VIII. Действительное значение социализма

Итак, христианству не только нет никаких причин бояться социализма, но есть полное основание принимать его в качестве благодетельной общественной реформы, направленной к борьбе с общественным злом, насколько эти меры не сопровождаются грубым насилием и сообразны с здравым смыслом. Но христианство совершенно отвергает все самообольщение социализма, ослепленного своими чаяниями. В глазах христианства самый радикальный социализм не содержит в себе ровно ничего радикального в том смысле, что он бессилен внести действительно существенное преобразование жизни. Пред лицом порчи и зла, коренящегося в человеческой природе, а через нее сообщающегося и всему миру, социализм есть только паллиатив. Он не затрагивает конечных причин "человеческих страдании, в этом смысле он принадлежит вообще области срединности, которую лишь но духовной слепоте своей он принимает за нечто предельное и радикальное. Как медицина в состоянии бороться с болезнями и в отдельных случаях их побеждать, однако совершенно бессильна победить самую болезненность, источник болезней и смерти, так и социализм борется успешно или малоуспешно с частными причинами бедности и насилия, не будучи в силах их совершенно исторгнуть. По своему паллиативному характеру социализм не имеет значения радикальной жизненной реформы, он есть благотворительность, одна из ее форм, указываемых современной жизнью,— и только всего. Торжество социализма в жизнь не вносило бы ничего существенного. Также будут страдать и умирать люди, любить и ненавидеть, завидовать и тщеславиться, предаваться тем же страстям и порокам, что и теперь, хотя и на иной манер, и также духовная высота будет достигаться только личным подвигом, усилием восхождения. Надо так слепо верить во всесилие экономической среды над человеком, как социалисты, чтобы допускать, что с изменением ее изменится и человеческая природа. Человек вовсе не есть такая кукла или механизм, заводимый хозяйственною средою. Социализм обидно думает с человеке в этом своем оптимизме. Если даже допустить, что прекратятся страдания от голода и будет совершенно побеждена нужда (чего, впрочем, нельзя ожидать в полной мере), то тем чувствительнее станут нравственные страдания, уколы самолюбия, раны любви, сомнения к, наконец, ужас скуки и тоски от праздности, от досуга, с которым так мало люди умеют справиться достойно. Посмотрите теперь на жизнь обеспеченных и богатых классов, на которых не лежит гнет нужды и заботы: как далека она от социалистических представлений. Пессимизм Гартмана, согласно которому человечество стремится к окончательному разочарованию я всеобщему самоубийству, имеет во всяком случае столь же много или столь же мало оснований, как и социалистический оптимизм с его детским неведением зла в человеке и полным непониманием человеческой природы. Христианство одинаково далеко, конечно, и от этого оптимизма, и от этого пессимизма: оно видит в истории выявление и углубление борьбы добрых и злых начал, их трагическое противоборство, которое становится все напряженнее, и перед концом мира, в конце истории, достигает наибольшей остроты. И социализм есть только одна из исторических ступеней на этом пути исторический эпизод, — не более.

Впрочем, христианство не только не верит в то. чтобы страдание в человеке могло быть побеждено социализмом, но и не видит в том ничего желательного, ничего идеального. Напротив, это было бы духовным падением для человека, понижением его существа. Ибо не для счастья рожден человек, и не к счастью должен он стремиться, но к духовному росту, который совершается лишь ценою борьбы, страданий, испытаний. Не счастье, но блаженство, духовная радость, не сонное благополучие, но горение и парение духа способны насытить душу человека. Современный гуманизм, так называемая гуманность, считает злом всякое страдание и хочет освободить от него человека, задача столь же не исполнимая, сколь и неверная. Есть, действительно, страдания унижающие, притупляющие человека, но таковым же может явиться и благополучие, то самое «мещанское счастье», которое сулит вместе с здоровым пищеварением будущему человечеству социализм. И конечно, если бы такое мещанское счастье сделалось всеобщим достоянием, человечество задохнулось бы от пошлости этого самодовольного благополучия, мир постигла бы своеобразная социалистическая варваризация, предвкушение которой мы имеем уже и сейчас, и тогда немногим, уцелевшим духовно, осталось бы прятаться в подземелье oт этой атмосферы социалистического мещанства.

А мы, мудрецы и поэты,

Хранители тайны и веры.

Унесем зажженные светы

В катакомбы, пустыни, пещеры.

(В. Брюсов) [18]

Но никогда не наступит это мечтаемое благополучие, ибо не к гармонии и спокойствию, но к последним потрясениям движется мир.