Откровенная беседа

Мэри де Уоренн хотела, чтобы праздник был безупречен, – ведь это время мира, любви и радости. Согласно семейной традиции они проводили его в «Адаре», но из‑за помолвки Тайрела они были в Хэрмон‑Хаус в Лондоне. Она сидела в большом кресле в гостиной, ее внук Нэд, которому сейчас было год и пять месяцев, и внучка Элис, которой недавно исполнился год, играли вместе у ее ног. Взглянув на них, она почувствовала так много тепла, но это изменил тот факт, что она очень беспокоилась за Тайрела.

Она озабоченно обвела взглядом гостиную. Тайрел стоял у камина с Рэксом, который приехал из Корнуолла на праздники, Эдвардом и ее первенцем, Девлином О'Нилом. Мужчины обсуждали войну – тема разговора не изменилась, – и, как всегда в ее семье, мнений было столько же, сколько и голосов, их выражающих. Оживленный спор был в самом разгаре, но Тайрел почти не слушал. Вместо этого он смотрел на танцующий огонь в камине, не улыбаясь и, очевидно, будучи отрешенным от разговора и встречи.

Мэри продолжила наблюдать за ним; она любила его, как своего собственного сына. Однако она предпочитала не спрашивать о причинах его недавнего дурного настроения, как и Эдвард. Она была уверена, почему он теперь так редко улыбается, почему он с головой ушел в свои обязанности перед казначейством. Его сердце было разбито, и она очень хотела вылечить его.

Как ей повезло – она вышла замуж по любви, оба раза, и Эдвард был любовью ее жизни. В отличие от других женщин ее титула и положения она не верила в то, что наследник должен пожертвовать собой ради семьи, всем во имя долга, потому что собственными глазами видела, куда может привести такая жертва.

Внезапно Девлин отошел от группы мужчин. Высокий, яркий и загорелый, он улыбнулся, когда подошел к группе дам, встретившись взглядом со своей женой. Вирджиния сидела рядом с Бланш, которая приехала к ним на праздники, а шестнадцатилетняя Элеонор была на диване недалеко от Мэри. Они обменялись влюбленными взглядами, и Мэри была так рада. Когда‑то, не так давно, чувство мести правило жизнью Девлина, но Вирджиния каким‑то образом изменила это.

– Мама? – улыбнулся он ей. – Почему ты такая задумчивая?

Ее взгляд снова переместился на Тайрела.

– Я просто устала, – пробормотала она пасынку.

Девлин проследил за ее взглядом:

– Ты не скажешь мне, почему он такой мрачный?

Мэри встала, и они отошли от женщин.

– У меня лишь слабые подозрения, Девлин, но ты можешь поговорить с ним и узнать сам. Когда‑то, до твоей свадьбы с Вирджинией, он очень помогал тебе. Может, теперь ты сможешь помочь ему.

Густые брови Девлина поднялись, и он посмотрел на Бланш, которая разговаривала со своими будущими родственницами.

– Думаю, я начинаю понимать, – медленно проговорил он. – Ты права. Он был больше чем брат. Месть чуть не стоила мне Вирджинии. Он был замечательным другом. Надеюсь, я отплачу тем же.

Он повернулся, чтобы уйти. Мэри взяла его за руку.

– Шон присоединится к нам? – спросила она, подразумевая своего младшего сына.

Девлин ободряюще улыбнулся:

– Я не слышал о нем с тех пор, как он покинул Эскетон в июне. Полагаю, он все еще в центральных графствах. Какие бы поиски он ни предпринял, я уверен, что скоро мы услышим о нем.

Мэри кивнула, надеясь, что он вернется домой. Когда Шон внезапно покинул свой родовой дом в июне, он ни слова не сказал, куда едет и что собирается делать, и это было странно. Он отсутствовал несколько месяцев, и Мэри не очень беспокоилась, но скучала по нему. Конечно, Клифф тоже отсутствовал, но он всегда был любителем приключений.

Она смотрела, как Девлин помогает Вирджинии подняться, быстро целуя ее в щеку. Затем он погладил сводную сестру по подбородку, словно она все еще была маленьким ребенком, и повернулся к Бланш:

– Вам нравится ваш первый праздник в компании довольно большой семьи де Уоренн?

– Очень, – улыбаясь, ответила Бланш. – Я – единственный ребенок, и это потрясающе, – сказала она.

Мэри наблюдала, как Девлин продолжал беседовать с невестой Тайрела. За несколько месяцев, что Мэри знала Бланш, она никогда не видела, чтобы та вела себя иначе, чем примерно, – она никогда не повышала голос, никогда не выходила из себя, была щедрой и готовой помочь. Она действительно нравилась Мэри – попросту не было ничего, за что ее можно было не любить. Но Тайрел казался равнодушным к ней. И Бланш, похоже, не замечает этого.

Она надеялась, что они влюбятся друг в друга или, по крайней мере, станут очень друг к другу привязаны. Теперь же была уверена, что это не случится – или случится не скоро.

Граф остановился у ее кресла.

– Дорогая, что я могу сделать, чтобы облегчить твое беспокойство? – мягко спросил он.

Графиня посмотрела на него, взяв его за руку; одно его присутствие наполнило ее теплотой.

– Я так счастлива, что Девлин и Вирджиния приехали к нам, – сказала она.

Девлин и Вирджиния провели целый год на плантации в Америке, где она выросла.

– Я очень рад, что он приехал домой и что он и Вирджиния решили свои проблемы. Девлин изменился из‑за нее. Из‑за любви хорошей женщины, – сострил он.

– Эдвард, Тайрел хоть раз улыбнулся за этот вечер?

Он взял ее за руку, улыбка исчезла с его лица.

– О чем бы он ни думал сейчас, я уверен, это пройдет.

Мэри знала он ошибается. Она посмотрела на Тайрела, который наблюдал за Девлином и Бланш; на его лице не было ни интереса, ни вспышки ревности. Несмотря на то что он и Девлин были сводными братьями, мужчины де Уоренн пользовались дурной славой из‑за присущей им ревности.

– Это же очевидно, что он страдает по мисс Фицджеральд, – осторожно произнесла Мэри.

Взгляд Эдварда потемнел; это было знаком того, что он начинает сердиться.

– Подозреваю, что ты права. Но он мужчина и мой наследник, и он справится с этой связью.

Мэри никогда не боялась спорить с мужем, ни по какому поводу.

– Я надеялась, что он влюбится в Бланш, – мягко проговорила она, – и я знаю, что ты тоже. Но я думаю, что он очень любит мисс Фицджеральд.

– Пара великолепна, и Тайрел знает это! – воскликнул он. – Любовь – еще не необходимость для свадьбы. Ему нужно время.

Мэри очень хорошо его знала. Она знала: он винит себя за то, что Тайрел так изменился, и злится на себя.

– Полагаю, ты не прав, Эдвард, – очень спокойно сказала она. – Я не верю, что время что‑либо изменит.

Эдвард вспыхнул, словно маленький мальчик, виновный в какой‑то проделке:

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Ты знаешь, что для меня значит этот союз. И я верю, что Бланш ему подходит. Она может не быть такой страстной, как мисс Фицджеральд, но она будет великой графиней, Мэри. И теперь мы можем спать спокойно и не волноваться о будущем наших внуков, – добавил он резким, суровым тоном.

– Дорогой, ты знаешь, что должен сделать, пока еще не поздно. И я знаю, ты сделаешь то, что хорошо для Тайрела, потому что любишь его и хочешь, чтобы он наслаждался такой же мирной и счастливой жизнью, как у нас с тобой.

Эдвард был в смятении.

– Я должен думать о будущем, Мэри, на этот раз, прежде чем подумаю о своем сыне!

Мэри встала на цыпочки, схватив его за плечи:

– Ты один из самых умных мужчин, кого я знаю, и ты найдешь способ достичь всего. Я в этом уверена.

Он улыбнулся, обняв ее за талию:

– Я остаюсь марионеткой у тебя на ниточке.

– Неужели? – поддразнила она, и он поцеловал ее.

Зазвучали шпоры, и послышались тяжелые, уверенные шаги в холле.

– Клифф? – в удивлении выдохнул граф; его жена была тоже потрясена.

Один из братьев рассмеялся, Тайрел или Рэкс, а затем они оба крепко обняли Клиффа.

Когда закончился праздничный ужин, мужчины пошли выпить бренди и покурить сигары, а женщины вернулись в гостиную посплетничать. Тайрел стоял один на террасе. Была холодная, влажная ночь; погода была непонятная, переходящая от дождя к дождю со снегом или просто снегу. Он глотнул виски, неспособный чувствовать холод. Ему было так холодно внутри, что ледяные температуры только приветствовались.

Серые глаза встретились с его глазами, очень ранимые, странно обвиняющие и полные чувства вины.

Он выругался, разозлившись на это вспоминание. Неужели он никогда не забудет эту несчастную связь? Или она всегда будет преследовать его? Он осушил стакан и бросил его на балюстраду.

Он отдал Элизабет Фицджеральд свое сердце, целиком и полностью, и он никогда не простит ее за предательство. Первая рана зажила, но остался шрам, который продолжал болеть и гореть и беспокоить его. Некоторое время назад он узнал, что злость может быть утешением, поскольку ее легче вынести, чем горе. Он больше не горевал. Вместо этого внутри себя он злился.

Интересно, подумал он, сколько потребуется, чтобы забыть ее? Забыть ее лицо, ее имя, забыть о ее существовании?

Ты не бросишь меня. Ничего не изменится!

Все изменится, милорд.

Он выругался. Он просил ее не оставлять его, он умолял ее не уезжать, но она не только уехала, не заботясь о нем, она уехала, не сказав ни слова. Ни слова.

Каким же дураком он был. Он на самом деле поверил ее словам, что она любит его; все это было сказано в момент страсти.

– Вы больны, милорд? – озабоченно спросила его невеста откуда‑то сзади.

Он моментально напустил на себя безразличное выражение, отогнав все чувства, что у него были. Он повернулся и слегка поклонился:

– Миледи, я в порядке. Надеюсь, вам нравится праздновать Рождество в нашей семье? – спросил он, ловко изменив тему разговора.

Бланш подошла, ее походка была такой грациозной, что казалось, будто она плывет по воздуху. Она слегка улыбнулась ему; у нее постоянно было такое выражение лица.

– Как мне может не нравиться? У вас такая замечательная семья.

Он вспомнил, что она была единственным ребенком.

– Для вас это должно быть очень необычно, такой праздник, с таким большим количеством хулиганов в доме.

Она подняла брови:

– Все ваши братья джентльмены, Тайрел, ваша сестра добрая, а золовка милая. У меня нет жалоб.

Было почти невозможным поверить, что он скоро женится на Бланш. Когда он смотрел на нее, как сейчас, с трудом понимал это. Она была красивая – его беспристрастный взгляд говорил ему это, – а значит, подходила его желаниям. У нее была самая милая внешность. Она очень нравилась его друзьям, родным и соседям. Он был единственным, в ком она не могла пробудить ни единого чувства.

Тайрел никогда в жизни не встречал женщину с таким самообладанием. Ее манера всегда была одинакова. Он сомневался, что ее вообще когда‑либо расстраивал какой‑нибудь кризис. Он сказал себе, что он не против. Тайрел чувствовал облегчение.

Ему вспомнились серые глаза, смотревшие на него с желанием, и ее дикие, несдерживаемые крики.

К сожалению, как бы сильно он ни презирал ее, его тело возбудилось.

Слава богу, убежденно подумал он, что Бланш не похожа на Элизабет. Она смеялась немного, и смех был спокойным и тихим. Он никогда не видел, чтобы ее глаза блестели от радости или наполнялись слезами; он никогда не видел, чтобы она плакала от радости или горя. И когда он поцеловал ее пару раз из чувства долга, он не мог решить, понравилось ли ей или нет. По правде говоря, его невеста оставалась для него незнакомкой.

Он отвел от нее взгляд. Разумом он понимал, что она – хорошая пара для него. Он бьш уверен, что она никогда не уклонится от обязанности, никогда не ослушается его ни в чем, и у нее точно не было никаких ожиданий насчет его.

Она отличалась от Элизабет, как день от ночи.

Почему он вообще все еще думает о ней?

– Милорд? Вы кажетесь очень несчастным сегодня. Я надеюсь, это не так.

Он вздрогнул, но стоял неподвижно; это стоило ему огромных усилий.

– Вы подхватите лихорадку, миледи, от такой ночи. Думаю, нам лучше зайти внутрь.

Она встретилась с ним взглядом и помедлила.

– Милорд? На самом деле я вышла сюда, потому что мы должны поговорить.

– Пожалуйста, – сказал он, понятия не имея, что она хочет обсуждать в такой час.

– Недавно мой отец почувствовал себя не очень хорошо.

Тайрел не знал.

– Он болен?

– Не знаю, – ответила она, и он видел, что она действительно беспокоится. – Он жаловался на усталость. Хоть это и естественно для мужчины в его возрасте, вы знаете, какой он выносливый.

Внезапно он догадался, чего она от него хочет.

– Вы хотите поехать домой, – сказал он, и это не было вопросом.

Даже когда говорил, он чувствовал облегчение.

Бланш выглядела взволнованной, словно ее поймали в том месте, где она не должна быть.

– Я знаю, мы планировали провести праздники вместе в Хэрмон‑Хаус. Ваша мама приложила огромные усилия, чтобы обеспечить мое пребывание.

– Все в порядке. Если ваш отец плохо себя чувствует, вы должны поехать домой и позаботиться о нем. Графиня конечно же поймет.

Он улыбнулся Бланш, и это было искренне. Было хорошо улыбаться так снова.

– Я вызову вашу карету, – сказал он.

Она вспыхнула и не избежала его взгляда.

– Я уже вызвала карету, потому что была уверена: вы поймете. Я правда должна навестить отца. Но мне нужно попрощаться с вашей семьей. Я уеду через несколько минут.

– Дайте мне знать, когда вы будете готовы уехать, и я провожу вас до дверей, – сказал он.

Бланш сделала реверанс, и он смотрел, как она возвращается в дом. Однако его облегчение было коротким, потому что его сводный брат зашел в дверь, как раз когда она выходила. Он напрягся, когда Девлин приблизился, неся два бокала.

– Должно быть, ты хочешь умереть, раз стоишь на улице в такую ночь, – спокойно заметил Девлин.

Тайрел знал, что Элизабет доводится ему дальней родственницей. Интересно, подумал он, для всех ли в семье характерны такие серые глаза.

– Если хочешь заморозить себя, то я против этого. Держи.

Он протянул Тайрелу напиток.

Тайрел принял бокал.

Девлин посмотрел на разбитый бокал, несколько осколков которого оставались на балюстраде. Тайрел пил и надеялся, что его брат будет заниматься своими делами. Чтобы перехитрить его, он сказал:

– Вирджиния никогда не была красивее, и я никогда не видел ее счастливее. Материнство ей подходит, точно, как и тебе женитьба.

Девлин улыбнулся.

– Она опять беременна, Тай, – мягким тоном произнес он; такой тон Тайрел просто не привык слышать от него.

– Боже мой! Поздравляю!

И впервые после того, как уехала Элизабет, ему стало немного радостно. Он был по‑настоящему счастлив за них обоих.

– А я еще не поздравил тебя с твоей помолвкой, – проговорил Девлин, посмотрев не него очень пристально.

Улыбка исчезла с лица Тайрела, и он кивнул:

– Наши дороги не пересекались с тех пор, как ты вернулся домой. Спасибо.

Взгляд серых глаз Девлина был пронизывающим.

– Твоя будущая невеста красивая женщина, – наконец сказал он.

– Да.

Тайрел отвернулся.

– А тебе все равно. Она ни капли не интересует тебя.

– Не начинай! – в ярости обернулся Тайрел.

Девлин был полностью сбит с толку.

– Да что же это такое?

Тайрел вернул себе самообладание, жалея, что обнажил эмоции.

– Я видел, как ты злишься, всего раза два или три за все время, что знаю тебя, – тихо сказал Девлин. – Ты один из самых спокойных мужчин, кого я знаю. Тебя почти невозможно вывести из себя, Тайрел.

– Не вмешивайся, – сухо произнес Тайрел.

Девлин поднял брови:

– Во что вмешиваться? Ты выглядел очень расстроенным, когда я приехал сегодня сюда. Что, черт побери, не так?

Тайрел уныло улыбнулся:

– Что может быть не так? Я женюсь на женщине, которая красива, добра и воспитанна. В самом деле, я женюсь на большой удаче. Леди Бланш – совершенство, не так ли?

– «Леди Бланш», – медленно повторил Девлин.

Тайрел схватился за балюстраду и уставился в ночь. Девлин подошел и встал позади него. Прошло время, прежде чем он заговорил, и его тон был тихим и спокойным.

– Ты для меня великий брат. Когда твой отец женился на моей матери, ты мог бы отказаться принять Шона и меня. Ты не только принял меня в свою семью, но и сделал это с благосклонностью. Я помню время сразу после их свадьбы. В те дни было так много сплетен о графе и моей матери. Люди хотели думать, что она изменяла моему отцу. Я пытался выбить глаз и разбить нос одному фермеру за его унижения; он был в два раза старше меня и в два раза выше. Ты не думал дважды, чтобы присоединиться к драке, Тай. В тот день ты по‑настоящему стал моим братом.

Тайрел хорошо помнил тот случай. Им обоим было одиннадцать лет, и он никогда не видел такого дерзкого поведения или такой храбрости, как у Девлина. Теперь он улыбнулся:

– Отец был в ярости. Он отхлестал кнутом нас обоих.

– Мой отец обрушил бы кулак на мою голову, – без горечи произнес Девлин. Он также улыбался. – Я предпочел кнут.

Тайрел рассмеялся.

Девлин похлопал его по плечу:

– А когда я вел себя так ужасно по отношению к Вирджинии, желая отомстить ее дяде, ты вмешался, не один раз, а снова и снова. Тогда я был зол на тебя, сейчас только благодарен. Скажи мне, что у тебя не так?

Никто не знал лучше, как разоружить противника, чем Девлин О'Нил, и сейчас, несмотря на то что ему хотелось сохранить злость и грусть в себе, Тайрел был рад довериться надежному человеку.

– Ты всегда знал, что однажды граф найдет тебе выгодную пару, – сказал Девлин. – Сводный брат, которого я так люблю, с рвением выполнит свои обязательства. Сводный брат, которого я знаю всю жизнь, будет очень доволен леди Бланш и всем, что она принесет в эту семью.

Тайрел измученно посмотрел на него.

– Она привлекательная, – твердо произнес он. – Я очень доволен.

– Я должен тебе верить? – Он изучал Тайрела некоторое время. – Это из‑за женщины? – наконец спросил он.

Тайрел издал звук отвращения.

Девлин поднял брови:

– Пока Вирджиния не появилась в моей жизни, перевернув ее – и меня, я бы никогда не задал такой вопрос. Но только женщина может быть причиной такого отвратительного поведения мужчины.

Тайрел горько рассмеялся:

– Очень хорошо. Я во всем признаюсь. Меня одурачила умная маленькая аферистка. Я на самом деле испытывал привязанность к ней, глупец я. И сейчас, черт побери, даже зная, что она вряд ли испытывала что‑то подобное ко мне, поскольку отказалась от меня без причин, я не могу выкинуть ее из головы.

Девлин выглядел потрясенным.

– Я знаю… леди, о которой ты говоришь?

– Нет, не знаешь – хотя это совпадение, что у вас с ней одинаковый предок.

Девлин был заинтригован.

– Да кто же она такая?

– Элизабет Энн Фицджеральд, – ответил Тайрел.

Бланш остановилась, когда трое слуг положили ее чемоданы в центре комнаты. Она переехала из своей детской комнаты в огромную роскошную комнату в восточном крыле Хэррингтон‑Холла. Комната ее отца была в западном крыле, как раз напротив внутреннего двора. Она обвела взглядом бледно‑розовые стены, многочисленные произведения искусства, висящие здесь, кровать с бело‑золотистыми покрывалами, мебель, которая сочеталась со всем этим, и улыбнулась, чувствуя облегчение.

Как хорошо быть дома. Она уехала всего на три дня, но они показались ей целой вечностью – и тюрьмой.

– Бланш!

Она услышала удивленный голос отца и медленно обернулась – он смотрел на нее из смежной гостиной.

Она знала его так хорошо – лучше, чем кто‑либо еще, – и могла видеть, что он печален и одновременно удивлен видеть ее здесь.

– Привет, папа.

– Что такое? – спросил он.

Он быстро кивнул слугам, показывая, что они могут идти.

Она встала перед ним.

– Я объяснила Тайрелу, что ты неважно себя чувствуешь и мне нужно поехать домой, – с легким беспокойством сказала она.

– Я в порядке! Не знаю, с чего вдруг тебе пришло в голову, что я плохо себя чувствую. Мне никогда не было лучше! – резко произнес он. – Бланш, в чем дело? Тебе не понравилось гостить в Хэрмон‑Хаус?

Он был в такой ярости, что она растерялась.

– Папа? Я знала, что ты плохо себя чувствовал. И ты ведь скучал по мне? Это огромный дом, никто бы не захотел жить здесь один.

Его взгляд был испытующий.

– Конечно, я скучал по тебе! Но ты придумала эту ерунду о моем плохом самочувствии, и мы оба знаем почему. – Он смягчился. – Ты – моя жизнь, Бланш, но ты принадлежишь Тайрелу, своему жениху. Что‑то случилось? Уверен, он безупречный джентльмен.

Бланш закрыла глаза. Она была уверена, что ее отцу нездоровится и он хочет, чтобы она позаботилась о нем. Она сразу поняла. Ее место было в доме отца, рядом с ним; она должна заботиться о нем, как обычно. Она пыталась сделать, как он хотел, но не желала выходить замуж за Тайрела или кого‑либо еще.

– Бланш?

Ей удалось улыбнуться ему.

– Он очень добрый, как ты и сказал. Он хороший и благородный, и он и в самом деле будет отличным мужем.

Хэррингтон пристально посмотрел на нее:

– Тогда почему ты здесь?

– Я скучаю по тебе, – честно ответила она.

Ничего не изменилось. Ее отец по‑прежнему оставался единственным якорем в ее жизни.

Почему она не может быть такой, как другие женщины, часто удивлялась Бланш. Другие женщины были бы в восторге от такого мужа, как Тайрел, с радостью бы страстно целовали его. Она прикоснулась к груди и почувствовала, как бьется ее сердце, медленно и размеренно; она знала – оно спокойно.

– И спустя четыре месяца ты по‑прежнему не чувствуешь симпатии к Тайрелу?

Она посмотрела на него:

– Папа, я ничего не чувствую к нему. Мое сердце остается неполноценным, как прежде. Мне так жаль! Ты же знаешь, я была бы рада влюбиться. Я пыталась! Но возможно, мы должны посмотреть в лицо неприятной правде. Я никогда ни в кого не влюблюсь – я не способна на такое чувство.

– Мы этого не знаем, – наконец сказал он.

Воспоминание, которое пришло ему на ум, было сильным, ужасным и очень знакомым; обычно он держал его глубоко внутри, но были моменты, когда он был не в силах сдерживать его.

Его любимая дочь, окруженная свирепствующей, взбешенной толпой. Все окна на улице были поспешно заколочены, все входные двери закрыты на замки, загорожены. Карета Хэррингтона оказалась в середине толпы, лошади были отпущены, и карету хотели перевернуть; его жену и дочь схватили и вынесли из кареты минуту назад, а затем разлучили. Бланш продолжала в ужасе звать маму. Он мог видеть только ее светлые волосы.

Он решил ехать верхом в тот день, когда они отправились из лондонского дома в графство. Он должен был хорошо подумать, прежде чем вести свою семью в день выборов, поскольку для толпы это был повод атаковать всех и вся на своем пути, особенно богатых. Сейчас он и его лошадь были оттеснены подальше от кареты сотней кровожадных фермеров, многие из которых несли копья и факелы. Они подожгли несколько магазинов. Окна, которые никто не заколотил, были разбиты.

– Бланш! – закричал он, вонзая шпоры в испуганную лошадь, чтобы пробраться через толпу. – Маргарет!

Душераздирающие крики Бланш наполнили воздух, затем, через толпу, он увидел, как она борется с человеком, который держит ее. Рядом с ней другой мужчина поднял вверх окровавленное, избитое тело Маргарет. Толпа заревела в одобрении, и его жена исчезла из вида. Много часов спустя он нашел ее; она была избита и заколота ножом.

Мама!

Хэррингтон глубоко вздохнул, его глаза наполнились слезами. Он собирался бороться изо всех сил за шанс на будущее его дочери. Он очень хотел, чтобы у нее была жизнь как у других женщин, но сомневался, что так будет. Он понимал, что ее сердце было так сильно испугано, что могло лишь биться, а не чувствовать.

– Папа? – прошептала Бланш, обхватив сзади его за плечи.

Он обернулся:

– Время еще есть. Твоя свадьба только в мае. К тому времени ты можешь влюбиться в Тайрела.

Бланш была уверена, что это никогда не случится.

– Мне так хочется тебя порадовать, – сказала она, – но я не знаю, смогу ли это сделать.

– Нет, – резко сказал он, повернувшись к ней. – Я приложил огромные усилия, чтобы обеспечить твое будущее, чтобы защитить твое счастье. Это были непростые переговоры! Я хочу, чтобы ты немедленно вернулась в Хэрмон‑Хаус.

Бланш была подавлена.

– Я хочу провести праздники здесь, с тобой, – сказала она.

По привычке он вышел из себя:

– Тебе нужно быть со своим женихом. Или тебе понравится, если он вернется к своей любовнице?

Бланш ахнула.

– У него есть любовница?

Она была заинтригована и в ужасе.

Хэррингтон вспыхнул:

– Прошлым летом он увлекся мисс Элизабет Фицджеральд. Более того, они жили вместе в Уиклоу. Она мать его внебрачного сына.

Бланш не верила своим ушам.

– И я слышу об этом только сейчас?

– Я поговорил с мисс Фицджеральд там и убедился в том, чтобы она увидела ошибочность своих поступков, – ответил Хэррингтон. – Я не хочу, чтобы она мешала.

Бланш начала приходить в себя от шока.

– Должно быть, это очень серьезно! Если она вынашивала его ребенка и жила с ним…

– Это не имеет значения, – сказал Хэррингтон. – Удивительно, она оказалась хорошо воспитанной молодой леди и чувствовала раскаяние за свои грехи. Но чтобы убедиться в том, что связь закончена, мне пришлось уничтожить ее прощальное письмо к Тайрелу. Она точно любила его, – мрачно добавил он.

– Ты уничтожил ее письмо? Отец! – Ее любопытство возросло – это была любовная связь?

– Я сделал это для тебя, моя дорогая. Я не хотел, чтобы Тайрел поехал за ней.

Если ее отец пошел на такое, означает ли это, что Тайрел любит мисс Фицджеральд? Он был таким замкнутым, она не могла себе представить, что он способен чувствовать страсть к какой‑либо женщине.

– Папа, я не думаю, что тебе следовало уничтожать то письмо.

– Это было любовное письмо, и я не хотел, чтобы Тайрел видел его. – Он был мрачен. – Я говорю тебе все это по одной причине, моя дорогая. Мисс Фицджеральд проживает сейчас со своей тетей на Белгрейв‑сквер. Тайрел в Лондоне тоже. Это беспокоит меня. Я хочу, чтобы он был занят тобой, Бланш. Я не хочу, чтобы он однажды столкнулся с ней в парке! И поэтому настаиваю на том, чтобы ты вернулась в Хэрмон‑Хаус.

Бланш не могла вернуться. Она покачала головой, полная решимости:

– Папа, я не хочу покидать тебя. Пожалуйста, не заставляй меня уезжать.

Хэррингтон с минуту смотрел на нее, а потом его лицо смягчилось.

– Ты же знаешь, я никогда не мог отказать тебе, особенно когда ты просишь.

Бланш вздохнула с облегчением:

– Спасибо.

– Но ты не должна бросать Тайрела, – быстро добавил он. – Это твое будущее, Бланш! Я не буду здесь вечно.

Она резко сглотнула, отказываясь думать о том дне, когда Бог заберет ее отца. Ей было невыносимо думать об этом.

– Я приглашу его к нам на ужин завтра, – добавил ее отец. Он обнял ее. – Как тебе такая идея?

– Отлично, – пробормотала Бланш, но она почти не слышала его.

Сейчас она думала о любовнице Тайрела. Очевидно, мисс Фицджеральд жила недалеко.