История форм личных местоимений

Сопоставление реконструируемой «исходной» древнерусской системы форм личных местоимений с современной, характеризующей прежде всего диалектную речь и отразившейся в системе норм литературного языка, позволяет заметить очень

немногие изменения, которые так или иначе связаны с историей форм В. Речь идет о развитии очень ранней тенденции к употреблению в значении В форм Р личных местоимений в связи с развитием категории лица, что отмечается уже в старославянских памятниках. Это приводит к параллельному употреблению форм В и В-Р, между которыми складываются отношения, типологически сходные с употреблением энклитических и «полных» форм Д: формы В-Р мене, тебе, себе, насъ, васъ используются для логического выделения лица-объекта, в то время как формы В мя, тя, ся, ны, вы функционируют в древнерусских памятниках как энклитики. Впрочем, соотношение форм В мене — мя, тебе — тя и т. д. прежде всего прослеживается в литературных текстах, устойчиво и последовательно удерживающих энклитики ми, ти, си и в Д, в то время как деловые тексты, по наблюдениям В. И. Боркозского, удерживают формы В мя, тя, ны и т. д. вплоть до XV в. лишь в устойчивой формуле, употребляя во всех нестандартных конструкциях формы В-Р мене, тебе и т. д.

Данные лингвистической географии не исключают возможности того, что отмеченные факты отражают более длительное сохранение специализированных форм мя, тя, ся именно в северных говорах — на территории Новгорода и новгородских колоний. Дело в том, что украинский и белорусский языки, а также все южновеликорусские и южные средневеликорусские говоры до сих пор продолжают сохранять старую форму Р (получившую также и значение В) мене, тебе, себе, в то время как северновеликорусские говоры и формировавшиеся на их основе говоры великорусского центра (в том числе в окрестностях Москвы) знают в Р-В закрепившуюся и в литературном языке форму меня, тебя, себя. Эта новая форма скорее всего имеет морфологическое происхождение и должна быть связана с условиями распространения категории лица на формы личных местоимений.

Еще одно направление изменений связано с выравниванием основ косвенных падежей личных местоимений в единственном числе, т. е. с реализацией тенденции к ликвидации противопоставления основ мен-/мн-, теб-/тоб-, себ-/соб-. Результаты этого процесса (хотя и по-разному) отражены всеми великорусскими говорами, а старейшие примеры обобщения основ отмечены в памятниках письменности с конца XIV в. Впрочем, здесь надо отделить процесс выравнивания основы местоимения 1-го л. от процесса, охватывающего формы местоимения 2-го л. и возвратного, которые во всех, без исключения, говорах используются параллельно. В частности, обобщение основ косвенных падежей единственного числа местоимения 1-го л. отмечено только в периферийных, преимущественно южновеликорусских, говорах, памятники которых известны лишь с конца XVI в., а потому может прослеживаться только по материалам лингвистической географии. Для южновеликорусских говоров можно считать характерной особенностью образование форм косвенных падежей местоимения 1-го л. от обобщенной основы мен-, исторически представленной в форме Р мен-е, закрепившейся в функции частотного В (соответственно Д-М к мен-е, на мен-е). На севере обобщенная основа Р-В, Д, М мен- образует компактный ареал в бассейне оз. Белого; подавляющее же большинство северновеликорусских говоров сохраняет древнее соотношение основ мен- (Р-В) и мн- (Д, Т и М).

Процесс обобщения основ местоимений 2-го л. и возвратного, напротив, был типично северновеликорусским, охватившим также диалект Ростово-Суздальской земли, и, видимо, поэтому с конца XIV в. получает (хотя и непоследовательное) отражение в

памятниках письменности.