Историческая армянская рота

Долго ехали по России, по ее обширным полям... Приехали в Ростов и соединились с эшелона­ми добровольцев-армян, едущих из Киева, Харькова, Москвы. Студенты, курсистки — все стре­мились на защиту своей родины. Соединившись в два эшелона, поехали дальше...

Приехали в Туапсе. Сели мы на пароход и после четырехднев­ного путешествия на палубе па­рохода под проливным дождем при сильном морском ветре при­ехали на пристань Поти, изму­ченные, усталые, но с сознани­ем, что мы почти на Кавказе.

Мы ждали своего вождя. Но где он? И кто будет им? Кто по­ведет нас за собой, готовых по­ложить нашу жизнь за родину на этих дорогах? Где он? Он оказался здесь, в Тифлисе, ря­дом с нами, но он был болен и телом и душой. Болен от всех интриг, которыми опутали его, благородного, доверчивого, вели­кого, маленькие люди, чуждые страданиям народа, — люди, для которых почести и слава, добы­тые хотя бы и преступными пу­тями, были дороже интересов на­рода. Это был знаменитый вождь армянского народа генерал Анд-раник, имя которого прославля­ет даже наше забайкальское ка­зачество там, вдали от Кавказа, в глухой Сибири. К нему мы и устремились. К нему, седому ге­нералу с измученным лицом, ле­жавшему в постели.

К еДИНСТВу! 2, 2005

Долго мы беседовали с генера­лом и просили его сформировать отряд, ядром которого могла бы стать наша рота. Генерал не со­глашался. Тяжело было нам, со­знававшим, что в Закавказском сейме враги армянского народа совершают свое нечистое дело...

Собралось тысяч двадцать ту­рецких армян, тоже ждавших Андраника. И решили мы пока­зать тем, кто нас предавал, что есть еще люди, готовые постоять за себя. Надо было уничтожить Закавказский сейм, это гнездо предательства. Через четыре часа мы должны были привести в ис­полнение наше решение. Мы выстраиваемся. Мрачны были лица солдат, глаза горели реши­мостью. Каждый понимал важ­ность момента. Но вот с правого фланга раздалось громкое «ура!» по всему фронту, и мы увидели его, нашего долгожданного отца Андраника, его величественную осанку, гордо поднятую голову и эти глубокие, удивительные гла­за, и услышали его могучий го­лос, который проник в наши сер­дца, зажег в них яркое пламя огня: «Вы звали меня, я пришел. Остановитесь! Я поведу вас про­тив палачей армянского народа. Оставьте сейм. Эти предатели не будут страшны, когда мы сокру­шим внешнего врага — турка. Солдатам место на поле брани, а не здесь, в этом гнезде разврата и предательства. Я принимаю командование вами. Быть может, сам Бог послал мне вас».

И мне почудилось, что из глаз этого железного человека пока-

Св. Эчмиадзин —

духовный центр армян и езидов

тилась крупная слеза. Так ли было это? Я помню только, что у нас у всех стояли слезы на гла­зах. Новое громовое «Кеццэ Ан-драник» было ответом на его речь. Началось формирование отряда. Погрузились в вагоны, поехали в Александрополь. Мне лично не верилось и казалось, что это сон, тот дивный сон, о котором я там, в далекой глухой Сибири, не раз мечтал...

В Александрополе нас обмун­дировали. 10 апреля 1918 года наш отряд сибиряков направил­ся к Ахалкалакам, получив при­каз от генерала Андраника не переходить, согласно перемирию с Турцией, пограничной черты по реке Арпачай.

Сам генерал задержался на сутки в Александрополе для рас­поряжений по пограничной службе. Мы шли без него трое суток. Впереди ехала наша ка­валерия. И неожиданно последо­вала остановка. В чем дело? По­казывают на армянина-крестья­нина, который с полными ужаса глазами что-то рассказывает, по­казывая рукой по направлению к недалеко лежащей деревне, от­куда клубом поднимается дым. Выясняем у него, что курды и татары вырезали шесть деревень: Туз-Карабах, Чивтали, Казанчи, Кайкули, Кизель-Килеса, Шеста-

Ну.

Взяв с собою сотню кавалерии, мы поскакали по направлению к деревне. О! Ужас! Женщины, дети, старики валялись в лужах крови. Одни не движутся, дру­гие мучаются в предсмертных судорогах. Жуткая действитель­ность! По сравнению с ней все пережитые нами до того ужасы показались такими ничтожны­ми... Впервые тут вполне ясно уразумел я всю глубину голгофы армянского народа...

Солнце поднималось все выше, день был жарким, но жара не казалась томительной и тягост­ной. Была бодрость в горном воздухе. И несмотря на ужас положения страны, на которую надвигался бесчеловечный враг, в этом удивительном воздухе рождались невольные грезы о счастье. Такова, вероятно, вол­шебная сила гор... Надо было, видимо, мне попасть в армян­ские горы, чтобы уяснить себе сложную психику армянина, то угрюмую, как скала, то наивно

СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

нежную, как свирель пастуха, то неистовую, как горный поток, то полную отчаяния, как пропасть между гор. Только тут я стал сердцем понимать их жизнь, их своеобразную народную музыку, песни, пляски... И передо мной открывался совершенно новый, неведомый дотоле мир, полный особых красок, особого ритма, особого течения, но обстоятель­ства тогдашних событий не да­вали мне возможности спокойно жить и наблюдать окружающую любопытную жизнь армянской деревни. Мы жили, как на вул­кане: в стране были турки. И дей­ствительно, от Андраника вскоре пришло извещение: вопреки до­говору турки двинулись на Алек-сандрополь и взяли его. Мы были окружены со всех сторон. При­каз Андраника гласил: «Защи­щаться и удерживать противника до моего приказа, умрите все, но не пропускайте турок».

Пехота рассыпалась в цепи. Кавалерия поскакала во фланг противнику. Пулеметы установи­ли на крышах домов и в цепи пехоты. С левого фланга слыш­на была орудийная канонада. Андраник с бывшими у него ча­стями вел бой с наступающими турками.

Но вот полетели снаряды и на нас, с треском разрывались они на крышах, среди деревни. Дети, женщины, старики побежали — село опустело. Затрещали пуле­меты, ружейный огонь не умол­кал. С визгом летит снаряд и с гулом разрывается. Несколько наших всадников вместе с ло­шадьми падают окровавленными, среди них двое из нашей Сибир­ской роты.

Потянулись арбы, нагружен­ные домашним скарбом эвакуи­ровавшихся крестьян. Гнали скот. И все это тянулось мимо наших позиций всю холодную дождли­вую ночь. Шесть или семь дере­вень эвакуировались. Все бежен­цы собрались в деревне Чивта-ли, расположенной в красивой долине, пересекаемой в несколь­ких местах ручейками. По сторо­нам виднелись высокие горы, вер­хушки которых были покрыты ту­маном, который то опускался чуть ли не до подножья, то вновь под­нимался, оголяя снеговые верши­ны, куда змейкой тянулась шос­сейная дорога. С ужасом смотре­ли беженцы на эту дорогу, но ко­торой через некоторое время им надо было подниматься.

Андраник стал перебрасывать части: беря один взвод из роты, посылал его неизвестно куда. Мне, как офицеру Западного фронта, показалась странной та­кая переброска, которая ничего хорошего не предвещала. Но че­рез некоторое время Андраник, заметив, видимо, мое изумление, объяснил, показывая пальцем: «Видишь, вот 1-я рота, 2-я рота, там пулеметы и артиллерия, а вон и кавалерия».

Я взглянул и поразился: все было на нужном месте, каждая рота, пулеметы, артиллерия и кавалерия.

«А вот и ваши места», — ука­зал он на окопы, откуда, как чер­ные угольки, выглядывали сол­даты.

Через некоторое время Андра­ник поднялся в горы по шоссе для того, чтобы очистить от банд и турок дорогу для беженцев. Нам же приказал защищать за­нятую нами позицию и поста­раться, чтобы все беженцы дви­гались по шоссе.

Моросил холодный дождик. Беженцы целыми семьями сиде­ли под открытым небом, под дож­дем...

— Вы забыли, офицеры, что

ваше дело — поступать так, как

подскажет вам ваша совесть, но

я должен вам откровенно ска­

зать, — с трудом переводя дух,

говорил Андраник, и каждое его

слово ложилось, как удар хлыс­-

та, — считаю для себя и для сво­-

его отряда единственно верным

решением — драться до конца.

— Но ведь это явная ги­бель! — возражали прибывшие.

— Возможно, что и гибель. Тем не менее, на мой взгляд, вам надо следовать нашему примеру.

— Это бесцельно, — повторя­ли одни, — лучше сдаться.

Андраник удивленно смотрел на них.

— Сдаваться туркам? — пре­

зрительно бросил он им воп-­

рос. — Разве это люди, которым

можно сдаваться? Разве они спо-­

собны отнестись с благородством

к врагу, который им сдается?

Они ограбят вас, как самые обык-­

новенные мелкие воришки, по-­

издеваются над вами, и ваше сча­-

стье, если убьют, предваритель-

но не поистязавши вас...

Хачкар — армянский поклонный крест

К сожалению, Андраник не су­мел убедить их. Они отправились в Санаин сдаваться в плен. И слу­чилось то, что генерал предска­зывал, — часть сдавшихся была перерезана турками, другая часть спаслась бегством в лесах.

В это время армянское, или, по терминологии турок, арарат­ское, правительство заключило мир с турками (имеется в виду мирный договор между Турцией и дашнакским правительством, заключенный 4 июня 1918 г. в Батуме). Нам предложили сдать позиции и отступить.

Андраник послал гордый от­вет правительству:

— Не приемлю вашего позор­ного мира. Не умел и не сумею быть рабом турок.

По требованию Турции наш отряд армянское правительство объявило отрядом бунтарей, за действия которого оно не отвеча­ет, и мы были объявлены вне за­кона.

К единству! 2, 2005

Андраник выстроил весь отряд, и прозвучала его горячая речь: «Кто не боится холода, голода, смерти, для кого дороги интере­сы своего народа, тот пойдет со мной. Трусов я не беру и не по­милую. Кто боится, пусть идет в Эриван, но предупреждаю: ос­тавшиеся со мной должны уме­реть с честью. Денег, хлеба, об­мундирования у меня нет и мало

СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

снарядов, но у меня есть вера в вашу силу и в вашу сознатель­ность долга перед родиной».

Громовым «ура» покрыли сол­даты слова любимого генерала. Все до единого поклялись уме­реть с ним и не быть рабами турок. И двинулся отряд по шоссе мимо озера Гокча, моло­канских деревень Еленовка, Семеновка и дальше. 12 июня мы вступили в Ново-Баязет. Отдохнули два дня и перебра­лись по горам через Селимский перевал, миновали много му­сульманских деревень. Никого из мусульман не тронули...

К единству! 2, 2005

Нам нужно было во что бы то ни стало пробиться в Сисиан. Но путь был прегражден большими татарскими деревнями Тупи, Ургут, Агуды, Вагуды. Поддер­живаемые турецкими агентами, чувствуя приближение турок, они ощущали себя хозяевами положе­ния — нападали на беженцев, на армянские деревни, вырезали, жгли, грабили. При нашем при­ближении они открыли огонь. Ничего не оставалось делать, как вести наступление. Два дня на­ступали, разнесли многочислен­ные татарские банды. Открыли дорогу на Сисиан. Разместились в армянских деревнях Пернакот (Брнакот), Уз, Караклис.

День был жарким, невыноси­мо пекло. Я повел наступление на гору. Солдаты, осыпаемые сверху градом пуль, карабкались по скалам, падая то убитыми, то ранеными. Отлично зная своих солдат, я был уверен, что за мной они пойдут куда угодно, но меня поразило то, что новые, со­вершенно невоенные люди так же смело шли со мной на смерть. Только тут я понял не разгадан­ную многими армянскую душу: достаточно им было почувство­вать, что в лице простого рус­ского поручика они видят опору России, которая их не предает, как в течение этой пятилетней войны предавали их татары, гру­зины и, к сожалению, даже мы, русские, этого было достаточно, чтобы каждый рядовой армянин стал героем.

Я пришел к заключению, что это народ поразительного герой­ства, но нуждающийся в достой­ных руководителях, которым он мог бы доверять. Многие ли из нас шли к ним с такой открытой душой, чтоб они могли нам до­вериться? Мы не шли, а своих руководителей, к сожалению, у них было мало, а тех, что были, Россия направила на Западный фронт, откуда татары и грузины не пропускали их на родину. И вся трагедия этого маленького геройского народа, преданного России, была в том, что он оста­вался, как стадо без пастыря, травимый окружающей злобой и ненавистью. За что? Я не мог никогда этого понять. И прихо­дилось принимать единственное объяснение, что Россия посыла­ла на Кавказ недобросовестных людей, лишенных государствен­ного смысла.

Мы идем и все ближе и ближе подвигаемся к вершине горы. Громкое дружное «ура» пронес­лось в воздухе диких скалистых гор. Мы на вершине горы. Пе­ред нашими глазами предстала дивная красивая природа Кара­баха: высокие-высокие в облаках горы, громадный зеленый лес и так приятно греющее полуденное солнце.

Внизу видели бегущих аскеров и татар.

Пришла бумага — отступить: турки меня обошли. Собрали ра-

Ереван. Мемориал геноцида армян в 1915 г.

ненных и убитых и спустились в Герюси... Но турки нам грозили каждый день. Каждый день де­лали набеги на армянские села, и каждый раз отбивались они с большими для них потерями. Кричали нам угрожающе, при­сылали записки: «Сдайтесь, а то и с вами будет то же, что и с бакинцами; мы там вырезали тридцать тысяч армян, изнаси­ловали всех жен и всех девушек». В нас все кипело и больно было слушать подобные вещи.

Но вот пришло от Нури-паши письмо, в котором он говорил: «Мы, турки, — победители все­го мира. Баку взят, сдайтесь и вы. Андранику, его солдатам и офицерам дарую жизнь, если сдадите оружие; если не сдади­те, я разнесу весь Зангезур, а вас предам позорной казни, как не подчинившихся турецкой власти».

Андраник ответил ему: «Я двадцать лет дерусь с вашим пра­вительством, и не было еще слу­чая, чтобы я сдавал оружие, и сейчас не сдам; идите на нас, померимся силами».

Мы были в Тифлисе... Куда ехать? Что делать? Двое остав­шихся в живых солдат готовы были идти за мною, куда бы я ни повел их, в Сибирь ли, на Дон ли. Но как ехать, зачем? В этой чуждой когда-то мне стране лежат теперь вечным, непробуд­ным сном самые близкие мне люди. Люди, светлая память о которых связала меня с их стра­дальческим народом, как с род­ным, как со своим собственным. И я, сибиряк, остался среди ар­мян. Остаюсь жить и хочу уме­реть здесь.

Я прошел по всем городам и селам Кавказа, где живут армя­не, и весь этот путь был усеян трупами. Трупами армян. Будет ли этому кровавому кошмару ко­нец? И когда он настанет? Слиш­ком велики силы, соединившие­ся против армянского народа в целях его истребления. К этим силам присоединились сейчас и стихия, и болезни, и голод. И все же я верю в прекрасное гря­дущее этого народа, героя на поле брани, и верю в светлую миссию этого народа-мученика на Востоке. Я верю в близость вос­хода для него солнца новой жиз­ни, и я жду этой зари вместе с ним...