Задонщина. Лихачев

"Задонщина" в списке XVII в. была открыта в 1852 г. В. М. Ундольским и сразу была воспринята как литературное подражание "Слову о полку Игореве": Но в конце XIX в. французский славист Луи Леже предложил "перевернуть" отношения "Задонщины" и "Слова" и утверждал, что не "Задонщина" явилась подражанием "Слову", а "Слово" подражало "Задонщине". В 1930 гг. чешский славист Ян Фрчек обратил внимание, что древнейший список "Задонщины" - так называемый Кирилло-Белозерский, относящийся к 70-м гг. XV в., - резко отличается по тексту от остальных списков, более поздних - XVI и XVII вв., но что эти остальные списки в целом ближе к "Слову о полку Игореве", чем древнейший. В самом деле, если "Слово" повлияло на "Задонщину", то ближе всего к "Слову" должен был быть лучший, древнейший список, а не позднейшие. Аргументация Яна Фрчека была развита А. А. Зиминым.

Текстология требует изучать текст не сам по себе, а в окружении тех произведений, с которыми он вместе переписывался, изучать работу переписчика в ее целом.

Текст Кирилло-Белозерского списка переписывал монах Ефросин. Он же переписывал целый ряд других произведений, и все основные отличия текста "Задонщины" в Ефросиновском списке от текста других списков, которые позволяют говорить об особой, якобы древнейшей, редакции, целиком объясняются привычками и манерой работы Ефросина. И именно в этих переработанных частях текст списка больше всего отличается от текста "Слова о полку Игореве". В тех же частях, где Ефросин сохранял древний текст, его текст "Задонщины" ближе к "Слову о полку Игореве", чем текст остальных пяти, более поздних, списков. "Задонщина" неопровержимо свидетельствует о том, что "Слово" существовало до ее появления.

Любой памятник культуры можно по-настоящему понять только на общем фоне исторических явлений его эпохи. Относится это и к "Задонщине" с ее обращением к "Слову о полку Игореве" как к своему образцу.

Характерным явлением конца XIV и начала XV в. было разностороннее обращение к эпохе национальной независимости Руси до татаро-монгольского ига - к "своей античности". Оно сказывается не только в искусстве. Политическая мысль постоянно обращается к древнему Киеву и к домонгольскому Владимирскому княжеству - к их государственному наследству и политическим традициям.

Дмитрий Донской первым стал на ту точку зрения, что Москва является наследницей Владимирского великого княжества. В Москву перевозятся владимирские святыни, становящиеся отныне главными святынями Москвы. В Москву же переходят и те политические идеи, которыми в свое время руководствовалась великокняжеская власть во Владимире. По мере того как нарастает руководящая роль Москвы, идея киевского наследства крепнет и занимает все большее место в политических домогательствах московских князей, соединяясь с идеей владимирского наследства в единую идею возрождения традиций государственности домонгольской Руси - эпохи независимости Русского государства.

Первоначально борьба за киевское наследство носила по преимуществу церковный характер и была связана с политическим положением митрополита "всея Руси". Потом борьба Москвы за Киев как центр русской православной церкви постепенно принимает национальный характер и вскоре переходит в борьбу за старые земельные владения киевских князей, отныне объявляемых "вотчинами" московских государей. Московские князья претендуют на все наследие князей Рюрикова дома. Борьба за киевское наследие была борьбой за старейшинство московского великого князя среди всех русских князей, она означала борьбу за единство, независимость русского народа, борьбу с татаро-монгольским игом.

Борьба за киевское наследие была борьбой не только верхов феодального общества, идеями этой борьбы была проникнута не только княжеская политика. Борьба эта не оставляла равнодушными широчайшие народные массы. Свидетельство тому - русский эпос. Русский эпос XIV и XV вв. собирается вокруг Киева и киевского князя Владимира. Князь Владимир становится представителем всего Русского государства, вокруг него собираются русские богатыри, борющиеся с врагами Руси. Эти враги Руси, степные народы - печенеги, половцы, отождествляются с татарами.

В начало московских летописей ставится "Повесть временных лет. Рассказ об ослеплении Василия Темного в Львовской летописи во многом перефразирует рассказ "Повести" об ослеплении Василька Теребовльского. "Житию Александра Невского" подражает автор "Слова о житии и преставлении Дмитрия Ивановича (Донского), царя русского". Рассказ о разорении Москвы Тохтамышем, заимствует многие поэтические обороты из "Повести о разорении Рязани Батыем".

Древнерусский книжник усмотрел в событиях "Слова" начало татаро-монгольского ига. Немалую роль в этом имело самое отожествление половцев и татар, типичное для московских летописных сводов. Автор "Задонщины" имел в виду вполне сознательное сопоставление событий прошлого и настоящего, событий, изображенных в "Слове о полку Игореве", с событиями современной ему действительности.

Чтобы пояснить читателю эту идею, автор "Задонщины" предпослал ей предисловие, составленное в эпически-былинных тонах. Дальнейшее описание событий битвы на Дону ведется именно для того, чтобы "возвеселить Русскую землю", "ввергнуть печаль" на страну татар.

В "Слове о полку Игореве" грозные предзнаменования сопровождают поход русских войск: волки сулят грозу по оврагам, орлы клёкотом зовут зверей на кости русских, лисицы лают на щиты русских. В "Задонщине" те же зловещие знамения сопутствуют походу татарского войска: грядущая гибель татар заставляет птиц летать под облаками, часто граять воронов, говорить свою речь галок, клекотать орлов, грозно выть волков и брехать лисиц. В "Слове" - "дѣти бѣсови (половцы) кликомъ поля перегородиша"; в "Задонщине" - "русские же сынове широкие поля кликом огородиша". В "Слове" - "чръна земля под копыты" была посеяна костьми русских; в "Задонщине" - "черна земля под копыты костьми татарскими" была посеяна. В "Слове" - готские красные девы звонят русским золотом; в "Задонщине" - русские жены "восплескаша татарским златом".

Итак, начало того исторического периода, с которого Русская земля "сидит невесела", автор "Задонщины" относит к битве на Каяле, в которой были разбиты войска Игоря Северского. "Задонщина" повествует, следовательно, о конце этой эпохи "туги и печали", о начале которой повествует "Слово о полку Игореве". Отсюда преднамеренное противопоставление в "Задонщине" конца - началу, битвы на Дону - битве на Каяле, победы - поражению и преднамеренное сопоставление Каялы с Калкой, половцев с татарами. Отсюда внешнее сходство произведений, проистекающее из исторических воззрений автора "Задонщины". Куликовская битва рассматривается, следовательно, в "Задонщине" как реванш за поражение, понесенное войсками Игоря Святославича на реке Каяле. Эта идея реванша имела глубоко народный характер.