Максимальная жертва

Комната Джорджи была напротив детской. Лизи и Джорджи вбежали в ее комнату, и Лизи повернулась к сестре, посмотрев ей в лицо:

– Почему ты молчишь? Я знаю, о чем ты думаешь!

Джорджи глубоко вздохнула:

– Я думаю, что это так странно.

– Я думаю, что это так стыдно, – начала Лизи.

Джорджи подошла к ней и заговорила спокойным голосом, пытаясь утешить ее:

– Вы любите друг друга. Это не стыдно. Что действительно стыдно, так это то, что Тайрел не придет в себя, не разорвет помолвку и не поведет тебя к алтарю.

Лизи закусила губу. Она была в его объятиях в темные часы ночи и знала, без сомнения, что он тоже любит ее. В свете дня она не была в этом уверена.

– Старшие сыновья графов не женятся на обедневшей деревенской дворянке, ты же знаешь.

– Иногда женятся! – воскликнула Джорджи. – Он может жениться по любви – он достаточно богат, чтобы позволить себе это.

Может, Джорджи права? В смущении, Лизи сменила тему на более насущную:

– Что мне делать? Мне остаться в твоей комнате и прятаться, пока Хэррингтон не уедет? А как же Нэд? Ему тоже теперь прятаться в детской?

– Ты должна поговорить с Тайрелом при первой же возможности. Я уверена, он поступит правильно.

Лизи знала правильное действие – она всегда его знала.

– Я никогда тебе этого не говорила. Я шпионила за ней. Я шпионила за леди Бланш.

– Что делала?

– Я прокралась тайно на бал, по случаю помолвки.

Джорджи посмотрела на Лизи в потрясении.

– И?.. – наконец сказала она.

Лизи глубоко вздохнула:

– Она очень красивая, Джорджи. Я не нашла в ней ни единого недостатка. Элегантная, воспитанная и, кажется, обладает милым характером, в самом деле.

– Полагаю, было бы глупо надеяться, что она некрасивая, толстая и злая.

– Она подходит ему, – уныло проговорила Лизи. – Я уверена, она со временем влюбится в Тайрела, если уже не влюбилась. И он, конечно, будет очень рад иметь такую элегантную и правильную английскую жену. Он, несомненно, тоже влюбится в нее.

Он может жениться по любви – он достаточно богат, чтобы позволить себе это. Лизи жалела, что Джорджи сказала это. Как бы там ни было, она не права. Тайрел заслуживает богатую, титулованную жену. Однажды Бланш станет графиней, Лизи не сомневалась. И она такая красивая, что Тайрел рано или поздно влюбится в нее.

– Я хочу, чтобы он был счастлив, Джорджи. Я не вижу причин, почему он не может быть счастливым с Бланш Хэррингтон.

Джорджи схватила ее за руку:

– А как же ты? Ты с детства любишь Тайрела. Ты никогда этого не просила, это он настоял, чтобы ты стала его любовницей. Ты так счастлива, и ты заслуживаешь всего того, что у тебя есть. Но я вижу, к чему ты сейчас ведешь, Лизи!

– Прошу прощения? – спросил Тайрел, открывая двери.

Лизи обернулась. Интересно, как долго он здесь стоит, подумала она. Жаль, что они оставили смежную дверь открытой. Он был так печален, но и она тоже. Джорджи права, она знает, что нужно сделать.

– Милорд… – прошептала она.

– Надеюсь, я не помешал, – сказал он, глядя только на Лизи, – но я должен поговорить с тобой, Элизабет.

Джорджи поняла намек. Она кивнула Тайрелу и торопливо вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Лизи обхватила себя руками, не смея смотреть в его пристальные глаза.

– Неожиданно приехал лорд Хэррингтон, – резко сказал он.

– Знаю. Я видела.

Ей удалось поднять взгляд. Он подошел к ней, взяв ее руки в свои:

– Мне так жаль!

Она беспомощно покачала головой:

– Должно быть, он слышал о нашей связи. Не может быть другой причины такого неожиданного визита.

– Он утверждает, что провел выходные с лордом Монтагом и решил неожиданно нанести визит.

– Ты ему веришь?

– Нет.

Лизи твердо приказала себе не плакать. Слезы сейчас ничего не решат.

– Значит, он хочет обсудить с тобой свадьбу? – воскликнула она, и голос ее при этом задрожал.

Тайрел отвернулся:

– Это не должно быть сюрпризом. Мы оба знаем, что я помолвлен. Мы оба знали это с самого начала.

В висках у Лизи застучало, ей было трудно думать.

– Что вы хотите, чтобы я сделала, милорд? Мне собрать мои вещи и тайно бежать из дома, пока все спят?

Слишком поздно она поняла, как горько звучали ее слова.

Тайрел усилил хватку:

– Нет! Его приезд сюда ничего не меняет, Элизабет, – он ничего не меняет.

– Он меняет все, милорд, – сухо прошептала она в ответ.

Тайрел притянул ее к себе, крепко прижав к груди, пытаясь найти ее рот. Лизи заплакала, когда он стал целовать ее, снова и снова. Она не могла ответить – не теперь, когда ее жизнь была закончена. Он остановился, крепко прижав ее.

– Не плачь. Это ничего не меняет, Элизабет. Я по‑прежнему хочу держать тебя в своих объятиях каждую ночь. – Он приподнял ее подбородок, и их взгляды встретились. – Я скажу, чтобы твои вещи перенесли в комнату рядом с комнатой твоей сестры. Это всего на несколько дней.

Его тон был твердый, но полный симпатии к ней и доброты.

Но Лизи не хотела сейчас его симпатии. Она хотела отстраниться от него, но он не позволял. Она сдалась, прижала руки к его твердой груди, что только усилило его отчаяние. Она дышала глубоко, восстановив наконец самообладание.

– Она, должно быть, в Лондоне, готовится к свадьбе, – хрипло проговорила Лизи.

Ей следует спросить о будущем сейчас.

Тайрел посмотрел на нее, а потом ответил:

– Полагаю, что да.

Лизи облизала губы и на секунду закрыла глаза.

– Свадьба будет в «Адаре»?

– В Лондоне, – натянуто ответил он; было невозможно понять выражение его лица.

Он помедлил.

– У тебя есть полное право знать подробности. Мы поженимся в Сент‑Поуле 15 сентября.

– Понятно, – сказала Лизи, найдя в себе гордость и ухватившись за нее; казалось, это все, что у нее сейчас есть. Казалось, она наблюдает со стороны за разыгрывающейся на сцене театра драмой. Как долго она сможет это терпеть? Если ей повезет, то всю ее оставшуюся жизнь. – В любом случае остается около месяца. Когда ты уедешь в Лондон?

Тайрел говорил официально, но его взгляд был полон осторожности, словно она была противником, которого он должен бояться, или добычей, которой он не должен дать убежать.

– Через две недели.

Он уедет из Ирландии через две недели. Он покинет ее через две недели. И сцена пропала, актеры, на которых она смотрела, растворились в воздухе. Была только она, Тайрел и ее всепоглощающее горе.

Она жила в мире мечты, который сама же и придумала. Со дня приезда в Уиклоу она отказывалась думать о будущем, отказывалась думать о женщине, на которой он однажды женится, даже после пугающего отцовского визита. Вся прислуга относилась к ней как к жене, а не любовнице, Тайрел относился к ней так же, и она провела дни, мечтая о нем и времени, когда они были вместе, в воспоминаниях, которые они сотворили вместе. Она проводила ночи в страстном безумии. После визита отца ее часы тикали; или они тикали с того момента, когда ее родители впервые поехали в «Адар» с Нэдом? Это больше не имело значения. Часы остановились, когда приехал лорд Хэррингтон, и теперь те воспоминания будут с ней всю жизнь.

Все закончилось.

Огромный вес, вес горя и потери, начал давить на нее.

Не двигаясь, он произнес, медленно и осторожно:

– Я проведу две недели в Лондоне, а затем вернусь в Уиклоу. Мне все еще нужно работать в Дублине.

Лизи никогда не могла представить, что будет так страдать от разбитого сердца. Она слышала Тайрела, но словно сквозь туман. А как же Нэд?

Тайрел говорил с ней. Он облизал губы и осторожно сказал:

– Я никогда об этом всем не думал. Я куплю тебе дом в Дублине. Любой дом, который ты захочешь, такой большой, как тебе понравится. Ты будешь жить там с Нэдом и твоей сестрой, а я буду навещать тебя каждый день.

Лизи схватилась за грудь, но боль все равно усиливалась. Она посмотрела на Тайрела, мужчину, которого всегда любила, не имея на это никакого права. Он собирался навещать ее каждый день – и возвращаться домой к жене каждую ночь.

– Ты не бросишь меня, – предупредил он.

Лизи отвела взгляд. Если она попытается заговорить, он узнает о горе, терзающем ее сердце и душу.

Внезапно Тайрел опустился перед ней на колени, схватив ее руки.

– Пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста, не плачь. – Он помедлил. – Ты мне очень нравишься. Ты же это знаешь?

Она не могла даже кивнуть.

Тайрел попытался улыбнуться, но ему это не удалось.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Мой долг – жениться на Бланш. Мой долг перед графом, перед «Адаром». – Он говорил невероятно торопливо. – Я никогда не уклонялся от своих обязанностей раньше, Элизабет. С моего первого вдоха меня воспитали так, чтобы я ставил на первое место имя и семью де Уоренн и титул графа. Адар – это тот, кто я есть. Я должен думать о следующем поколении!

Как странно, подумала Лизи, он говорит, словно объят паникой.

– Я не хочу, чтобы ты изменил своему долгу, никогда не хотела.

Он притянул ее к себе и поцеловал торопливо – и неистово?

– Элизабет! – воскликнул он, словно читая ее мысли. – Ничего не изменится!

Но изменилось все, подумала Лизи. Она отвернулась от него и посмотрела в окно, где были красивые горы, но не видела ничего, кроме черноты. Покинуть Тайрела теперь, когда они так много пережили, будет самым трудным из всего, что она когда‑либо делала. Она хотела сорваться, зареветь от горя. Но не в присутствии Тайрела. Если он узнает, что она собирается сделать, никогда ее не отпустит.

Лизи нашла в себе силу, о которой даже не подозревала. Расправив плечи, она проговорила, не поворачивая к нему лица:

– Ты тоже мне нравишься, Тайрел.

В ответ он потрясенно промолчал.

Она осторожно и медленно повернулась к нему, посмотрев ему прямо в глаза:

– Тайрел, мне нужно побыть одной.

У него было встревоженное выражение лица.

– Мне плевать на твое настроение!

– Тогда я прошу прощения.

Она хотела улыбнуться, но знала, что не сможет, даже если ее жизнь зависит от этого. Но ведь ее жизнь больше не имела значения. Только жизнь Тайрела и будущее Нэда.

Внезапно он сделал шаг и оказался рядом с ней, и обхватил ее лицо руками.

– Дорогая! Ничего на самом деле не меняется. Я куплю тебе дом, такой же большой, как этот, я буду с тобой каждый день, и у нас будет больше детей!

Больше детей не будет, не от нее.

– Не надо, – ответила она, крепко зажмурив глаза.

Однако слеза все равно упала.

Он сжал ее в объятиях.

– Ты не бросишь меня, – сказал он; это был приказ.

Лизи не ответила ему.

Только когда оказалась одна в своей комнате, она поняла все последствия своего решения.

Нэд был де Уоренн. Нэд принадлежал своему отцу.

Если она сейчас оставит Тайрела, значит, ей придется оставить и Нэда. Лизи слишком сильно любила Нэда, чтобы отрицать его право по рождению или право его отца. Она слишком любила Тайрела, чтобы разлучать его с сыном. К счастью, Тайрел очень полюбил Нэда, он вел себя так, словно верил, что Нэд – его сын. Лизи придется сказать ему правду до того, как она уедет. У нее не осталось храбрости, но она сделает это в письме.

Лизи плакала до тех пор, пока у нее больше не осталось слез. Джорджи пыталась успокоить ее и, чувствуя, что сестра задумала, старалась отговорить ее. Лизи не хотелось пока разговаривать с сестрой. Она должна придерживаться своей решимости. Пришла пора посмотреть в лицо будущему и поступить правильно.

Лизи оставила свою постель только потому, что хотела провести время, которое у нее осталось, с Нэдом. Он не должен видеть ее горе, поэтому она умылась и переоделась. Лизи была готова спуститься в холл, когда в ее дверь торопливо постучали.

– Мэм! Мисс Фицджеральд!

Это была Рози, и ее голос звучал испуганно.

Уныние Лизи исчезло.

– С Нэдом все в порядке?

– Мэм, он в порядке. Но я не знаю, что делать! Лорд, мэм… Он в детской. Он в детской с Нэдом!

Лизи не поняла, и ей совсем не хотелось видеть Тайрела.

– Это лорд, виконт, – твердила Рози.

Лизи выбежала из спальни, шокированная тем, что лорд Хэррингтон навещает ее сына, и объятая страхом. Она застыла у открытой двери спальни, не зная, что там обнаружит. Рози стояла позади нее.

Хэррингтон был стройным, невысоким, седоволосым мужчиной. Он был элегантен и красив, и, без сомнения, его дочь унаследовала от него эти черты. Он сидел на диване с Нэдом, который держал мягкую игрушку и смотрел на него подозрительным и высокомерным взглядом.

Инстинкт подсказывал Лизи броситься в комнату и потребовать, чтобы Хэрринггон оставил в покое ее сына. Вместо этого она просто наблюдала за ними, не в силах дышать от беспокойства.

Нэд наконец отдал игрушку лорду Хэррингтону. Тот принял ее и серьезно произнес:

– Спасибо.

Хэррингтон заметил Лизи. Быстро поднявшись, он наклонил голову:

– Я полагаю, вы – мисс Фицджеральд?

Лизи сделала реверанс.

– Мама! – в восторге воскликнул Нэд.

Он сполз с дивана и побежал к ней, упав у ее ног.

– Нэд вверх! – скомандовал он и, использовав ее юбку, быстро встал и улыбнулся ей с гордостью.

Лизи похвалила его и посмотрела на Хэррингтона.

– Милорд, – сказала она, – Что привело вас в детскую?

– Я хочу поговорить с вами, – произнес Хэррингтон.

Это было сказано в такой манере, что никто никогда не подумал бы отказать ему.

Лизи не хотела говорить с ним, но ей следовало знать, что ему нужно на самом деле.

– Конечно.

Хэррингтон продолжал изучать ее.

– Я вижу, ребенок похож на своего отца. Вы, должно быть, очень им гордитесь.

Он говорил официально.

– Да, – бездумно ответила Лизи.

Он встретился с ней взглядом:

– Признаюсь, вы не то, что я ожидал увидеть. Лизи не могла ответить; его слова казались грубыми.

– Я ожидал увидеть женщину старше, с опытом. Сколько вам лет?

– Мне недавно исполнилось восемнадцать, – удалось ответить ей.

– А ваша семья?

– Фицджеральды. Мы живем в Рейвен‑Холле, – сказала Лизи. – Мы обедневшие дворяне, – добавила она. – Когда‑то, много веков назад, мой предок был графом всей Южной Ирландии.

Он поднял брови:

– Я вижу, но не понимаю. Вы весело развлекаетесь в обществе – как и Тайрел – накануне его свадьбы с моей дочерью.

– Мне жаль, – серьезно сказала Лизи. – Мне так жаль!

Он удивленно посмотрел на нее.

– Я люблю его всю жизнь, с детства, когда он спас меня от смерти. Я здесь только потому, что мое сердце подсказывает мне делать так, а не по какой‑либо другой причине.

Хэррингтон оставался неподвижным, как солдат.

– Тайрел тоже вас любит?

Лизи помедлила.

– Я не уверена. Иногда я думаю, что да. Вернее, я надеюсь, что да, – но не знаю.

Он окинул ее взглядом, прежде чем заговорил.

– Присядьте, мисс Фицджеральд. Я хочу рассказать вам историю.

Лизи напряглась. Интересно, что это за тактика? Но села в кресло и сложила руки на коленях.

Хэррингтон подошел к окну детской. Горы, зеленые и лесистые, обрамляли голубое небо.

– Бланш всегда знала, что я разрешу ей выйти замуж по любви. – Он повернулся и посмотрел на Лизи, которая была очень удивлена. – На самом деле я попросил ее выбрать жениха еще несколько лет назад.

Лизи широко раскрыла глаза. О чем он говорит?

– Нам не нужно финансирование, и у меня очень хорошие связи. Моя дочь – богатая наследница. Пусть ее титул незначительный, но владения столь велики, что мне не нужно думать, как добавить к поместью что‑то еще.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – спросила Лизи.

Он поднял руку:

– Бланш девятнадцать, и уже несколько лет я жду, когда она придет ко мне, светясь от радости, и скажет, что выбрала жениха.

Лизи было интересно, может, она не так расслышала слова Бланш на балу? И она все‑таки любит Тайрела?

Его следующие слова заставили ее вздохнуть с облегчением.

– Но этот день так и не наступил. Я очень сожалею об этом.

Лизи посмотрела на него с величайшим интересом. Внезапно Хэррингтон придвинул пуфик и сел на него. Его лицо казалось опустошенным, подавленным.

– Моя дочь не похожа на других женщин, мисс Фицджеральд. Но, господи, это не ее вина.

Лизи была озадачена.

– Вы знаете, что никто не видел, как она плачет, ни разу за тринадцать лет? Моя дочь не плачет, потому что не испытывает отчаяния. Она никогда не теряет самообладания, спокойствия, не радуется, никому и ничему. Она не умеет страдать, но и радоваться тоже не умеет.

– Почему? – потрясенно прошептала Лизи.

– Когда ей было шесть лет, бунтующая толпа жестоко убила ее мать прямо у нее на глазах. Я был там, но не мог пробраться сквозь толпу, чтобы спасти их. Бланш пыталась защитить свою мать, но было слишком поздно. Моя жена была уже мертва. Какой‑то негодяй отбросил Бланш в сторону, и она потеряла сознание. Когда много часов спустя Бланш очнулась, она не вспоминала свою мать или убийство.

Лизи была в ужасе.

– Мне так жаль.

– Потеря памяти была везением, но это был тот день, когда моя дочь забыла, как смеяться и плакать. – Он встал. – Вы не такая, как я себе представлял. Я ожидал увидеть роскошную проститутку. И я поделился с вами этой очень личной информацией не просто так.

Лизи знала, что он скажет потом. Он посмотрел прямо на нее:

– Я выбрал для нее Тайрела. Он хороший человек, честный и добрый и, что важно, сведущ в семейных делах. Он все, что я хочу для моей дочери, мисс Фицджеральд. И я очень надеюсь, что моя дочь полюбит его однажды, даже если ей придется научиться это делать.

Лизи почувствовала, как по ее щеке бежит слеза. Если Хэррингтон надеялся тронуть ее, то ему это удалось.

– Я знаю, он хорошо позаботится о ней. И я каждый день молюсь, чтобы она его полюбила, не важно, как много времени на это потребуется. Разве моя дочь не заслуживает любви, мисс Фицджеральд? После всего, через что она прошла?

Лизи уныло кивнула.

– Да, – ответила она, чувствуя настоящую боль за свою соперницу. – Да, заслуживает.

– Мама? – с беспокойством спросил Нэд; он чувствовал ее грусть.

Лизи потянулась к нему и взяла за руку.

– Мама в порядке, – прошептала она; это была величайшая ложь в ее жизни.

Хэррингтон ждал.

Лизи медленно поднялась.

– Вам незачем меня бояться, – дрожащим голосом сказала она. – Я уже решила оставить Тайрела. Я не проститутка, и мое согласие жить с ним открыто здесь накануне его свадьбы ужасно. Теперь моя решительность усилилась. Я не буду стоять на пути вашей дочери, лорд Хэррингтон.

В его глазах читалось уважение.

– Спасибо, – ответил он.

Лизи закрыла глаза; новая боль била ее кинжалом. Затем открыла их и произнесла:

– У меня одна просьба.

Он напрягся.

– Разумеется.

– Это не то, о чем вы подумали! – горько воскликнула она. – Нэд принадлежит своему отцу. Я прошу вашего слова – как честного джентльмена, – что ваша дочь будет хорошей и доброй матерью для него и он ни в чем не будет нуждаться.

– Я даю его вам, – тихо сказал он.

Лизи вытерла слезы, которые ручьем текли по ее лицу.

Хэррингтон низко поклонился и вышел не оглядываясь.

У нее больше не осталось слез.

Лизи смотрела в потолок, наблюдая, как закат прокрадывается в комнату. Она совсем онемела от горя. Ей было даже больно дышать. Когда‑то ее сердце билось с любовью, радостью и надеждой. Теперь каждый удар был тупым и холодным, безнадежным. Теперь она поняла, что такое сердечный приступ. Казалось, она никак не может облегчить свою боль.

Тайрел, как обычно, уедет в Дублин этим утром. Как хорошо, подумала она, что ее отъезд запланирован сразу после этого.

Она не видела его после их вчерашнего спора. Прошлым вечером он ужинал с лордом Хэррингтоном, и она знала, что он слишком уважает его, чтобы прокрасться к ней в комнату после окончания застолья. Итак, он уедет в Дублин меньше чем через час. И часам к десяти она тоже уедет.

Лизи решила поехать в Глен‑Берри, где, она знала, сейчас проживает Элеонор. И тогда она больше никогда не увидит Тайрела; а если даже и увидит, он уже будет женатым мужчиной, как это и должно быть. Прошлое Бланш было трагичным, и Лизи знала, что поступает правильно. Даже если было неправильно любить Тайрела, она никогда не перестанет делать это на расстоянии. Но увидит ли она когда‑нибудь снова Нэда?

Лизи было невыносимо думать об этом сейчас. Она не сомневалась, что Нэд принадлежит своему отцу. Если она посмеет думать о своем будущем без ребенка, она может изменить решение и забрать его с собой.

И вдруг она услышала, как Тайрел входит в гостиную рядом с ее спальней. Она была переполнена удивлением, внезапной глупой надеждой и ужасным отчаянием. Его решительные шаги зазвучали, когда он пересекал гостиную и приблизился к ее двери. Она вздохнула с облегчением. Она увидит его в последний раз.

Дверь заскрипела, когда он открыл ее. Лизи закрыла глаза, зная, что должна притвориться спящей. Если он посмотрит ей в глаза, увидит выражение ее лица или попытается с ней заговорить, то сразу узнает о ее плане.

Он пересек спальню.

Лизи не дышала.

Кровать прогнулась, когда он сел рядом с ней. Он погладил ее по руке, по плечу, убрал несколько прядей с ее лица.

Лизи хотела броситься в его объятия и держать его, но не смела.

Тайрел вздохнул, встал и начал отходить.

– Тайрел!

Она спрыгнула с кровати и побежала по комнате.

Он обернулся, она заключила его в объятия, крепко прижав к себе, так же крепко, как он прижимал ее. Она зарылась лицом в его грудь, пытаясь запомнить его ощущение, его мощь, которой он ее окутал, силу, которая всегда будет самой безопасной. Он не мог знать, но это прощание.

– Я думал, ты спишь. Не хотел будить тебя. Элизабет, я знаю, как тебе трудно.

Он погладил ее по длинным густым волосам.

Лизи не могла говорить. Все, что она могла сказать, – это «Я люблю тебя», но эта фраза не годилась.

Его голос звучал резко.

– Мне тоже трудно, Элизабет.

Она посмотрела в его глаза и увидела в них отчаяние и сожаление.

– Мы справимся с этим кризисом.

И Лизи поняла, что он страдал от их связи так же сильно, как и она. Она дотронулась до его лица.

– Не вини себя, – прошептала она.

– Я хотел сделать тебя счастливой, но вместо этого ты плачешь.

– Я была счастлива, Тайрел…

– Много мужчин живет двойной жизнью, на две семьи, – отрывисто проговорил он. – Я долго и много думал об этом. Но я вижу сомнение в твоих глазах, даже сейчас, когда я говорю. Элизабет! Ты должна доверять мне. – Он помедлил. – Ты должна доверять.

Часть ее хотела остаться, так как она не доверяла никому больше. Но это ничего не изменит. Лизи закрыла глаза.

– Я всегда буду доверять тебе, Тайрел.

Он обхватил ее лицо и поцеловал, с необычайным жаром. Ее тело сразу же ответило, прижавшись к его, но она знала, что если ляжет с ним в постель, даже на короткое время, то потеряет свою решительность. Кое‑как ей удалось прервать поцелуй; она дрожала.

Тайрел взял ее за руки и посмотрел на кровать позади нее, собираясь взять ее на руки и отнести туда.

– Нет, – прошептала она, прижав руки к его груди. – Нет, Тайрел, ты должен идти. – Она высвободилась. – Удачи.

Хэррингтон стоял у окна в музыкальной комнате, слева от прихожей. Он смотрел на Элизабет Фицджеральд и ее сестру, стоящих на дороге, пока их чемоданы погружали в карету. Он был мрачен.

Он и в самом деле ожидал увидеть настоящую проститутку, а не милую молодую девушку, хорошо воспитанную и полную сострадания. Он хорошо знал, что она очень любит Тайрела, но ей придется расстаться со своим возлюбленным. Ему было жаль, что ей придется страдать. Он мог понять, почему она так понравилась Тайрелу, и очень надеялся, что тот любит ее не так сильно.

Но даже если и любил, это не имело значения.

Он ведь должен дать дочери шанс на жизнь. Если и было что‑то, чего он мог достичь, прежде чем умрет, так это способность его дочери по‑настоящему радоваться и плакать. И его сердце заболело, когда он подумал о своем собственном ребенке. Бланш сейчас красивая женщина, и общество почитало ее за совершенство. Никто не знал правды, кроме него и теперь мисс Фицджеральд. Шрамы Бланш были невидимы, но они сделали ее пленницей пугающей беспристрастности.

Хэррингтон смотрел, как сестры взбираются в карету. Он вздохнул с сожалением, которого не избежать, вспоминая слезы мисс Фицджеральд. Он надеялся, что Тайрел позаботится о ней, так как она призналась, что ее семья обеднела. Он напомнил себе разобраться в ситуации с ее семьей. Если Тайрел не сможет ее обеспечить, то, возможно, это сделает он.

Он собирался отойти от окна, когда его внимание привлекло движение на улице.

Хэррингтон обернулся и увидел, как Элизабет высунулась из окна и передала конверт дворецкому. Она написала Тайрелу письмо. Хэррингтон знал, что должен сразу же перехватить его. Он очень хорошо разбирался в характерах и знал, что письмо является подобием эмоционального признания. Если это так, то его содержание может заставить Тайрела поехать за ней. А этого он не мог допустить, как бы сильно он ни сожалел о разбитом сердце мисс Фицджеральд.

Хэррингтон вышел из музыкальной комнаты. Центральная дверь была открытой, и он мог видеть, как карета наконец тронулась. В дом вошел дворецкий с письмом в руке, плотно закрыв за собой огромную дверь.

– Смайт. – Хэррингтон подошел к нему, протянув руку. – Я позабочусь об этом.

Лицо Смайта было беспристрастным, но выказывало уважение.

– Мой господин, это письмо для лорда.

– Я позабочусь о том, чтобы он его получил, – холодно сказал Хэррингтон, посмотрев так, что дальнейшие возражения были бесполезны.

Вспыхнув, дворецкий быстро передал ему письмо. Оно было запечатано, заметил он.

Дворецкий поклонился и отошел.

Хэррингтон пошел в библиотеку и нашел там нож для писем.

«Мой дорогой Тайрел,

Я поняла, что больше не могу так продолжать, это слишком больно. Много лет назад я влюбилась в тебя. Я любила тебя на расстоянии, когда была ребенком, и я буду любить тебя на расстоянии, пока не состарюсь и не умру. Мое горе безгранично, потому что я уже по тебе скучаю, но я не хочу стоять на пути твоей свадьбы. Я желаю, чтобы твое будущее было полно радости и счастья, и уверена, что ты обретешь такое будущее с Бланш.

Нэд – твой сын, а не мой. Он был зачат на Хеллоуин женщиной, которая была в моем костюме. Я молюсь о том, чтобы ты смог простить меня за такую ужасную ложь, но я люблю его с первого дня рождения, как своего собственного сына. Пожалуйста, любите его тоже, милорд. Любите его сильно, любите его ради меня.

Вечно Ваша, Элизабет».

Хэррингтон ощутил странный укол вины. Мисс Фицджеральд так сильно любила. Она была действительно благородной женщиной и пожертвовала своими интересами и даже убедила возлюбленного начать новую жизнь с Бланш. Но он не мог себе позволить сострадать ей.

Хэррингтон жалел о том, что должен сделать. Держа письмо и конверт в руке, он пересек комнату. В камине горел небольшой огонь. Он бросил письмо и конверт в огонь и смотрел, как пламя пожирает их, молча надеясь, что мисс Фицджеральд однажды простит его.

Тайрел подошел к дому, его сердце билось в предвкушении. Ему сказали, что Хэррингтон поехал навестить соседа, но, даже если он остался в доме, Тайрелу было все равно. Весь день его беспокоило поведение Лизи утром; оно наполняло его горьким привкусом ужаса.

Поднимаясь на третий этаж, он пытался успокоить себя тем, что его тягостное предчувствие вызвано предстоящей свадьбой. У него было ужасное ощущение, что он загнан в ловушку, и он больше не мог отрицать, что не уверен в своей преданности Бланш. Но, господи, желание уклониться от своих обязанностей, разумеется, пройдет. Разумеется, скоро он вновь станет прежним человеком. Но все же он не мог отрицать, что последние два месяца были самыми счастливыми в его жизни.

Остальные чувства тоже нельзя было отрицать. Он очень любил Элизабет Фицджеральд.

Его сердце бешено забилось, когда он распахнул дверь детской. Он ненавидел смотреть, как страдает Элизабет, а она страдала со дня приезда Хэррингтона. Теперь ему нужно каким‑то образом облегчить ее страдания. Этим утром он пытался убедить ее не волноваться, но знал, что ему это не удалось.

Няня, Рози, шила, а его сын играл с солдатиками на полу. Элизабет не было видно. Он посмотрел на Нэда с отцовской гордостью, улыбнувшись. Маленький мальчик застрелил солдата и повернулся и ослепительно ему улыбнулся.

– Нэд! Нэд победил! – похвастался он.

Тайрел рассмеялся и взял его на руки.

– Кто‑то должен научить тебя скромности, мой мальчик, – сказал он. – Боюсь, твое высокомерие всех затерроризирует.

Нэд снисходительно посмотрел на него.

– Нэд победил, – настойчиво повторил он.

Тайрел снова рассмеялся, взъерошив его густые темные волосы.

– Папа! Отпусти! – скомандовал Нэд. – Папа!

Тайрел застыл, не дыша.

– Папа!

Нэд толкнул его в грудь. Тайрел опустил его на пол.

– Рози, – выдохнул он, даже не понимая, что обращается к няне так фамильярно. – Он назвал меня папой!

Но Рози не улыбалась. Ее лицо было бледное, а нос красный, словно она плакала.

– Да, милорд, – хрипло сказала она.

Он застыл. Радость от чуда исчезла. В чем дело?

Но он знал.

– Где мисс Фицджеральд? – спросил он.

Она облизнула губы.

– Не знаю, сэр.

Тайрел минуту смотрел на нее, затем прошел через зал, распахнув ее дверь. Постель была заправлена, шкаф стоял открытым. Он был пуст.

Он не верил.

– Сэр, – прошептала Рози, подойдя к нему сзади и держа Нэда на руках.

Тайрел почти не слышал ее. Он подошел к комоду и открыл его – тоже пусто. И он начал понимать.

Элизабет оставила его.

Он обернулся. Его сердце забилось с такой скоростью, что было больно.

– Когда она уехала?

– Сегодня утром, милорд.

Он смотрел на нее, но не видел. Вместо этого он видел Лизи, такой, как она была этим утром, со страданием в глазах. Элизабет оставила его.

Животное подняло голову и неистово завыло, от горя и боли. Звук был оглушающим, подумал он, оглушающим и трагическим в его огромном горе. Он слышал, как ломается дерево, разбиваясь вдребезги, за ним разбивается стекло, вой животного заполняет комнату, холл, весь особняк. Ему было интересно, что это за животное.

Оно ревело, пока у него не сел голос.

А затем наступила тишина.

Тайрел стоял в центре ее комнаты, один и неподвижен. Он смотрел на сломанный шкаф, теперь перекосившийся, его дверь оторвана и разломана на куски. Он посмотрел на покрывающие пол большие и маленькие осколки разбитых оконных стекол и зеркала. Он стоял там, с его рук текла кровь, он смотрел на остатки своего мира.