Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика. близки творческие взгляды Н

близки творческие взгляды Н. В. Демидова, который подметил из­вестную неуправляемость, иррациональность того, что происходит с человеком. Демидов предложил актеру отдаваться происходяще­му, а не пытаться руководить жизнью своего организма. А упро­щенное представление о действии, этот «захлеб» действенностью, начавшийся в 60-е годы (и бывший тогда прогрессивным, потому, что он шел от Станиславского, хотя и примитивно понятого, и по­тому, что он был антитезой фальшивому, декламационному, псев-допереживателыюму театру 50-х годов) — все это, по-моему, оста­лось в прошлом.

Постепенно вопрос о действии я и стал обговаривать с труппой Новосибирского театра «Глобус». Я стал убеждать актеров, что действие не единственное и не самое главное звено сценической жизни, что мы пытаемся исследовать жизнь героев более широко...

Конечно, применению этюдного метода в труппах мешает обу-ченность артистов в других принципах, неумение и неготовность делать этюды, непонимание смысла этюдов и заблуждение, что есть какое-то «действие», которое спасет и будет палочкой-выручалоч­кой во всех случаях.

Этюдный метод, это, конечно, не только методика. Это, прежде всего, ощущение связанности с жизнью того, что ты делаешь. При­помню очень важный для меня случай в работе над спектаклем «Жадов и другие» Когда мы, наконец, начали подходить к кульми­национным сценам, составляющим почти весь четвертый акт пье­сы, где Полина, которой смертельно надоел жадовский идеализм и, как его следствие, нищета, ставит мужу условие: надо жить, как люди живут, надо идти к богатому дядюшке, просить у него доход­ное место, иначе она от него уйдет. Важно отметить, что играли эти роли молодые супруги, лет им было примерно тогда по двадцать восемь: Дмитрий Г. и Светлана М. И вот, иду я на репетицию, и меня, что называется, ноги не несут. Чувствую, что ничего не полу­чается. Как я буду репетировать? Чувствую какую-то абсурдность того, что мне предстоит. Подхожу уже к театру, поднимаюсь по ле­стнице и вдруг понимаю, как мне надо поступить. Вхожу в репети­ционный зал и говорю: «Дима, Света, ребята, неужели вы думаете, что я могу вам рассказать что-то повое для вас о семейной жизни, о любви, о ссорах, о кризисе отношений? Я уже человек немоло­дой, у меня все было давно, вы же все это знаете лучше меня. По­пробуйте сами в этом разобраться». Они удивились, ведь спектакль уже через десять дней! Но я ухожу. Ухожу, оставив па репетиции их одних. И они, оставшись вдвоем, стали припоминать свой се­мейный опыт, стали насыщать им взаимоотношения Жадова и По-