Формирование имени числительного как части речи (Доротка, по Горшковой-Хабургаеву)

Состав счетных слов в ДР:

- До формирования числ. как ч. р. были названия отвлеченных чисел. Узловые (для принятой у славян десятичной системы) (1-10, 100 и т. д.). Их состав до 1000 (вкл. слова, необходимые для последовательного обозначения чисел вплоть до 999 999) в ДР был такой же, как в СРЯ, а ост. наименования, почти полностью форм. сочетанием узловых, почти полностью отражены в СРЯ. Искл.: "сорок" (заменило более древнее "четыре-десяте").

- В текстах встречаются наименования чисел больше 1000: "тьма" (10 тыс.), "легионъ" (100 тыс.), "леодръ" (1 млн.), "воронъ" (10 млн.), "колода" (бесчисленное множество), но их значение либо неопределенно, либо заимствовано.

Признаки числ. как особой части речи:

1. Семантический (название отвлеченного числа).

2. Своеобразная сочетаемость с сущ.

3. Отсутствие категорий рода и числа (и изменения по родам и числам) при наличии категории падежа (что вкл. числ. в группу имен).

=> особая часть речи вкл.:

- количественные числ. (как определенные, так и неопределенные типа "много", "несколько"), вкл. отчасти дробные.

- собирательные числ.

НО не порядковые типа "второй", не имеющие грамм. особоенностей, отлич. их от относительных прил.

Особенность числ. в СРЯ: согласуясь с сущ. в косвенных пад., числ. в Им. управляют сущ., кот. при них употр. в Род. ед. или мн. ч. Кроме "один", кот. омонимично неопределенному мест. "некий", "некоторые". + заимствованные типа "миллион", "миллиард", кот. выпадают, так как имеют род и число.

В период создания древнейших ДР памятников все счетные слова характеризуются признаками сущ. или прил.

Счетными прил. были названия чисел 2, 3, 4 (соглас. с сущ. + 2, естественно, => в дв. числе, а 3 и 4 - мн., при этом оба слова изм. по именному скл., 3 - на *-i, а 4 - на *-согл.). Формам м. р. "трие" и "четыре" VS формы ж. р. - "три", "четыри".

5-9 - были сущ. ж. р., хар-ся категорией числа и изменявшимися по типу скл. на *-i.

Управляли Род. сущ. во мн. ч.

10 - было сущ. м. р., изм. по числам и падежам - с окончанием именных основ на согл.

100 - сущ. ср. рода, изм. по числам и пад. - с окончанием именных основ на *-o.

Оба слова сочетались с названиями единиц по тем же моделям, что и с сущ. (дъва десяти, трие десяте, три съта, пять сътъ) и т. п.

Название чисел внутри десятков и сотен:

- Известны старославянские сочетания с соединительными союзами (дъва десяти И пять, дъва десяти ДА семь).

- Более распростран. обознач. перечислением чисел: дъва десяти пять (СРЯ: двадцать пять).

- 11-19: указывалась единица, прибавленная к десяти (одинъ на десяте), что соотв. греко-византийской традиции.

- Народная традиция примеров нация чисел "с половиной" по принципу вычитания из большего этой половины ("полъ вътора", "полъ вътора съта" (150)).

Собирательные числительные

очень редки в ДР и функционируют как прил. со знач. числовой совокупности, обрадованные от основы названия числа + суффикс "ер" (семеро). Искл. - 2-4 (двое, трое, четверо). Изменились по числам, согласовывать с определяемым сущ., хар-лись флексиями местоименного склонения (единого троЕГО Бога). Они использовались в двух случаях:

1. При сущ., обозначающих парные предметы или совокупность предметов. В этом случае числ. не облад. знач. собирательности, а согласуется с сущ.

2. При сущ., в данный период входящих (или включающихся) в категорию одушевленности => при сущ., обозн. людей, а затем и животных, прежде всего мужского рода. В этом случае числ. получают хар-р чисто собирательный (утрата согласоватьной флексии в Им. ед. ч.)

История категориального обособления.

Исторические изменения связаны в утратой дв. в. => выравнивание форм. Сложился заметный ряд образований на - цат' (дцать).

Восходящие к основам на - *i ж. р. наименования чисел 5-9 хар-лись единством форм прямых и омонимией форм косвенных падежей (кроме Т) - этот признак становится специфической особенностью их склонения. Это распространилось на весь ряд на - дцать, то есть и на названия чисел 50, 60, 70, 80, что проникает и в И-В.

VS форм прямого и косвенных падежей в скл. 5-20 (и далее) становится специфической особенностью словоизменения числ. - с тенденцией к утрате особой формы Т.

С утратой дв. ч. связано формирование специфики сочетания числовых наименований с сущ. Утрата грамматического знания теми формами сущ., кот. употр. при числ. дъва. Соотнесенность чисел 2, 3, 4 оставалась фактом языка. =>выравнивание всех трех наименований. В восточнославянских говорах нет единства в склонении 2, 3, 4, но во всех говорах парадигма является единой. => выравнивание сущ. в сочетании в этими числами. Дъва получило такое же знач. множественности, как и 3 и 4. Выравнивание форм И-В происходило в том же направлении, что и в косвенных падежах. СРЯ нормировал иные формы сущ. при числ. 2, 3, 4 (ед. Р). Такие сочетания - не ранее 16 века (скорее всего начиная с северо-восточного диалекта).

Закрепление значения Р за формами типа два (три, четыре) стола, корыта было обусловлено тенденцией к распространению модели "название числа + форма Р" на все сочетания числовых наименований с сущ., убеждают формы согласуемых слов при сущ. с конца 16 века (Р мн. ч.). 17 век - сочетания числ. И-В с формой Р сущ. сложилась как устойчивая норма. По той же модели стали строиться и сочетания с собирательными числ.

Так выстраивается парадигматическая модель числ. в И-В + сущ. в Р, кот. уже не связывается только с числ. 2, 3, 4.

Закрепление универсальной модели сочетаемости =>

- утрата формирующимися числ. категориального родового значения (из-за утраты числ. родовых VS во множ. числе).

- значение множественности стало хар-кой самих сочетаний, а не входящих в их состав числительных => они как имена утратили категорию числа.

- синтаксическая противопоставленность сочетаний в прямых и косвенных падежах => омонимия форм косвенных падежей числовых названий превращается в универсальную форму (пять-пяти, сорок-сорока, сто-ста и т. д.).

ВЫВОД: в основе развития грамматических особенностей числительных - процесс переоформления древних свободных сочетаний слов с сущ. в во фразеологизированные сочетания определенной парадигматической модели => переосмысление и переоформление традиционных синтаксических конструкций разного типа в связи с разрешением категории дв. ч. и развитием оппозиции единичности VS множественности в системе грамматических отношений.

16. Личные местоимения. Изменение склонения личных (1,2 лица) и возвратного местоимения себе. Формирование местоимения 3-го лица

Личные местоимения 1—2-го л. являются обобщенными названиями участников акта общения. Это значение объединяет их с возвратным местоимением, которое вместе с личными 1—2-го л. включается в отдельную группу местоименных слов, противопоставленных неличным местоимениям также и в грамматическом отношении. Таким образом, характеризуя местоимения той языковой системы, которая отражена в старейших восточнославянских памятниках и может быть представлена как исходная,необходимо выделять два лексико-грамматических разряда, четко дифференцированных как в функционально-семантическом, так и в формально-грамматическом отношениях.

Разряд личных местоимений представлен в древнерусском языке малочисленной, но очень древней по своему происхождению группой слов, характеризовавшихся при склонении супплетивизмом основ. В состав этой группы входили названия говорящего (автора) и его собеседника, а также указания на связанных с ними лиц (местоимения 1—2-го л. разных чисел) и на отношение действия или состояния к самому субъекту (возвратное местоимение). Являясь обозначениями лиц, эти слова функционировали как существительные (т. е. могли быть подлежащими или дополнениями, а возвратное местоимение, указывающее на отношение к субъекту, но не обозначающее самого субъекта, — только дополнением) и характеризовались категориями и формами числа и падежа, но не имели категории рода. Возвратное местоимение не имело также и категории числа, но в формально-грамматическом отношении на протяжении всей истории русского языка склоняется как формы единственного числа собственно личных местоимений.

Специальных замечаний требует форма И ед. ч. местоимения 1-го л. Дело в том, что старейшие древнерусские тексты употребляют в этой функции три варианта, а по существу —три слова: азъ, язъ, я; частотность их в памятниках письменности соответствует указанному порядку по убывающей, при этом последняя форма в старейших памятниках встречается особенно редко. Вариант азъ в древнерусских текстах — бесспорный старославянизм, напоминающий о своем южнославянском происхождении начальным а-; вариант я, впервые отмеченный в Мстиславовой грамоте и в Новгородской берестяной грамоте, относящейся к рубежу XII—XIII вв. — бесспорная черта живой древнерусской речи. Что же касается варианта язъ, то до XIV в. это наиболее употребительное слово для указания на 1-е л. в деловых текстах, а позднее — типичное для книжно-литературных текстов и для традиционных юридических формул.

Генетическая связь язъ со старославянским азъ очевидна, как и индоевропейское происхождение этой формы (ср.: др.-инд. aham; авест. azdtn; гр. ёуш; лат. ego); что же касается варианта я, то этимологически связать его с язъ невозможно. Принято считать, что язъ — это собственно восточнославянский вариант праславянского местоимения 1-го л., функционировавший в живой речи наряду с я. Между тем характер текстов, использующих язъ, отсутствие каких-либо следов этого варианта в живой речи, его употребление параллельно с азъ в правовой формуле, сложившейся еще в южнославянской среде на базе греко-византийских юридических формул, отсутствие после XIV в. в текстах, авторы которых не обнаруживают книжной выучки, — все это заставляет считать вариант язъ особенностью церковнославянского языка русской редакции, развившейся в результате контаминации ст.-сл. азъ и в.-сл. я. Сам же вариант я следует рассматривать как очень древнюю, праславянскую диалектную особенность, закрепившуюся, в частности, в восточнославянских (а также в западнославянских: см. чешек., слов., польск., в.-луж. и н.-луж. ja) говорах.

Чтобы понять причину редкой употребительности я в старейших текстах и сохранения язъ и даже азъ в поздних текстах, как будто не отражающих (а точнее, не отражающих явно) церковнославянского влияния, необходимо учесть, что во всех текстах система глагольных форм обусловливала отсутствие личного местоимения в функции подлежащего, т. е. в форме интересующего нас И: в этой функции оно употреблялось лишь в тех случаях, когда на него падало логическое ударение, т. е. когда на форме И личного местоимения (в частности, 1-го л.) сосредоточивалось внимание. И в этих условиях сказывались обстоятельства, по отношению к языку внешние, но хорошо объясняющие «приверженность» не только книжников, но и писцов-непрофессионалов к книжно-славянским вариантам азъ, язъ. Дело в том, что именно слово азъ прочно усваивалось любым грамотным человеком, ибо с него (название первой буквы славянского алфавита) начиналось обучение грамоте. Более того, усвоение первой буквы,по свидетельству древних источников, являлось едва ли не ритуальным актом начала учения вообще. Поэтому связь азъ — язъ с системой письменного языка понималась всяким пишущим, независимо от его книжной выучки.

Что касается остальных падежно-числовых форм личных (и возвратного) местоимений, то в древнерусском языке они были такими же, как и в старославянском; различались лишь гласные основы в Д-М ед. ч.: южнославянскому [е] в древнерусском (как и в западнославянских) языке был противопоставлен [о], до сих пор сохраняющийся во всех восточнославянских говорах (тобе, собе — тобі, собі в окающих великорусских и в украинских говорах; табе, сабе в белорусских и акающих великорусских). Таким образом, склонение местоимений для древнерусского языка периода старейших текстов может быть восстановлено следующим образом: