2015-06-10
333
Конструкты — не отдельные маленькие точки, разбросанные в наших головах; они организованы в систему. И я спрашиваю: “Почему именно такие конструкты должны находиться в моей голове?” Не знаю, но я чувствую, что мои конструкты пригодны. Когда наше конструирование не работает так, как нужно, тогда, конечно, приходят эмоции. И, конечно, Келли работал над тем, что расстраивает людей. Он переопределил такие понятия, как тревога, страх, угроза и т.д. Поскольку он был действительно грандиозен, то создал теорию целостного человека. Никто другой никогда не пытался сделать ничего подобного. Многие разрабатывали представления развития, но только Келли создал теорию целостного человека.
По-моему, он написал две теории: скелет, включающий выводы и т.д. Кроме того, была целая теория опыта. И я просто не вижу, почему люди не могут понять ее. Возьмем понятие угрозы. Когда вы воспринимаете ее как истину, нечто вынуждает вас кардинально изменить ваше основное конструирование. Это больно. Я обнаружила описания Келли, которые мне нужны были для моей книги, описания негативных результатов, я сочла их для себя довольно угрожающими. Они были мне неприятны, потому что если бы они были истинными и я не смогла бы найти им адекватного объяснения, мне пришлось бы изменить мое конструирование Келли, а у меня многое на этом держится.
Вся психосоматика — на самом-то деле, вся психология — говорит о взаимодействии между разумом и телом. Келли спрашивал: “Почему мы должны держать их отдельно?” Конструирование во многом идет на уровне ваших внутренних ощущений. Вы встречаете кого-то, но не любите его: “Я не знаю, почему он мне не нравится. Просто я его сразу невзлюбил”. Это невербальный мир. И я нахожу очень трудным объяснить его. Человек приходит, например, с острой тревогой. Вы думаете о том, какой взгляд на тревогу предложил бы Келли: “Столкновение с событиями, которые вы не можете истолковать”. Так что вы выясняете, каков мир, где живет человек и встречается с событиями, которые не может истолковать. Часто это не менее важно, чем изучение “Я”.
— Келли был настроен очень антидетерминистически, не так ли?
— Келли говорит: “Вас не детерминирует ничто, кроме вас самих”. Мы сами создали себя, и никто другой. Никто не делал нас такими, какие мы есть. Конечно, у нас есть культура, окружающая среда, но в данные рамках два человека могут вырасти совершенно разными.
— Насколько важны события, произошедшие в детстве?
— Важны, если человек думает, что они важны. В любом случае, в какой-то момент мы должны вернуться в детство. Если человек говорит: “Ну, конечно, это связано вот с чем, случившимся в детстве”, следует отправиться туда. Но вы не должны идти туда, можно работать с человеком здесь и сейчас, даже когда он рассказывает о своем детстве. Вы не находитесь в ловушке у своего прошлого: вы, возможно, переросли его, вы, выражаясь в терминах Келли, все это обновили, и если так случилось — порядок.
— Что происходит, когда кто-то приходит к Вам?
— Моя пауза связана с тем, что я эклектична в том, что касается методов, но есть абстрактная теория, которая меня направляет. Если человек, как это довольно часто случается, не осмеливается выражать свои эмоции, потому что это разорвало бы его на куски, вы можете просто взять диванную подушку и сказать: “Вот ваша жена, мать или кто-либо еще, поговорите с ними”. Это поможет клиентам в реконструировании, а я могу только сказать, как делаю это.
Люди, приходящие первый раз, пребывают в очень тревожном состоянии. Я исхожу из этой предпосылки. Они не вполне уверены, что поступают правильно: не совершили ли они ужасную ошибку. Так что я немного беседую с ними и говорю: “Ну, вот как я все вижу, такова моя точка зрения. У меня нет никаких ответов. Ответы у вас. Моя работа заключается в том, чтобы помочь вам найти их. Тяжелая работа. У вас появятся домашние задания, и мы станем разрабатывать ваши проблемы вместе. Я вовсе не собираюсь говорить вам, что делать, но я буду работать с вами. У нас возникнет партнерство”.
Если люди хотят, чтобы им говорили, что делать, — а многие действительно этого хотят: “Ну так что у меня за проблема?”, — я отвечаю: “Я не собираюсь рассказывать вам, что у вас за проблема, потому что не знаю”. И они удивляются: “Интересно...”. Я обычно советую: “Что ж, уходите и подумайте”. Если человек говорит: “Нет, хорошо, я согласен поработать”, моя первая задача состоит в том, чтобы получить от них как можно больше информации. И именно здесь, я думаю, возникают “решетки” — не то чтобы они были очень существенны, но это структурированный способ получения конструктов от индивида.
— Не могли бы Вы рассказать о “решетках”?
— Начинаю стандартно, а именно: “Вы рассказали о своем отце и матери, сестре, жене. Я напишу их имена на карточках. И попрошу рассказать об этих людях более подробно — кто еще важен в вашей жизни?” — “О да, есть тетя Мэри”. Итак, у нас может получиться восемь карточек, и затем (обычно это индивидуально в каждом случае) я предлагаю: “Хорошо, давайте взглянем на ваших отца и мать и вас самих. Есть ли что-то важное в том, в чем эти люди похожи? Что отличает их от других?” Слова могут меняться: “О да, у обоих дурной характер...” Практически вы находитесь в диалоговом режиме, когда человек говорит, как он конструирует значимых людей. Затем вы можете построить лестницу. Вы понимаете, что такое лестница?
— Объясните, пожалуйста...
— Назовите трех значимых людей в вашей жизни, и я могу помочь построить лестницу для вас.
— Алекс, Джесс и Мишель...
— Приходят ли вам сразу в голову любые важные качества, которые присущи двоим из этих людей, отличающие их от третьего?
— Да.
— Какие же?
— Дайте подумать... (Смеется.) У двоих щедрые натуры, третий человек более прижимистый.
— В общем и целом, является ли прижимистость противоположностью щедрости?
— Ну, наверное.
— Теперь, если я должна была бы выстроить лестницу на данном этапе, а это уже довольно абстрактный конструкт, я спросила бы: “Каким бы вы хотели быть?” Могу догадаться... (Смеется.) Вы бы предпочли быть щедрым, но человек должен сам сказать, что ему хочется. Так что я задаю аналогичный вопрос: “Почему? Почему вы предпочитаете быть щедрым, а не прижимистым? В чем преимущества?” Я сейчас спрашиваю вас. Никто не слышит нас, только вы.
— Когда я щедр, то чувствую себя лучше в моральном смысле.
— А если прижимисты?
— Это нежелательно, в моральном смысле.
— Я не думаю, что могу объяснить, почему вы хотите быть лучше в моральном плане, это кажется мне довольно абстрактным конструктом. Лестница, по моему мнению, один из самых сильных инструментов, находящихся на вооружении человека, работающего в рамках ПЛК. Если он, конечно, используется правильно, что не всегда бывает, потому что это невозможно понять по книгам. Некоторые люди на наших трехгодичных курсах долго учатся этому.
Хорошо, есть и другие конструкты — щедрые, прижимистые, с дурным или хорошим характером. У нас может быть десять таких противоположностей. И если мы делаем “решетку”, я просто выкладываю восемь карточек с именами людей и делаю сетку с горизонтальными и вертикальными линиями с пересечениями. На каждой строчке — один конструкт. И объясняю, что собиралась попросить человека подумать о щедрости или прижимистости по семибалльной шкале. Сначала мы подумаем об отце: 1 — будет совершенно щедрым, 7 — совершенно прижимистым, или он попадает куда-то в середину? Или его отец по щедрости — 3. Иными словами, мы просто займемся ранжированием каждого человека по каждому конструкту. У нас есть формат сетки, который будет проанализирован различными способами. Это показывает вам комплексы отношений, не всплывшие в разговоре. Особенно интересно, когда вступает “Я” человека, конструирующего себя по отношению к другим, и когда вступает идеальное “Я”. Если идеал находится очень далеко, возникает вопрос “Почему?”, и я всегда даю обратную связь, говоря: “Этот комплекс свойств, имеет ли он смысл?”
Приведу пример, который я довольно часто использую с другим типом “решетки”. Это человек, записанный мной на видеопленку, 32 сеанса, и у него всю жизнь были проблемы со рвотой, когда он огорчался, примерно с 11 лет. Пациент в течение пяти лет проходил психоанализ. Ему стало немного лучше, но проблема все равно оставалась, и тогда он прочитал книгу под названием “Исследуя человека”. Ему показалось: это то, что он хотел. Очень интересный человек. Благодаря решетке он выяснил, что у него был очень успешный отец, занимавшийся кинобизнесом, — то ли продюсер, то ли режиссер. Успех составлял основной смысл его жизни. Клиент же пока не добился успеха. Мы сделали решетку, и я очень заинтересовалась, была в восторге от решетки, поскольку успех был полон смысла и всего самого замечательного. На противоположном полюсе оказался “Я”. Я взяла эту решетку, совершенно не добавляя свое собственное толкование, и сказала: “Смотрите, разве не здорово?” Молчание было ответом, и я подумала: “Господи, что я сделала с человеком?” Мне казалось, это длилось час, но на самом деле, наверное, меньше. Он сказал: “Да, именно так я и чувствую. Не знаю, как добраться оттуда сюда”. “Решетки” могут быть очень мощными.
— Если “решетка” выявляет, что человек видит свою жену очень похожей на мать, Вы меняете данное обстоятельство?
— Я думаю, это зависит от того, как он видит ее. Часто бывает, что мужчина ищет женщину, похожую на мать. Но, конечно, вы не можете жениться на матери, это безнравственно, так что такие люди становятся враждебными, в терминах Келли, они постоянно терпят неудачи в отношениях. Организуют их и разваливают. В некоторых случаях, я думаю, вы действительно можете обсуждать это.
Но я сильно подвержена влиянию когнитивного. С таким человеком, наверное, не следует проходить через переживание подобных вещей, я не считаю, что ему нужно бить подушки, или, может быть, нужно, если именно это он хочет сделать с мамой. Но люди более счастливы, когда разговаривают. Позже им, возможно, надо вернуться в детство или подумать о нем.
— Как долго Вы можете работать с людьми?
— Я выступаю в защиту соглашений с людьми в соответствии с проблемой. Если я сталкиваюсь с заиканием, а об этом я много знаю, весьма вероятно, работа будет продолжительной. Я бы сказала, шесть месяцев. Тогда мы обсудим, как далеко мы продвинулись. Но в другом случае десять сессий для меня — много. Я могу сказать: “Ну, скажем, шесть, настройтесь на шесть”. Я прошу согласиться, а затем мы говорим, до какой точки дошли: “Хотели бы вы поработать еще шесть сессий?” Но если работа продолжается больше 20 сессий, я хочу знать, почему так происходит. Двадцать — много, но если вы видите, как что-то проявляется, это нормально. И двадцать сессий для некоторых является краткосрочной работой.
— Всех ли Вы берете к себе в клиенты?
— Всех. В принципе, так и должно быть. Ограничением является только сам терапевт. Я просто не верю, что есть человек, который может взаимодействовать со всеми людьми. Знаю, у меня есть трудности с клиентами с очень жесткими конструктами. Мне очень интересны шизофреники, чье конструирование слабо. Молодой человек, о котором я говорила, — записи его сессий я иногда показываю студентам — иногда молчал по три-четыре минуты. Я не возражала. Студентам трудно вынести это. И некоторым терапевтам тоже.
Я не могу работать с противоположным, с людьми параноидного типа — это сводит меня с ума.
— Приведите пример человека с “жесткими конструктами”.
— Параноик. Человек, который считает, что все установлено, все только так и будет, хорошо и плохо, правильно и неправильно. У заикающихся людей очень часто жесткие конструкты. Но для их же выживания, а не потому, что они на самом деле... О, Господи, я почти сказала ужасную вещь: “Потому что они действительно такие”. Они такие намеренно. Но есть люди, которые так живут и воспринимают мир: “Я не знаю, что вы можете сделать для меня...” И хочется ответить: “Я не знаю, что могу сделать”. Но есть и другие терапевты, которые хорошо работают с подобными людьми.
— Какие качества, на Ваш взгляд, необходимы терапевту?
— Келли их, конечно, все перечислил. Он утверждал, что терапевты должны быть творческими людьми. Терапевт подтверждает результаты конструирования клиента, то есть терапевт, как человек, не имеет собственных прав. Если он должен помогать клиенту, ему следует жить в мире клиента и реагировать так, чтобы это было полезно клиенту. Но чтобы помогать, нужно быть творческой личностью, думать о способах, которые могли бы помочь клиенту в реконструировании, размышлять о постановках задач экспериментов и проводить их на неделе между сеансами. Так что творчество — одно из важнейших качеств терапевта.
— Можно поподробнее? Пример...
— Вот что пришлом мне в голову, мне это очень нравится. Одна привлекательная молодая женщина считала, что слишком много весит, и с помощью лестницы мы выяснили, что она думала: если бы она весила нормально, то была бы настолько привлекательной, что мужчины хотели бы изнасиловать ее. Итак, я подумала: “Об этом пишут, так говорят, и я никогда не слышала, чтобы кто-то рассказал мне о подобном случае”. Я знала, что у нее очень привлекательная сестра, и спросила, не была ли она изнасилована. Последовал ответ: “Нет, нет”. — “Тогда как смогла избежать этого ваша сестра?” — настаивала я. “Не знаю”, — ответила женщина. Я подумала и решила: мой диагноз в том, что это миф, и необходимо действовать в соответствии с диагнозом. Миф, который нужно было рассеять и понять, действительно ли она верила в него. Я предложила: “Представьте, вы на юге Франции, просто сидите там под зонтиком. На вас бикини, и вы совершенно в той форме, в которой хотели быть. И, конечно, вокруг много мужчин. Можете ли вы это представить?” Клиентка согласилась. “Расскажите мне, что происходит”, — продолжала я. Конечно, мужчины смотрят на нее, и я спросила: “Ну, что вы делаете, когда они смотрят на вас?” Она ответила: “На одного я тоже посмотрела”. Я пыталась уточнить: “Как посмотрела?” Вскоре я выяснила, что она бросала взгляд, говорящий: “Иди ко мне”. Понимаете? В своем воображении. Женщина спросила: “Но как еще можно?” Тогда я опять предложила: “Почему бы вам на неделе не понаблюдать за красивыми девушками в подобных условиях — в баре или еще где-нибудь. Как они обращаются со взглядами мужчин?” Она никогда не думала о чем-либо подобном, это возникло во время сеанса и помогло ей.
— Вы всегда даете людям “домашнее задание”?
— Я стараюсь, потому что, думаю, большая часть работы происходит между сессиями, а не на самой сессии — она продолжается всего лишь час в неделю. Вся жизнь происходит вовне. Это ставит некоторую цель. Люди чувствуют, что больше владеют терапией, знают, что делают что-то.
— ПЛК подходит для такой работы...
— Верно. Когда у пациентов появляется некоторая идея, я пытаюсь косвенно научить их теории, что поведение не фиксировано, не автоматично, Вы можете изменить его.
— Перенос...
— О, да. Три из неопубликованных работ Келли касаются переноса и интерпретации. Он говорил: “Конечно, невозможно отрицать это”. Келли утверждал, что существует два типа переноса — я не помню точно, потому что не очень часто использую данные понятия. Но знаю: есть негативный вид переноса, когда человек выплескивает на вас все, связанное с родителями, и вам нужно разрушить это. Вы не можете позволить этому случиться, когда человек настолько уязвим, что должен получить для начала поддержку. Но в других случаях вы используете перенос для пользы клиента. Это, в конечном итоге, часть отношений.
— Связана ли ПЛК в основном с техниками или также и с отношениями?
— Да, отношения должны быть доверительными. С обеих сторон. И это отношения включенности; существует идея о человеке-исследователе, который работает в терапевтическом кабинете — лаборатории, где пациент чувствует себя свободно при проведении экспериментов, которые, на его взгляд, он не может проводить во внешнем мире. Так что, да, доверие. Есть в отношениях нечто, что не позволяет возникнуть зависимости. Потому что вы всегда говорите: “Это вы, это не я, вы независимы: создаете, воссоздаете”. Вы не произносите вслух, но подразумеваете: “Я на самом деле ничто, я просто зеркало”. Вероятно, такой способ работы не дает слишком сильно развиться зависимости.
Мы не упомянули, где появляется бессознательное. Вы знаете, что оно не появляется. Не появляется во фрейдистском смысле, поскольку отсутствует связанная с этим динамика. Но есть невербальные конструкты. Превербальные конструкты составляют важную часть теории: то есть конструкты, разработанные в детстве, без словесных обозначений. Перенесенные во взрослую жизнь, они могут вызывать проблемы. Вы спрашиваете: “Как они делают это?” Вот. У меня в голове крутится один пример. Не думаю, что это происходило со мной, но все может быть. В любом случае, у маленькой Анни три дяди, и два из них — чисто выбриты, а третий носит бороду. Все ее очень любят, но им странно видеть, что она бежит в объятия чисто выбритых и убегает от бородатого. Не могу понять, потому что они все любят ее. Но маленькие девочки, вероятно, знают, что бороды на лице выглядят плохо — у них есть такой конструкт. Во фрейдстских терминах, с этим связана энергия, и чувства сохранятся. В терминах ПЛК, это конструкт, и он используется только при соответствующих обстоятельствах. Так что он не изменится, пока Анни не вырастет и в 17 лет не поступит в университет, где встретит молодого человека. Все хорошо. И угадайте, что? Юноша неожиданно решает отрастить бороду. Конструкт теперь выходит на поверхность. Девушка не помнит ничего про бороду, но отношения полностью разваливаются. Итак, идея превербального конструкта очень сильна в ПЛК. Большая часть терапевтической работы касается попытки его обозначить словесно. Но не хватает динамики.
— Вы не должны углубляться в ранние воспоминания...
— Не должны, верно.
— В чем привлекательность ПЛК для конкретного человека, как Вы думаете?
— Думаю, ПЛК привлекает всех. Психология личностных конструктов находится в согласии с вашим собственным конструированием и имеет смысл в ваших собственных терминах конструирования. Человек поведенческого типа не увидит в этом никакого смысла. Большинство наших студентов — не психологи. Они практики, занимаются самыми трудными делами — это няни, социальные работники и учителя.
— Думаете ли Вы, что многие люди практикуют ПЛК, не говоря об этом?
— Нет, не думаю. Это довольно трудно. Есть нечто очень важное в выполнении определенных правил. Терапевт буквально верит, что у него нет ответов на вопросы клиента. В частности, это касается отбрасывания ваших собственных ценностей, они на самом деле не должны подключаться. Этому очень трудно научиться. Я уверена, существуют и другие моменты, касающиеся слабого конструирования и шизофрении, например. Вы должны быть начеку, понимая, что такое слабое конструирование. Если подобного человека слишком сильно подталкивать, что получится?
— Кто решает, когда заканчивается “лечение”?
— Терапия приходит к концу, когда клиент начинает говорить что-то вроде: “Ну, я на самом-то деле просто прихожу ради вас”. Или вы обнаруживаете, что говорить не о чем. Вы продолжаете что-то делать, и вот, наконец, поднимаете этот вопрос и произносите: “Забавно, не так ли, нам, похоже, больше не о чем говорить”. Следует примерный ответ: “Да, да, ну, я думал об этом, но у меня сегодня уже назначена встреча, и я думал, что не могу вас подвести”. Клиент снова на ногах.
— Считаете ли Вы, что данный подход дает клиентам некоторые навыки, которые они могут взять с собой в мир?
— Да, это очень интересно и определенно так. Клиенты узнают о своем собственном конструировании, учатся останавливаться и говорить: “Почему я делаю это?” Я вот только что написала для серии Открытого Университета, который попросил шесть разных терапевтов описать по одному случаю. Я привела случай, где клиентом был индийский психиатр. Я попросила клиента привести самохарактеристику, мы о ней не упоминали, но это очень несложно — клиент пишет очерк о своем характере от третьего лица. При получении обратной связи о сессии, когда автор книги спрашивает, что клиент чувствовал, поступая именно таким образом, он сказал: “Подобные самохарактеристики я собираюсь время от времени использовать сам. Очень полезно”. Так что, да, существует множество инструментов, и я думаю, человек может стать терапевтом сам себе.
Одним из преимуществ “решеток” и самохарактеристики является то, что они очень экономят время. За две или три сессии вы получаете столько информации, сколько в других видах терапии получили бы за десять. Вы действительно получаете информацию очень, очень быстро, и иногда весьма важную.
— Как влияет на супругов то, что их партнеры проходят терапию?
— Опять же, возвращаясь к людям, которые заикаются, это очень важно. Их вступление в брак связано с речью. Я всегда провожу много времени, спрашивая: “Насколько нравятся вашей жене перемены, которые в вас происходят?” Я думала о том, чтобы приводить на сессию и жену тоже, но потом решила: “Нет, нет”. Клиент должен научиться влезать в шкуру своей жены и делать так, чтобы их отношения продолжались. Как правило, это получается, но не всегда.
— Работа с парами Вас не привлекает...
— Лично меня — нет.
— Группы?
— Групповая работа — хорошо, но собрать группу довольно трудно, у нас никогда не получалось.
— Можем ли мы поговорить о Британском совете по психотерапии?
— Я ничего не скажу, если вы это опубликуете... (Смеется.)
— Поговорим абстрактно? Не может ли БСП избавить нас от шарлатанов, но при этом ограничить творчество...
— Точно. Я полагаю, что именно так. Если бы я могла выбирать, то была бы против регистрации. Но она есть и, я думаю, действительно ограничивает творчество. Будет создаваться мало новых видов терапии. Может быть, это и хорошо, не знаю. Но как можно создать терапию, если вы думаете о регистрации, когда у вас есть такая организация, как эта.
В каждом деле свои шарлатаны, в медицине их продолжают лишать права на практику. Но психологически, я думаю, люди сильнее, чем мы иногда полагаем. Уверена, что могла бы быть жестче с клиентами. Но если я совершала ошибку или понимала, что сделала ее, клиент справлялся с этим. Тогда я осознаю, что сделала ошибку, и прилагаю все силы, чтобы клиент был в хорошем состоянии.
— Создавали ли Вы свои собственные этические стандарты?
— Да. Я буду вести себя как человек. Нормально. Я не склонна обниматься с людьми. Некоторые так поступают. Я думаю, с клиентом следует вести себя естественно, и тогда вы можете пробовать различные роли. Если клиент хочет обняться, отлично, но инициатором я не стану. В принципе, я делаю то, что больше всего может помочь моему клиенту при использовании теории личностных конструктов, и не делаю ничего для удовлетворения собственного любопытства. Кроме того, у нас есть этические кодексы центра ПЛК и БСП.
— Заключена ли для Вас какая-либо проблема в вопросе оплаты терапии?
— Я всю жизнь работала в общественном секторе, так что никогда, по сути дела, не сталкивалась с подобными проблемами. Нет, неверно, работая в Медицинской школе, я имела частных клиентов, но все, кто воспитывается в медицинском мире, имеют частных клиентов. Это казалось нормальным. Но, конечно, в Центре перед многими нашими студентами возникли большие трудности, и, наверное, в данном вопросе я следовала Келли, рекомендуя самим заниматься вопросами оплаты. Терапевт должен брать у клиента чек сам. Очень важно научиться денежному взаимодействию, не бояться его. Человек покупает услугу, он выбрал такой путь.
— Как Вы контролируете свою работу?
— Важную часть теории личностных конструктов составляет понятие “рефлексивности”. Теория объясняет поведение терапевта, его реакции и т.д. в той же степени, что и клиента. Следовательно, вы постоянно спрашиваете себя, почему поступаете так или иначе. Кроме того, когда что-то не получается так хорошо, как хочется, вы ищете ответ в себе самом, а не в клиенте. Самоконтроль, таким образом, — неотъемлемая и жизненно важная часть деятельности терапевта, занимающегося психологией личностных конструктов.
— Выступаете ли Вы за введение “эмоциональной грамотности” в школах?
— Мы проделали некоторую работу для образовательного учреждения. Отдел образования в Кенте во время всех этих забастовок пытался продвинуть новый метод обучения, основанный на ПЛК, — методы проявления заботы об индивиде, слушания и т.д. И занимался вопросами развития отношений такого рода. Конечно, это не удалось. Но некоторые учителя — я не уверена, что таким образом отвечу на ваш вопрос, — очень заинтересовались ПЛК, и мы провели серию семинаров для них. Как преподаватель может прийти к тому, чтобы лучше понимать своих учеников?
Теперь я вполне уверена: учителя, если они действительно взяли на вооружение ПЛК, начнут прививать те же идеи своим ученикам. В этом смысле процесс обучения может стать взаимным.
— Что Вы понимаете под оптимальным психическим здоровьем?
— Модель Келли. Она заключается в том, что человек может продолжать проводить новые эксперименты и искать разнообразия в жизни, справляться с проблемами, пытаясь понять их, а не становиться враждебным. Ни пикового опыта, ни окончательной цели. Я всегда думала, что гуманистическая цель, как я понимала ее, состоит в том, чтобы избавиться от всех ваших наворотов, то есть просто быть собой. В конечном итоге, вы сглаживаете все свои “навороты”, а именно “навороты” делают вас таким, какой вы есть. Что остается? Конечно, если они причиняют неприятности вам или другим людям, тогда стоит их устранить. Но если вы готовы жить с этим и другие люди тоже, то почему вы должны избавляться от них?
Трасперсональная психология
Ян Гордон-Браун
Ян Гордон-Браун — сооснователь Центра трансперсональной психологии, Лондон. Автор многих работ по трансперсональной психологии и другим вопросам.
——————————
— Не могли бы мы поговорить о Вашей предыстории, как Вы пришли к этой работе...
— Есть очень немногое, что не относится к делу. Мать-католичка и отец, принадлежащий к англиканской церкви, воспитали во мне чувство вины. Мой отец служил в регулярных войсках, но вышел в отставку в 1920-х годах и во время финансового краха 1929 года потерял те небольшие деньги, которые они имели с матерью. Это подтолкнуло его в противоположном направлении, к таким мистическим мыслителям, как Р.У. Трайн, и в конце концов он пришел к учениям Алисы Бэйли. Когда я достиг подросткового возраста, мой отец был настолько увлечен своими исканиями, что ввел меня в суть этих учений. Однажды, прочитав ее книги, я понял, что пришел домой. Я нашел свой духовный дом.
Конечно, я был поверхностным приверженцем этих учений, но время шло, и я начал глубже изучать восточную философию, индуистские учения, буддизм и т.д. Я прошел теософию и антропософию. Позднее встретился с такими мыслителями, как Ауробиндо, и с представителями Общества Агни Йога. Вместе с этим я находился в школе под названием Брианстон, которая в то время (1930-е гг.) была очень прогрессивным местом. У нас имелся пастор, который провел много лет в Индии, но был еще и христианским мистиком. Так что я связался с приверженцами христианской традиции. Брианстон являлся школой, очень заинтересованной в творческом мышлении в отношении политики, социологии, образования и искусства. Я поступил туда в 1938 году, когда мне исполнилось 13 лет. В то время наблюдался взрыв интереса к подготовке послевоенной реконструкции.
Во мне также развивалось социальное сознание, которое в те времена, конечно, было радикальным и социалистическим. Меня интересовали мировые события. На каком-то этапе мы с моим другом начали нечто, что называли Движением пионерской молодежи. Его целью было организовать дискуссионные группы по текущим событиям, не только в нашей школе, но и в школах и молодежных клубах по всей стране! Я думаю, это длилось года два. Я принимал участие в большинстве игр, так что жизнь была очень занятой.
Потом я ушел в армию и избежал гибели благодаря тому, что обучение воздушных экипажей очень задерживалось, потому что потери были не так велики, как ожидалось. Я поступил в Кембридж на краткий курс для ВВС Великобритании и прошел первый год университетского курса параллельно с базовым обучением ВВС. В конечном итоге, я переключился на армию и закончил офицером, возглавляющим группу отбора персонала, — мне в то время был 21 год.
