История образования местоимения 3-го лица

Принято считать, что в составе унаследованных древнерусским языком местоимений не было специализированного слова, которое бы использовалось в качестве универсального обобщенного обозначения любого 3-го л. Мнение это опирается на показания текстов, которые используют для обозначения 3-го л. различные указательные местоимения, отражая при этом традицию различения трех степеней отношения 3-го л. (предмета) к участникам диалога. Для указания на близкое ему лицо говорящий пользовался местоимением сь (сего — сему и т. д.); для указания на лицо, близкое собеседнику, — местоимением тъ (того — тому и т. д.); в остальных случаях в качестве обобщенного обозначения 3-го л. (предмета) выступают указательные местоимения и (его — ему и т. д.) и онъ (оного — оному и т. д.).

Старейшие восточнославянские тексты отразили традицию, хорошо известную по старославянским памятникам, в соответствии с которой местоимение и в указательной функции перестает употребляться в И всех родов и чисел, где закрепляются формы местоимения онъ — она — оно и т. д. Так формируется парадигма фактически нового местоименного слова онъ — его — ему и т.д., употребляющегося в качестве обобщенного указателя «постороннего» C-го) лица или предмета, что, по-видимому, началось еще до распада праславянского языкового единства.

Наблюдения над способами указания на 3-е л. (предмет) в старейших славянских текстах обнаруживают, что высокая частотность в них форм онъ — его объясняется не столько их повествовательным характером, сколько тем, что это относительно новое местоименное слово ко времени создания старейших памятников уже приобрело функцию нейтрального показателя 3-го л. Как правило, сь и тъ в них появляются в случаях особого подчеркивания отношений, а в тех случаях, когда необходимо подчеркнуть «внешний» характер названного (или не названного) лица (предмета), используется местоимение онъ— оного (а не он — его).

Происхождение восточнославянского (в частности, русского) местоимения 3-го л. из указательного обусловило его особое место в системе современных личных местоимений: в отличие от местоимений 1—2-го л. оно характеризуется категорией рода и изменяется по родам (он — она — оно), сохраняет формы словоизменения неличных местоимений (его — ему — им, как нашего — нашему — нашим) и, в отличие от древних личных местоимений, не имеет «своего» притяжательного (ср., однако: меня — мой, нас — наш, тебя — твой, бас — ваш, себя — свой). Последняя особенность, впрочем, — черта литературного языка; в диалектной же речи, закрепившей местоимение он — его в качестве собственно личного, этот «пробел» активно восполняется новообразованиями.

Производящей основой притяжательных новообразований является форма Р, которая издавна использовалась (а в литературном языке продолжает использоваться) со значением принадлежности: его (ср.: его тетрадь — тетрадь ученика), её, их.

Слияние он (она, оно, они) и его (её, их) в одну парадигму имело следствием естественное для языка «выравнивание» (т. е. аналогическое обобщение) основы единого местоимения 3-го л. Наиболее распространено отражение этого процесса в закреплении начального j- (исторически — основы местоимения j-ь — j-a — j-e) в формах И, что является особенностью западных говоров (Псковщина, Смоленщина и Западная Брянщина) и известно всем белорусским, а также украинским диалектам. Следовательно, этот процесс относится еще к позднему древнерусскому периоду — после обособления северо-восточного (ростово-суздальского) диалекта (т. е. в XII—XIV вв.), но в памятниках отражения не нашел.

Диалектологический материал, таким образом, представляет убедительные свидетельства достаточно раннего (относящегося ко времени формирования древнерусского языка) образования собственно личного местоимения 3-го л., включающегося в системуличных местоимений, закрепление в функции В только формы Р — независимо от значения и отношения к категории одушевленности «замещаемого» существительного) и прочно слившего в единую парадигму формы И всех родов и чисел от основы он- и формы остальных падежей от основы j-.