Темная сторона луны – 1 10 страница

– Пришел, – ответил Рон очень сладким голосом. Он был таким спокойным, таким вкрадчивым, а потом открыл сумку, которая висела у него на плече.

– Джон, с этим своим проклятым обожаемым лесом, все эти растения, жучки и прочая фигня, – продолжал он. – Что я ни пробовал, он не хотел продавать мне землю. Кошмарно, правда.

И тут я увидела у него в руке серебристый топор.

– Рон? – потрясенно произнесла Рене, и он посмотрел на нее.

– Ты же знаешь, что Вудлейк может стать куда лучше, – сказал он. – А от леса мне всю жизнь были одни неприятности. Мне всего‑то надо несколько участков, и как только я подбил старину Стива на это дело… Он конечно же согласился, ведь он тоже хочет, чтобы у нас был настоящий город. Кстати, Рене, я знаю, что он предложил тебе весьма приличную сумму. Меня удивило, что ты отказалась. Вы же с Джоном почти даже не виделись. Я встречался с ним чаще, чем ты.

– Вы со Стивом сделали это вместе? – спросила Рене, и Рон засмеялся:

– Со Стивом? Я его использую, чтобы развивать Вудлейк. У него есть свои желания, но на их реализацию у него не хватает ни способностей, ни смелости. В отличие от меня.

– Рон, вы же с Джоном дружили, – сказала бабушка.

Она сделала шаг назад, но отступать было некуда. Мы заперли все окна. Все двери. А теперь у нас еще и шторы задернуты, а машина Рона стоит далеко. Никто к нам не придет.

Никто не знает, что он здесь.

И никто не увидит, как он стоит тут перед нами с серебристым топором в руке.

Я вдруг согнулась, задыхаясь, но не от страха, а от того, что я вспомнила.

Теперь наконец я вспомнила. Хотя слишком поздно.

Я пошла за грибами и услышала папин голос, я услышала…

Услышала его крик.

– Вы, – сказала я, уставившись на Рона.

Когда раздались первые крики, я бросилась к дому, но остановилась за деревом. И услышала мамины слова:

– Эйвери дома нет. Она у подружки. Рон, она всего лишь ребенок.

– Она всю жизнь жила по вашей указке, – возразил Рон и поднял топор. – Она не понимает, что вырубить лес – это путь к процветанию Вудлейка. Он наконец сможет стать настоящим городом. Где она? Я знаю, что в школе она мало с кем общается. Я по долгу службы много чего знаю, вы же понимаете. Просто… Дебби, подпиши бумаги. Подпиши, и я уйду, и все будет просто замечательно. Вам понравится в городе. Я использую свои связи, а Стив найдет вам милую квартирку. Я для вас многое могу сделать.

– Ты даже в живых меня не оставишь, – прошептала мама, и Рон вздохнул, а потом сказал:

– Я всегда говорил Джону, что ты чересчур умная. – И за этим последовала серебристая вспышка – взмах топора. Рон…

Рон зарубил мою маму. Он махал и махал топором, хлестала кровь, блестело серебро.

И он при этом напевал.

Напевая, Рон размахивал топором – нечеловечески быстро, как будто мои родители были не людьми, а кусками мяса, которые ему надо было разделать. Я зажала рукой рот, чтобы не закричать, я попыталась закрыть глаза, но не смогла…

Я смотрела и видела серебристые вспышки. Топор летал туда‑сюда.

Я видела, как Рон убил моих родителей, а потом пошел прочь, туда, откуда пришел. С топора, окрасившегося в яркий красный цвет, капала кровь. Он остановился и вытер его о землю.

Продолжая при этом напевать. Они были мертвы, он их убил собственными руками. И он при этом напевал!

– Вы их убили, – сказала я. – Вы убили моих родителей. И все из‑за того, что вам была нужна наша земля? Вы рубили их, словно это были туши животных, да еще и напевали при этом.

– А я‑то думал, что ты ничего не помнишь. Так разозлился, что Шарп нашел тебя раньше меня. Но потом ты посмотрела на меня такими пустыми глазами, – чуть ли не с радостью в голосе проговорил Рон, лениво взмахнув топором.

Рене схватила меня за руку и потащила по направлению к кухне.

– Наверное, если бы ты тогда увидела его, – он показал на топор, – ты бы все вспомнила. Хотя, если бы тебя не нашел Шарп, все было бы по‑другому. Честно, Эйвери, не знаю, как ты выжила после падения дерева. Я был уверен, что ты попадешься в ловушку. А ты все живешь и живешь, да? – Он улыбнулся, кровожадно сверкнув зубами. – Должен сказать, я очень удивлен, что в смерти родителей ты решила обвинить Бена Дьюзика. Мальчишку, который только что сюда переехал. Серьезно. Это просто… Я бы и сам лучше не придумал. – Он перевел взгляд на Рене. Улыбка не сходила с его лица. – Ты сказала что‑то про лес и старинные легенды? – Он покачал головой. – Детский лепет, честно. Что ты там говорила? Ах, да: «Людская молва – не вымысел». Если бы я знал, что у тебя уже началось старческое слабоумие, я бы сам подписал документы, отдал их Стиву, а потом мы сказали бы, что ты их подписала при мне, что сам шериф свидетель и всего этого можно было бы избежать. Правда, очень жаль, что все так вышло.

– Я все подпишу, – сказала Рене. – Подпишу любые бумаги. Бери свой лес и делай с ним, что хочешь, а мы…

– Что вы? – спросил Рон. – Забудете о том, что произошло? Как‑то сомневаюсь, Рене. Даже если бы я тебе верил, а я не верю, остается Эйвери. Она меня видела, понимаешь. Мне не повезло в первый раз – в том, что ее нашел не я. Я опасался, что она что‑то вспомнит, но она не вспоминала, а потом… Я бы так это все не оставил, но я бы дал ей время. Чтобы она попробовала пожить, прежде чем покончит с собой. – Он посмотрел на меня: – Тебе я выбрал легкую смерть, Эйвери. Ты бы просто повесилась. Безболезненно. Но не теперь. Мне очень жаль.

– Ничего вам не жаль, – сказала я и подумала о зле, затаившемся в доме моих родителей, о котором меня предупреждал Бен. Это был Рон.

Рон.

Это он подрубил дерево. Это он был той опасностью, которую Бен – и я – почувствовали в лесу.

– Вы ни о чем не жалеете. Вы убили и моих родителей, и Тантосов. И все ради земли? Вы в миллион раз хуже Стива, потому что хотите, чтобы леса не стало, да? Но лес не принадлежит вам, Рон. Он никогда не будет вашим, как бы вы его ни вырубали.

– Хватит, – почти прорычал он. – Теперь я получу то, чего хочу. Вы с Рене умрете, и земля Джона станет моей, сразу, даже ждать ничего не придется. И лес… станет меньше. Скукожится. И всему этому настанет конец. – Он посмотрел на меня. – Я много для этого потрудился. Ремесло дровосека мало кто ценит, понимаешь? А ведь он должен знать, какое дерево пора срубить. Как устроить так, чтобы дерево упало в нужное место, хотя его усилий никто не увидит и даже не оценит.

– Я кое‑кому все рассказала, – сказала я, заставив себя смотреть прямо на него. – Я рассказала все Бену, и мы разработали план, как заставить вас во всем признаться. Все, что вы только что сказали, услышат. И это записывается на пленку.

– Правда? – спросил Рон. – Это… – Он рассмеялся. – Эйвери, ты не умеешь врать. Нет, ты действительно поверила, что этот мальчишка, который лишь недавно приехал, убил твоих родителей. Как я уже сказал, я и рассчитывать на такое не смел. В понедельник я пойду в школу, сниму его отпечатки пальцев и обнаружу их здесь. Я раскрою дело, преступность в нашем городе сойдет на нет, и люди снова будут спать спокойно. – Он перевел взгляд на Рене. – Поставь тарелку, – сказал он очень мягко. – Это твое праздничное блюдо меня не остановит. Только настроение испортит. А можешь спросить у внучки, когда я расстроен, у меня не все так гладко идет. Правда, Эйвери?

Теперь я вспомнила все, картинка всплыла перед глазами.

После того как Рон ушел, я выползла из‑за дерева, добралась до родителей и попыталась их спасти, вернуть к жизни, но не смогла. А потом я перестала двигаться, потому что не хотела их покидать. Я горевала из‑за того, что они умерли, и никто мне не поверит, что нечто подобное мог сделать шериф. Но все равно я чувствовала, что обязана кому‑то об этом рассказать. Только мне надо было посидеть минуточку. Не думая о том, что я видела и слышала, не вспоминая, как Рон взмахивал топором, еще и еще, словно мои родители были пустым местом, никем.

– Да, вы не любите, когда вам портят настроение, – прошептала я и уперлась спиной в стену.

Мы с Рене отошли от него как можно дальше, и я почувствовала, что она тянет за чем‑то руку, пытается что‑то достать.

– Живенько тут у вас, – сказал Рон. – А сейчас будет мертвенько.

– Прекрати свои шутки, ты, маленький… – проговорила Рене и шагнула вперед, держа в руках доску, которую мы зачищали и которая так и осталась лежать на кухонном столе. Очевидно, она смогла до нее дотянуться.

Она ударила Рона прямо по лицу, и довольно сильно, с громким звуком – он неловко попятился, а потом упал. Я уставилась на Рене.

– Он всегда был болтуном, – пояснила она. – Отойди, а я прослежу за тем, чтобы он в ближайшее время не встал.

Но Рон все же вскочил. Окровавленный, с ужасной гримасой на лице, он кинулся на нас, размахивая топором.

– Беги! – прокричала Рене, и мы обе бросились от него, протискиваясь и уворачиваясь от топора, которым он рассек кухонный стол пополам.

– Вот вы меня и разозлили, – сказал раскрасневшийся от ярости Рон. Он снова поднял топор.

– Нет! – крикнула я и схватила стул. Как только я подняла его, на него обрушился удар топора, от которого у меня задрожали руки.

– Все, довольно! – крикнул Рон, схватил меня и потащил к себе, замахиваясь другой рукой.

Я видела, как топор падал на меня.

И вдруг в комнату полетело стекло – разбилась ведущая в кухню дверь, выходившая на крыльцо, которое мы с Рене только‑только начали строить. А я сидела на полу и смотрела на приближающийся ко мне топор Рона.

Потом я перевела взгляд на Бена, он посмотрел на меня и крикнул:

– Беги!

Удар топора пришелся по нему.

– Нет! – крикнула я, а Рене схватила меня за руку и дернула к себе, вытащила на улицу и вложила что‑то мне в руку, сказав:

– Эйвери, вернись и ударь эту тварь посильнее.

Я посмотрела на нее, а она добавила:

– Ты меня слышала.

А потом сама бросилась в дом и подбежала к Рону.

Она ударила его металлическим наконечником бура, с помощью которого мы рыли в земле ямы, прямо в шею. Он пошатнулся и развернулся к нам, в его глазах горела нескончаемая тупая ярость.

Я увидела на полу Бена – он лежал совершенно неподвижно – и со всех ног кинулась в дом.

Когда Рон меня увидел, я застыла, но когда он снова попытался поднять топор, ко мне уже вернулась способность двигаться, потому что я понимала, что это необходимо. Я подняла бур, который Рене вложила мне в руки. Я была настолько напугана, что совершенно не чувствовала его веса. Замахнулась и ударила Рона по руке.

Он закричал и выронил топор, тот упал на пол.

– Рука! – завопил Рон. – Стерва, ты мне руку сломала!

И тут поднялся Бен.

Он был в крови, на правом плече зияла рана, но он как будто не замечал этого.

– Скользящий удар, – сказал он, уставившись на Рона. Его глаза загорелись, стали серебряными, без примеси карего, а сам он задрожал всем телом, готовясь к преображению. И добавил: – Никто не обидит Эйвери. – Слова было трудно разобрать, его речь стала какой‑то странной. Больше похожей на крик.

Звериный крик.

– Не надо, – резко сказала Рене. – Не превращайся. Эйвери, скажи ему, пусть он тебя послушает, пусть остановится. Скажи ему!

– Бен, – произнесла я, и он замер.

Потом дернулся, и началось превращение. Он посмотрел на меня, и то, что я увидела…

Это был уже не человек.

Но все же это был Бен, и он был мне нужен.

Он весь дрожал. Я чувствовала, чего он хочет – он жаждал причинить Рону боль. Ему отчаянно хотелось по‑своему воздать шерифу за то, что тот сделал.

– Мне было очень страшно, – прошептал он. – Я разозлился, мне было больно, но я не мог просто так тебя отпустить. Я почувствовал, что должен прийти сюда и убедиться, что у тебя все в порядке. А когда я понял, что Рон хочет вас убить…

Я сглотнула.

То, что он увидел, толкнуло его на поступок, которого не сделал бы ни один человек.

Он нас увидел, и это стало нашим спасением.

– Спасибо, – сказала я, и Бен снова вздрогнул.

Он уже стал самим собой, тем Беном, которого я знала, но его трясло, и он истекал кровью.

– Эйвери, – сказал он, и я подошла к нему.

Дотронулась до его лица, до этого прекрасного, идеально красивого лица.

– Прости, – сказала я, – мне очень стыдно. Я тебе доверяла, правда, но я испугалась. Этого больше не повторится. Клянусь, никогда больше.

– Я… спасибо, – прошептал Бен и тяжело рухнул на пол. Его серебристые глаза закрылись.

Я вскрикнула, но Рене коснулась моей руки и сказала:

– Эйвери, ты не дала ему превратиться, а это причиняет боль. Это не из‑за удара. Рана поверхностная. Бену просто… ему надо отдохнуть. Все будет в порядке. Все в порядке.

Она подошла к телефону и набрала 911. Я села рядом с Беном и взяла его за руки. Я просила его открыть глаза и посмотреть на меня. Я хотела, чтобы он меня видел.

Потом я услышала шум, сначала слабый, но он стал громче, и нас попытались разлучить; мне задавали вопросы, но все говорили так быстро, что я ничего не могла понять.

– Так, – громко сказала Рене. Наступила тишина, все повернулись к ней. – Рон Джерико только что пытался убить меня и мою внучку. Он также признался в убийстве моего сына, невестки и еще троих человек. Заберите его с его топором и уходите. Задавать вопросы будете потом, ясно?

– Я… – начал кто‑то, но Рене повторила:

– Ясно?

Голос ее звенел громко, и тут я поняла, кто Рене такая.

Когда‑то она была такой же, как я. У нее была такая же связь с лесом, что и у меня, и, возможно, ее взаимоотношения с Луисом были похожи на то, что возникло между мной и Беном.

Я посмотрела на него. Он тихонько застонал, а потом открыл глаза.

– Ты в порядке? – прошептал он.

Моя бабушка отказалась от такой возможности. А я не собиралась этого делать.

– Да, – ответила я. – Ты останешься тут, со мной, ладно?

– Я готов остаться с тобой навсегда, – сказал он. Вокруг нас продолжали ходить и говорить люди, но я их не видела и не слышала. Не замечала их.

Я видела лишь Бена и знала, что он тоже видит одну меня. Весь мир… Нет, он остался на месте, но не интересовал нас.

По крайней мере, до тех пор, пока Бена не увезли в больницу.

Мне не разрешили сесть с ним в «скорую помощь», но мы с Рене тут же поехали в больницу на ее машине.

– Не волнуйся, – сказала она мне, когда мы подъехали к больничной стоянке. Она провела рукой по моим волосам, по той самой окрашенной пряди, которая никуда не делась. – Такие люди, как Бен, могут постоять на своем. С ним все будет хорошо. Все пройдет нормально.

Нам с Рене надо было поговорить о том, что она знала о лесе. Также я хотела бы узнать, что случилось между ней и Луисом. Нам многое предстояло обсудить.

Но позже. В первую очередь мне надо было найти Бена. Я обнаружила его не в кабинете неотложной помощи, как ожидала. Он сидел в приемной, словно ничего такого с ним не случилось.

– Ты… – воскликнула я, кинувшись к нему. – Тебя ударили топором! Даже если рана не слишком глубокая, все равно наверняка надо наложить швы.

Он покачал головой:

– На мне все очень быстро заживает. Не стоит обращаться к врачу. Анализы крови у меня будут странные, возникнет много вопросов – этого я допустить не могу.

Он бросил взгляд на Рене, которая вошла вслед за мной в приемную. Она тоже посмотрела на него, подумала, а потом спросила:

– Ты уверен, что все будет в порядке?

– Да.

– Хорошо. Но пусть Луис все же посмотрит твое плечо.

Бен кивнул.

– И скажи ему… – Рене осеклась. – Хотя забудь. – Она улыбнулась. – Потом обсудим, как ты со мной за дверь расплатишься. – Бен улыбнулся ей в ответ, и она добавила: – Эйвери, я пойду поговорю с полицейскими. Ты побудешь здесь?

– Конечно, – ответила я. Рене еще раз улыбнулась, наклонилась ко мне и поцеловала в макушку.

– Ты была молодцом, – прошептала она и ушла.

Я посмотрела на Бена. Он был бледен, весь в запекшейся крови. Он был для меня всем. Мне так хотелось обнять его и никогда не отпускать.

В дверях раздался шум, вошли какие‑то люди.

– Говорю вам, я что‑то видел, – кричал Рон. – Это был не человек, все это правда, все легенды о нашем городе и о лесе – правда. Волки наступают! Наступают! Я их вижу!

– Интересное заявление, – сказал темноволосый мужчина, склонившийся над Роном. – Но в ФБР не особо любят, когда агентов вызывают помочь с расследованием, а потом оказывается, что сам шериф – убийца, у которого к тому же припрятаны миллионы, нажитые на сделках с недвижимостью. В психушку тебе не попасть, сколько ни плети. – Он повернулся и сказал кому‑то: – Передайте Стиву Браунингу, что, если он рассчитывает на какие‑то поблажки, пусть рассказывает обо всем, в чем помогал Рону Джерико.

– Лес! – кричал Рон. – Они живут в лесу, я был прав, когда говорил, что его лучше вырубить! Я был прав, и прольется кровь, много крови. Вы все в опасности. Все! – Он дернулся и посмотрел прямо на меня: – Даже ты.

Я вздрогнула. Бен посмотрел на меня, но я ощущала не только его взгляд, не только угрозу Рона. Я чувствовала лес.

Я чувствовала его и знала, что что‑то надвигается.

– Рассказывайте, рассказывайте, мистер Джерико, – сказал тот мужчина, и Рона увезли. Все смотрели ему вслед.

Кроме нас с Беном.

Мы смотрели друг на друга.

– Ты что‑то почувствовала, да? – спросил он.

– Лес… я не знаю. Что‑то случится.

– Мы будем наготове, – сказал он и взял меня за руки.

– Волосы у тебя не изменились, – заметил он и, как Рене, протянул руку и дотронулся до помеченной пряди.

– В первый раз я ее отрезала, думая, что она означает смерть. Но теперь я считаю иначе. Я думаю, что так скорбит лес. Он тоже чувствует, и я не буду трогать свои волосы. Пусть напоминают о случившемся. О тех, кого мы потеряли.

Я посмотрела на него, и наши пальцы сплелись.

– По тех, кто остался со мной. Кто мне нужен.

Я вдохнула поглубже. Я была наконец готова сказать то, что чувствовала все это время всем сердцем.

– Я тебя люблю, – призналась я.

Бен шумно вздохнул и прошептал:

– Эйвери. – А потом поцеловал меня.

Поцеловал прямо там, перед кабинетом неотложной помощи, и мне этого было более чем достаточно.

Я столько потеряла, да и он тоже, но кое‑что мы нашли.

Мы обрели друг друга. Нашли любовь и будем за нее держаться изо всех сил.

Мы оба хотели сохранить эту любовь, что бы ни случилось.

И мы ее сохраним. Я чувствовала, как его и моя уверенность слились в одну общую силу, а наши сердца и умы пульсировали в унисон.

Я ощутила, что наши чувства разделяет и лес. Он вздохнул, прощаясь с частью своих тревог.

– Может, займемся чем‑нибудь таким, что делают обычные люди? – предложил Бен.

Я улыбнулась ему:

– С удовольствием. Например, сходим в кино в выходные?

– Или, может, ты мне объяснишь, почему в городе, который называется Вудлейк,^[1] нет озера?

– Ну, что тут можно сказать? – начала я. – Люди, которые первыми тут поселились, сильно на это надеялись. Ты же знаешь, к чему, бывает, приводит надежда?

– Да, теперь знаю, – ответил он и снова поцеловал меня, и мы оба при этом не переставали улыбаться.