – прижал к себе крепче и больнее.
«Прости мне мои мысли, когда я сплю,
Прости те слова, что я еще скажу...
Мне так стыдно.
Ты кажешься таким далеким мне сейчас,
И смятение омрачает мой путь.
Я не знаю, какой тропой пойти...
Но есть надежда,
Что ты поможешь мне противостоять...»
Россия воодушевился и приложил все усилия, чтобы дотянуться до друга. Такого испуганного… плачущего…
Ведь его рука так близка!
«Преданность, преданность...
Я раб милосердия твоей любви.
Так долго я заблуждался...
Я никогда не мог жить без тебя!
Преданность, преданность,
Сбереги меня...»*
Жажда жизни заставила с силой оттолкнуться от демона, и теперь Франция смог поймать спасительную руку Брагинского. Падение остановилось. Зависло. Мир перевернулся на девяносто градусов, и парни уже стояли горизонтально в пространстве души, пожимая друг другу руки, словно в приветствии. Демон растворился, а свет залил все пространство.
- Получилось… - еле слышно обрадовался Ваня, дрожа от духовного переутомления.
«Спасибо, Боже, спас…» - поблагодарил он, и крылья растворились.
***
Англия уже начал подумывать о самом страшном исходе, но душа Франциска вдруг засияла, заливая всю комнату и ослепляя глаза. Арти узнал этот свет – именно он раньше вернул его самого к жизни.
«Значит и Италия молился за меня…» - Керкленд только сейчас это осознал.
Россия отпустил душу Франциска и убрал руку с груди. Свет рассеялся – Франциск просветлел, очистился. Открыл глаза и с усилием приподнялся на локтях, изумленно осматриваясь: не понимал, где находился и почему рядом еще были и Артур с Яо.
Взгляд вернулся к Ивану, и сердце екнуло от боли и радости разом.
- Прости! Умоляю, прости! – Бонфуа все еще стыдился того, что соблазнил, принудил.
Резко поднялся на колени и обнял Россию за шею, прижался ухом к его уху.
- И спасибо, спасибо за все… - не унимался Франциск, плотнее прижимаясь к нему и утопая в слезах. – Боже, как же я сейчас счастлив!
Керкленд не мог вспомнить, когда бы Франция так вообще плакал. Арти ему столько гадостей наделал за всю жизнь и видел его слезы не раз, но то, как Бонфуа сейчас заливался – никогда не видел. Может и не так громко, с редкими всхлипами, но так болезненно… душераздирающе…
Россия разжал кулак, освобождая обжигающий крестик – на ладони остался след. Ваня заключил в объятия плачущего друга и… успокоился. Голова закружилась, а тело ослабло.
- Россия? – засуетился Бонфуа, чувствуя, как Брагинский обмякает.
Уложил его поперек кровати и присмотрелся. Заснул? Без сознания?
- Не волнуйся, он скоро очнется, - подал голос Керкленд.
Конечно, ведь Италия тоже оказался без чувств, когда спас его, британца.
- Артур… - Франция не забыл, как чуть не убил его.
Зарумянился. Устыдился. Не мог смотреть в глаза, поэтому склонил голову и продолжил:
- Я… чуть не убил тебя тогда, но я молился, чтобы ты не исчез, - раскаивался Бонфуа, не поднимая головы. – Прости, если сможешь. Я такой… дурак…
Франция всхлипнул и потер нос – слезы покаяния полились.
- Я так испугался за тебя, но, даже осознав свою смертоносную силу, продолжал грешить, - признавался он. – Мы очень часто друг друга обижаем, но… но я зашел очень далеко даже для соперника… прости меня…
Керкленд вспомнил свои слезы – когда Тьма отступила, то также раскаивался.
«Возможно, слезы очищают душу, если они искренние», - подумал британец и коснулся ладонью волос друга, погладил.
- И когда это мы успели так подружиться? – удивлялся Керкленд, уткнувшись лбом в его голову. – Пожалуйста, не становись больше Темным. Если наступит мир и покой, и мы забудем, какая беда нас сблизила, и вновь будем обижать друг друга, то знай – ты дорог мне, чтобы я ни говорил, пусть и больно дорог, но не исчезай больше.
Китай смотрел на них и поражался тому, как люди порой искренни между собой. И устыдился тому, что ему не удается быть таким же открытым…
«Я помню то, как они ненавидели друг друга, и если бы не увидел собственными глазами всё это, не поверил бы в то, что они ближе, чем кажется на первый взгляд, - задумался он и на душе потеплело. – Как же хорошо, что неведомая мне сила заставила принести Францию сюда…»
- Яо! – резко поднял голову Франциск и посмотрел на китайца.
Китай аж вздрогнул.
- Да, ару? – он опешил малость.
- И ты прости меня, я чуть не убил тебя! – Бонфуа схватил его за руку, смущая того. – И я рад тому, что ты уже не Темный!
- Кстати, Яо, расскажи, как ты справился с Тьмой? – поинтересовался Керкленд.
Да, этот вопрос возник у него в голове с тех пор, как он увидел китайца светлым, но обстоятельства не позволяли задать его.
Китай еще сильнее покраснел, вырывая свою ладонь из рук Франции…
- Ладно, сдаюсь, расскажу…
А Франциск временами дополнял его историю своей…
***
Франция осквернял тело Яо своей похотью, а тот медленно и верно лишался жизненных сил.
«Чем больше он трогает меня, проникает в меня, тем сильнее я хочу этого… - Китай был безмолвен, но делал все, что приказывало воплощение Похоти во Франциске. – Кажется, что вот-вот еще немного, и я насыщусь, но нет, жажда усиливается. Я сгораю во Тьме…»
Яо провалился в глубины своей души и узрел самого себя, но не Темного.
Светлый стоял в слезах, казалось, он и сам не ожидал здесь увидеть того, до кого не мог достучаться.
- Не сдавайся, погибаю, ару! – закричал он.
- Кто ты? – удивился Яо и отшатнулся.
- Вспомни про плоды духа – добродетели! – Светлый словно не услышал его вопроса. – Иначе я полностью отпаду от духа нашего и останется держаться только за тело, а оно смертное! Молю, дай воссоединиться с духом!
- Я не понимаю, ару, - Китай требовал объяснений, но между ними появились Жадность, Похоть и Гордыня.
- Ах, смертоносная триада, ару! – испугался Светлый и шарахнулся от них.
Жадность и Похоть окружили Светлого с двух сторон и схватили за руки. Гордыня же победным шагом промаршировал к Темному Китаю.
- Не слушай его, он помеха к твоей победе… - тот не договорил.
- …К победе над духом! – воскликнул Светлый, но нечистые закрыли ему рот ладонями.
- Где я? И что это все значит, ару? Отстаньте от меня! – Яо пожелал вернуться в реальность и… вернулся.
Открыл глаза, но в голове прозвучал отчаянный крик Светлого о спасении.
- Мне нравится твой новый облик, - умилился Темный Бонфуа, - Погляди!
Франция сфотографировал его на свой телефон и показал: Китай сидит со связанными руками за спиной, полуголый, но… что-то было не так.
Глаза – красные с вертикальным зрачком, драконьи крылья – тоже огненные. Хвост ящера, рога и когти.
- Да ты классический чертенок, однако! – все еще восхищался француз. – Я пробудил в тебе Похоть, не так ли?
Яо смог порвать веревки и освободиться, но чары все еще удерживали его. Жадность – его главный грех, Похоть – подняла его на второй уровень греховности. Китай никогда не чувствовал себя столь соблазнительным. Купаться в злате и плотских утехах – его самые страшные желания.
- А теперь, давай в ролевую? – Франциск предложил сексуальную игру и надел на голову маску… кошечки Китти. – Я бедная маленькая кошечка, накорми меня, мне нечем заплатить, но можешь взять меня!
На деле это выглядело, как голый волосатый мужик изображает кошечку. Но в глазах Китая выглядело все не так ужасно. Горе злу – Франциск, сам того не ведая, облачился в образ того, что Китай так любит!
Воображение Яо нарисовало следующую картину: маленькая и премилая кошечка просит еды… просит у того, кто болен жадностью и похотью. Что делать?
«Дать еды и взять натурой? – задумался Китай. – Нет! Она ведь такая малышка!»
(Да, он ослеп от умиления и все еще не видел голого мужика за ее личиной).
- Не бойся, милая! Вот тебе еда! – Китай с помощью своей силы человека-страны призвал столько яств, сколько смог вспомнить. – Это… это безвозмездно!
- Э-э? – опешил Бонфуа.
Он-то думал, что они снова начнут кувыркаться по земле в сладострастии и никак не ожидал увидеть еду.
- Давай же, ешь! – воодушевился Яо, подавая огромную миску с горячей лапшой.
Франциск сел, поджав под себя ноги, и снял маску.
- Китай, ты чего? Совсем с ума сошел, что ли? – недоумевал тот.
- Жри, ару! – Китай пропихнул ему в рот фарфоровую ложку с бульоном лапши. – Пока дают!
Франциск со страху проглотил.
- Вкусно? – уже спокойно спросил китаец.
- Да, спасибо, - смутился Бонфуа. – Можно еще?
- Конечно… - Яо задрожал.
Огонь света прожигал его. Он дарил благо и забыл про похоть, корысть.
«Как же приятно…» - обрадовался он.
Крылья растворялись вместе с рогами, хвостом и… дьявольской лапой. Теперь он держал миску одной рукой и слезы полились в лапшу. Он вдруг вспомнил, с какой радостью готовил еду для окружающих: гостям и друзьям.
А их благодарность всегда разливалась светом в сердце. Порой он бурчал за то, что к нему приходят только ради еды, но в душе он понимал, что это не так. Вспомнился Россия – Иван приносил и свою еду, чтобы поделиться, обменяться. Они благодарили друг друга.
- Когда я готовил блины, то думал о том, чтобы они тебе понравились, - признавался Брагинский когда-то и подмигивал. – Делал их с любовью.
«И что теперь? Я пришел к нему, чтобы отобрать то, что подарил и сверх того? – совесть была, как всегда беспощадна, но справедлива. – Из-за жадности я и забыл, что значит – делиться любовью. А любовь подменил похотью».
Китай отдал миску в руки все еще недоумевающего Франциска – его чары больше не действовали на Яо.
- Прости… - Яо закрыл глаза единственной рукой, чтобы скрыть слезы. – Я не должен был искушаться чужими землями и богатствами… Зря я послушался Англию… Теперь я разорен…
Франция смотрел на то, как ярче и ярче становился его противник.
«Он излечился…» - Бонфуа и обрадовался, и огорчился одновременно в ту минуту.
Поставил миску на землю – аппетит пропал. Посмотрел на свои руки.
«Это хорошо, но что делать мне? Ведь я…» - Франция закрыл глаза – решил заглянуть к себе в душу.
- Хочешь сразиться? – перед ним тут же появился двойник. – Но ты грешил! Твоя душа тянется к телесному, не так ли?
- Оставь меня в покое, - Франция только в тот час осознал, как же он устал от Похоти.
- Ха-ха! Покой нужно заслужить, - ликовал демон и вдруг простер руки, указывая в стороны. – Кроме того, у меня появились помощники!
С двух сторон возникли Гордыня в образе Темного Брагинского и… Темный Италия.
- Уныние! – узнал его Бонфуа.
Италия ему рассказал о своих приключениях, поэтому француз и не сомневался.
- Что? Все становятся Светлыми, а ты пребываешь во Тьме? – заговорил Уныние.
Франциск испугался, но Уныние – его второй из грехов, но самый страшный и опасный из них настиг его и поймал за руки, притянул к себе и запел. Запел так, что душа разрывалась на части от его голоса, слов и их смысла:
«Ты открывал ночь,
Всё, что могли позволить,
Маски срывал прочь,
Душу держал в неволе…»
Уныние толкнул его в руки Похоти, который неведомым способом оказался позади и обнял. Подхватил греховную песню своего помощника:
«Пусть на щеке кровь,
Ты свалишь на помаду.
К черту барьер слов,
Ангелу слов не надо…»
Но и он оттолкнул его. Франция оказался в кругу Грехов. Они расправили свои темные крылья и продолжили уже хором:
«А мы не Ангелы, парень!
Нет, мы не Ангелы.
Темные твари, и сорваны планки нам.
Если нас спросят:
Чего мы хотели бы?
Мы бы взлетели!
Мы бы взлетели...»
Чувство почвы под ногами исчезло, но Ангелы подхватили его, прижав с трех сторон:
«Мы не Ангелы, парень!
Нет, мы не Ангелы.
Там на пожаре,
Утратили ранги мы.
Нету к таким
Ни любви, ни доверия.
Люди глядят
На наличие перьев.
Мы не Ангелы, парень!»
Франция осознал свое бессилие перед ними. Молить о пощаде – бессмысленно. Это Ангелы утвердившиеся в своем зле: не пожалеют, не спасут, они не выносят света, они отказались от него. Потому и хулят все светлое. Так же как и предатель ругает бывшую свою родину.
«Я даже и забыл, что главный мой враг, как страны, не иноземный захватчик, не немец, не британец, а предатель… предатель моих же земель. Тот, кто отвернулся от меня и утвердился в своей ненависти, - огорчался Бонфуа. – Враг-предатель – самый страшный из врагов, и не будет ему покоя, пока не уничтожит то, что предал, да и после. Так же и эти Темные Ангелы: они сами ушли от Света, и теперь их переполняет ненависть к бывшей родине. Они беспокойные… и беспощадны ко всему, что напоминает им о Свете: к добру…»
Все Темные Ангелы отпустили Францию, кроме Князя. Тот притянул несчастного к себе, заглянул холодом глаз в саму душу и продолжил песнопение:
«Сотни чужих крыш,
Что ты искал там парень?
Ты так давно спишь…
Слишком давно для твари.
Может пора вниз?
Там, где ты дышишь телом.
Брось свой пустой лист.
Твари не ходят в белом…»**
Князь растянул губы в злорадной улыбке. Отпустил грешника, зная, что тот упадет…
«А мы не Ангелы, парень…» - Похоть устремился за ним.
Провожал в Ад…
«А мы не Ангелы, парень…
Нет, мы не Ангелы…»
Франция все еще слышал их песню. Унывал от того, что так легкомысленно стал предателем Света. А ведь, даже будучи предателями, эта песня Темных ему показалась отчаянной…
«А ведь они знают, что обречены…» - Франция это понимал, ведь падал вместе с ними.
Падал…
Глубоко…
«А если нас спросят:
Чего мы хотели бы?»
Чего бы они хотели на самом деле? Чего хотят все души?
«Мы бы взлетели!
Мы бы взлетели…»
Но Грех поразил и самого Князя, да так, что тот стал его олицетворением. Этот Ангел теперь не признает Света и того, отчего теперь так несчастен…
«А ведь и он бы взлетел… - задумался Франциск. – Но слишком поздно… для него уже поздно и жалеть его – нет смысла. Правда такова – нас он никогда и ни за что не пожалеет. Это беда всех, кто утвердился в своем Грехе».
Но спасительный голос Ивана отвлек его от омрачающих мыслей…
***
Керкленд выслушал их удивительную историю, ни разу не перебив вопросом или жестом.
- Как я очутился тут? – спросил их Бонфуа, узнавая комнату Брагинского.
- Когда ты упал на землю без чувств, я притащил тебя сюда, - признался Яо, все еще прижимая свою рану.
- Правда?! О, спасибо, что не бросил! – обрадовался Франциск и заулыбался.
Посмотрел на спящего Ивана и продолжил:
- А теперь, дадим ему отдохнуть… - Бонфуа подтянул Россию к подушке, но небывалая слабость объяла француза.
Упал рядом.
- Голова кругом, - он попытался встать, но Англия придавил того рукой за плечо к кровати.
- Не утруждайся, тоже поспи, пока есть время, - настоял Керкленд.
Франция хотел возразить и приподняться, но взгляд Артура: «Спи, сука, и не зли меня!» остепенил его. Покорно улыбнулся, закрыл глаза и расслабился.
- Так-то лучше, - Англия мигом подобрел, укрыл одеялом обоих и вместе с Китаем вышел в гостиную.
- Пошли, перевяжу раны, - распорядился Арти.
Усадил китайца на диван и ушел на поиски аптечки. Искал долго, и даже не думал, что найдет ее в холодильнике.
«Ох, уж эти русские!» - удивился он, ведь в холодильник заглянул случайно в отчаянии что-либо найти из медикаментов и ненароком, можно сказать, бессознательно открыл дверцу.
Да и в холодильнике было почти пусто: банка огурцов, чеснок, лук… водка. И аптечка.
- Джентльменский набор, прям, - заметил сэр Керкленд и улыбнулся. – Если всем кошмарам наступит конец, то попрошу Франциска приготовить что-нибудь хорошего и вкусного для Ивана.
Взял Аптечку и водку.
- Это для дезинфекции, - пояснил Артур, когда Яо недобро покосился на бутылку в его руках.
- Мне и перекиси достаточно для раны, а желудок мой дезинфицировать не надо, ару.
- Да ну тебя, зануда, - обиделся Керкленд, открыл бутылку и сделал глоток.
Показалось очень жгуче – поперхнулся, закашлялся, аж носом водка пошла.
- Наказан, ару! – вдруг развеселился китаец, отобрал бутылку, закрыл и спрятал под диван. – Не время пить, а то пропустишь что-то очень важное.
- Ладно-ладно! – разозлился Англия, но усмирил ярость и взялся за лечение.
Пока промывал рану и бинтовал, невольно вспоминал жестокого и Темного Яо.
«Было бы замечательно, если и Альфред станет прежним…» - Англия даже не предполагал, что Китай спасется.
А если совсем по правде: хотел его смерти, чтобы он сгорел во Тьме.
«Странно, - у Керкленда даже руки задрожали. – Я злился на него за то, что он встал на моем пути к спасению Ивана. А ведь это я сделал его таким. Это я искусил его богатствами! Это я… я виноват в том, что сделал его Темным. И это из-за меня он сейчас много потерял. А что делал я? Я желал его скорой смерти во имя добра? Как же лицемерно получилось…»
- Доматывай уже, ару, - Китай не понимал, чего это брит остановился, но когда поднял взгляд на него, открыл рот в изумлении.
Керкленд задрожал, и его глаза покраснели от слез.
«Мне открылся еще один из грехов…» - Арти уронил бинт и обнял китайца.
- Яо… - прижался к его плечу. – Это из-за меня ты теперь такой. Прости, что желал смерти, прости, что ты стал Темным по моей вине… прости…
Китай растерялся. Это Иван мог просто взять и попросить прощения. Франция, но только не Керкленд.
«Что Брагинский с ним сделал? Чудеса!» - Китай глазам своим не верил.
Англия пренебрег своей гордыней и молит о прощении, да еще так искренне.
- Да что с миром такое? – удивлялся Яо. – Всем башню сносит, ару! Хорошо-хорошо, я не злюсь на тебя, правда, не злюсь, только отпусти меня!
Артур отстранился от него и сел на диван.
- Вы вдруг все стали какими-то добрыми и открытыми – мне даже неловко, ару! – раскраснелся и Китай. – Я вас не узнаю.
- Ты просто не представляешь, что стоит за нами, - ответил ему британец и поднял с пола бинт, который он обронил, когда накладывал повязку. – Мы коснулись как дьявольского, так и божественного. А это не исчезает бесследно. И…
Тут Керкленд вспомнил о грехах из рассказов Франции и Китая. Закончил перевязку и внимательно посмотрел на Яо.
- Что такое, ару?
- Скажи, ты говорил о триаде грехов, ведь так?
- Да, их было три и они уничтожали… - тут китаец задумался. – Я только по пути сюда, в Россию, подумал, что тем Светлым – была моя истинная душа. Тот самый Свет или Совесть. Они ее хотели уничтожить, а меня забрать к себе.
- Франция тоже говорил о трех грехах: глядя на твое очищение, он впал в уныние.
- К чему ты клонишь?
Артур вздохнул и коснулся своей груди:
- С одной стороны я рад тому, что не дожил до открытия второго Греха, - пояснил он. – Грех и один может справиться, что собственно, он и делал со мной. Но если человек слишком долго его держит, то на помощь к Тьме подступает второй.
- Чтобы добить душу?
- Да, - кивнул Артур и откинулся на спинку дивана. – Но есть кое-что общее в ваших историях.
- Гордыня? – догадался Китай.
- Он присутствует везде. Он – связующее звено между двумя грехами. А втроем они – разрушительная сила. Знаешь, не зря у Бога есть три ипостаси. И мы, как его подобия, тоже имеем триединство: души, духа и тела. А тройное зло – губит все это. Грех стремится разорвать на куски. Стоит согрешить, как душа отделяет от духа и становится ближе к телу. Отсюда и раскол в нашем разуме в пользу телесных удовольствий. Помнишь, что говорила твоя душа? Она боялась остаться с телом и умереть вместе с ним. Душа – это чувства, наш свет. Если его лишимся, то утвердимся во Тьме и станем предателями. Тогда дух останется один на один со своими страстями, станет беспокойным и несчастным, уподобится демонам.
- Я тоже об этом подумал, когда Франция рассказывал о своем падении, - согласился Яо и спрятал ладонь под бедро. Замерз. Не привык к русскому климату, путь и в теплом доме сидит.
- Яо, но кое-что я все же не могу понять, - Англия потер глаза ладонью, затем снова посмотрел на китайца. – Иван говорит, что его Грех – Гордыня. Но, судя по нашим наблюдениям, Гордыня – лишь связующее звено между другими грехами. Что-то не укладывается в картину…
Яо вдруг поднял одну бровь:
- Значит это лишь то, что: Россия не знает своего истинного греха; или Гордыня его не представил; или… хм… возможно, что Россия не позволяет своей страсти взять вверх из-за чего его роль приходится брать Гордыни; или – Гордыня действительно имеет на него особые планы, известные только ему, - предположил Яо и прилег на диван.
Он очень устал, глаза слипались.
Беспокойство снова одолело Артура после слов китайца.
- Есть над чем подумать, - сказал он и небрежно похлопал Яо по бедру. – Ладно, отдыхай, а я…
Китай, не глядя на него, протянул пуэр, запечатанный в бумагу.
- Да ты читаешь мои мысли, - улыбнулся ему Керкленд, принимая подарок.
-----------
*Hurts – “Devotion”. (В тексте использован перевод, а не оригинал).
** Би-2, Агата Кристи, Люмен – «А мы не Ангелы, парень!»
