2015-06-16
282
Мы доехали до окружной дороги, и как только пересекли ее, Аня припарковала машину у тротуара.
— La séance est close, — бросила она Анри, не поворачивая головы.
Он сидел и молчал, затем неспешно прикурил сигарету. Я безучастно наблюдал за торопливыми прохожими, рассматривал витрину магазина. Спать не хотелось. О каком совещании шла речь, я понятия не имел.
— Ne m’en veuillez pas, — сказал Анри (Не обижайся, — фр.).
Аня кивнула. Затем посмотрела на него и улыбнулась.
— Опять эти твои русские штучки, — недовольно буркнул Анри на плохом русском и приоткрыл дверцу.
И мне вспомнился день, когда Аня еще там, в полуподвале бани перечеркнула весь наш кропотливый труд, все наши надежды на достижение какого-то очень важного результата. Тогда она вот так же сидела и молчала, не обращая внимания на наши уговоры и устрашения, и когда я, не сдержавшись, попытался заставить ее выполнить какую-то никчемную операцию (не припомню какую), она вот так же посмотрела на меня и улыбнулась. Точно так же. И я тут же понял, что мы проиграли. Тогда все мы потеряли уйму времени лишь потому, что я перешагнул, как потом объяснила Аня, грань дозволенного. Я до сих пор не могу определить эту грань, а кто может? У каждого она своя. Анри, лениво выбравшись на тротуар, не успел встать на вторую ногу, как машина резво сорвалась с места и дверца захлопнулась с помощью инерции. Аккуратно перестроившись в скоростной ряд, Аня сильнее нажала на акселератор.
— Ты выспалась? — спросил я, чтобы что-то спросить.
— Ненавижу объяснения.
— Подскажи, что мне Жоре купить в подарок?
— Ты стал делать подарки мужчинам?
— Да нет, — сказал я, — не в том смысле…
— Купи ему крепкие очки в тысячу диоптрий, — сказала Аня.
Так она выразила Жоре свое недовольство, мол, мог бы рассмотреть ее и получше.
Слава богу, о Тине Аня тоже не сказала ни слова.
— И я о ней даже не напоминаю, — говорит Лена.
— И слава богу!
— Послушай, — говорит Лена, — а откуда она вообще взялась эта Тина? Как она у вас появилась?
— Никак. С чего ты взяла, что она у нас появилась?
— Хо! Так она же у вас везде и всюду и, как я понимаю, всегда!
Леночка! Бог с тобой!..
— Что?
Я беру сигарету.
— Так откуда? — спрашивает Лена.
Я защищаюсь от её вопроса тем, что ищу спички.
— На, — говорит Лена, — откуда, скажешь, наконец?
— От верблюда, — говорю я, пыхнув ей в лицо дымом.
Лена улыбается.
— Можешь не говорить, — говорит она.
Нет уж, слушай!
— Ну, помнишь, — говорю я, — я рассказывал, как Жора получал Нобелевскую премию... Это было в Стокгольме…
— Минутку, — говорит Лена.
— На блошином рынке он…
— Вот, — говорит Лена, — минутку… У меня всё записано! Вот…
Теперь она листает какую-то толстую тетрадь.
— Вот, — повторяет она, — тебе прочитать?
Я пожимаю плечами. Она читает: «Разве кто-то из нас мог тогда предположить, что, став лауреатом Нобелевской премии, он явится в Шведскую академию в кедах и джинсах …»
— Так… Это пропускаем… Далее: «… финской бумаге, в которую он аккуратно, листик за листиком завернет купленную по случаю на блошином рынке Стокгольма какую-то антикварную финтифлюшку, за которой, по его словам, охотился уже несколько лет …».
— Ты об этой финтифлюшке? — спрашивает Лена.
Я киваю.
— Там дальше, — говорю я.
— Эээээ, — говорит Лена, — вот: «… вернувшись домой, улыбаясь, будет всех уверять, что и ездил-то он в Стокгольм не за какой-то там Нобелевской премией, а именно вот за этой самой неповторимой и потрясающей финтифлюшкой: ‟Вот эксклюзив совершенства!”. Чем она так его потрясла — одному Богу известно». Так?..
— Именно! — произношу я.
— И что? Где тут ваша Тина?
— Вот в этой…
— В финтифлюшке? — удивляется Лена.
— В финтифлюшке! — говорю я.
И рассказываю историю с финтифлюшкой, которая и познакомила Жору с Тиной.
— Но как, каким образом? — спрашивает Лена.
Я рассказываю. Понимаешь, говорю я, это такая странная штука, совершеннейшая случайность…
И рассказываю, рассказываю, сам поражаясь, откуда мне известны эти умопомрачительные подробности, о которых Жора как-то раз заикнулся, что мол, Тина-то как раз и есть та, кто…
— Ну а финтифлюшка при чём тут? — снова спрашивает Лена.
Да если бы я знал!
— Она для неё, понимаешь, — говорю я, — как Чаша Грааля… Понимаешь?
— Нет, — признаётся Лена, — Стокгольм… блошиный рынок… Чаша Грааля? Какая Чаша? Пардон — не понимаю!
А я тут при чём!
— Да я и сам толком, — говорю я, скуксившись, — не совсем…
Снова пыхнув дымом.
Потом-то, прошло много лет, все расселись в нашем поезде по своим местам, согласно купленных билетов.
— Да не пыхти ты!..
— Извини…
— Так они с Жорой, что давно знакомы?
Я снова кукшусь, затем закашливаюсь, давясь дымом…
— Да не пыхти ты!.. — снова говорит Лена и своим ласковым кулачком нежно лупит меня по спине.
