В. «Идеологическая ортодоксальность»: психосоциальная система

1. Определения и гипотеза а. Определения. Они имеют целью операционализацию понятия «идеологиче­ская ортодоксальность» исходя не из испытуемого (как это сделал Адорно в отно-

• дпении «авторитарной личности») и не из параллелизма между индивидом и груп­пой, который довольно трудно поддается определению (как это делает Рокич при изучении «догматизма»), а из самой взаимосвязи индивида и группы, которые, как

' только делается попытка мыслить их вне отношения друг к другу, превращаются в «пустые реальности». При этом ставится цель специфически социально-психо­логического подхода, и понятие взаимодействия, соединения становится отныне центральным в данной проблематике (Doise, 1982).

Три определения, которые мы приведем и которые будут подкреплены в даль­нейшем, для начала будут даны в относительно простой форме. Можно сказать, что субъект ортодоксален в той мере, в какой он соглашается и даже требует, чтобы его речь и поведение регулировались группой, в которую он входит, и в частности аппаратом власти, существующим в группе. Можно сказать, что группа ортодок­сальна в той мере, в какой такой тип управления в ней действительно обеспе­чен, — но уточним дополнительно, чтобы данное определение не стало простои симметричной формой предыдущего определения, — также в той мере, в какой обоснованность (технологическая и аксиологическая) такого типа регулирования входит в доктрину, признанную группой. Наконец, ортодоксальной системой мы

' будем называть совокупность социальных и социально-психологических меха­низмов, которые регулируют поведение ортодоксального индивида в ортодоксаЛЬ' ной группе и вступают в действие при возникновении ортодоксальной группы-Формулирование этого набора определений ведет в пространство, новое П° отношению к исследованиям, о которых говорилось выше. Конечно, так же кз#

У рокича, содержание верований, убеждений и идеологических представлений вы­носится за скобки — по крайней мере, временно, — и понятие получает благодаря этому транскультурную значимость: может существовать ортодоксальность са-jHbix разных видов. Но это понятие, как оно было сразу определено, не отсылает к личностным характеристикам. Вот почему никакая «шкала ортодоксальности» _не будет построена и эталонирована с целью выявить либо степень близости ис­пытуемого к какой-то отдельной доктрине, либо его общую предрасположенность к определенному подходу к данной системе верований, убеждений. Рассматри­ваемое нами понятие отсылает нас к организованному и институционализирован­ному социальному пространству. Тем самым оно не закрывает путь к попытке экс­периментального изучения функционирования, опираясь на приведенные три оп­ределения.

Одна из характеристик ортодоксальной группы, как мы ее определили, сама придаст исследованию особую окраску и, может быть, также особую пластич­ность. Дело в том, что совокупность верований, убеждений, вокруг которых ор­тодоксальная группа формирует свой консенсус и в отношении которого она осуществляет контроль и регулирование установок, поведения и реакций, вклю­чает убеждение с совершенно оригинальным формальным статусом, касающееся доктриналъной обоснованности практических условий осуществления контроля и регулирования. На этом уровне ортодоксальная функция, если можно так ска­зать, закручивается сама вокруг себя и разворачивается, распространяясь на свое собственное функционирование. С этой точки зрения почти возможно сказать, что ортодоксальный верующий «верит» прежде всего некой социальной психоло­гии и даже социологии. Отклонение от ортодоксальности становится в этом слу­чае неоднозначным понятием. С одной стороны, оно может относиться к содержа­нию данного верования, убеждения, которое все механизмы социального контро­ля стремятся представить как противоречащее единому корпусу верований, во имя которого регулируется принадлежность: классическое отклонение, которое можно назвать инакомыслием и которое не порождает формально оригинального функционирования. С другой стороны, это отклонение может коснуться более динамичных данных: так обстоит дело, например, с ситуациями и взаимодейст­виями, включающими элементы, часто миноритарные, которые поначалу осно­вываются на одинаковых верованиях, идеологических представлениях и интуи­ции, но, апеллируя к своей реактивации, вступают в конфликт с системой контро­ля и регулирования (церковь, партия...), которая, по их мнению, привела бы к истощению и ничтожности. Тогда отклонение от ортодоксальности оказывается совсем другим феноменом, отличающимся от инакомыслия, и приводит к воз­никновению некого социального брожения (пророческого, утопического, месси-^анск°го характера), близкого к тому, что показал Московичи (Moscovici, 1979), Исследуя некоторые формы влияния меньшинства. Условия развертывания и Функционирования такого брожения вызывают более сложные социальные про­цессы, чем те, что обычно становятся предметом изучения социальной психоло­ги, в частности в экспериментах.

б. Гипотеза. Такое соотнесение понятия «ортодоксальность» с регулируемым

^ Контролируемым социальным пространством и понимание этого контроля как

Феномена, институирующего это понятие как нечто особое в своем роде, коре-

^Ится, вероятно, в интуиции. Короче говоря, это интуитивное понимание того,

За».

354 Глава 12. Верования, убеждения и идеологии. Системы представлений...

А. Верования, убеждения и идеология... 355

что социальное регулирование и социальный контроль выполняют не только по­бочную вспомогательную функцию простого политического управления и «под­держания в социальном бытии» высказываний и представлений. С этой точки зрения они их учреждают в их собственном бытии, если воспользоваться форму­лировкой, требующей некоторого разъяснения. Если угодно, они выполняют по отношению к этим верованиям и идеологическим представлениям сущностную функцию. В качестве гипотезы мы сначала предположили, что установление ор­тодоксального поля или ортодоксальной системы «имеет целью» функционально исключить одну из фундаментальных характеристик идеологических представле­ний и убеждений (и теперь понятно, почему в этой главе мы их сближаем) — их недоступность разуму и экспериментальной валидизации. В более формализо­ванном виде эта гипотеза гласит, что «в ортодоксальной системе рациональная уязвимость теоретической обоснованности и информации компенсируется силой регулирования». Чем в большей мере проявляется эта уязвимость в отношении разумности, тем сильнее ортодоксальная группа ужесточает свое воздействие — относительно тривиальное суждение. Если социальное регулирование ослабляет­ся, уязвимость в отношении разумного обоснования выявляется в большей мере. Этот тезис более оригинален, и его проверка позволила бы, впрочем, аксиомати­зировать кажущуюся тривиальность первого тезиса. Далее мы увидим, каков ха­рактер созданной экспериментальной парадигмы.

2. Некоторые виды ортодоксального функционирования и ортодоксальной стратегии а. Социальный контроль и значимость. По правде говоря, как это всегда бывает, приводимая гипотеза приняла свою окончательную форму лишь после ряда раз­розненных экспериментов и теоретических исканий. Дело в том, что в той атмо­сфере, в которой формировались эти размышления, постепенно прокладывала себе дорогу мысль, что при столь конституирующей роли регулирования и контроля в системах верований и убеждений, они имеют в конечном счете большую объясни­тельную силу для функционирования отдельных зон ортодоксальных систем, чем содержание самих верований. В этом отношении можно некоторым образом счи­тать, что «в ортодоксальной системе социальное регулирование сильнее значе­ния» (Deconchy, 1971). В нескольких исследованиях делается попытка объяснить эту интуицию и выразить эту атмосферу.

Так, в экспериментальных исследованиях, проведенных во время занятий по повышению квалификации в теологии, ортодоксальным испытуемым (в данном случае — католическим священникам) была предложена информация, получен­ная от источника власти, входящего в их группу, и противоречащая первоначаль­ной позиции, которую они заняли по отношению к отдельному верованию. Их попросили высказать свое возможное согласие с этим верованием с помощью оценки его роли в регулировании принадлежности к их церкви («Я в это верю, и всякий, кто хочет принадлежать к моей церкви, должен в это верить» — крайнее, догматическое регулирование; «Я в это верю, но тот, кто в это не верит, мог бы в случае необходимости принадлежать к моей церкви» — либеральное регулирова­ние). В данной ситуации при постоянстве информации оказалось, что им легч^е перейти от крайней позиции к противоположной, но также крайней («Я в это не верю, и никто не может верить в это, если он хочет принадлежать к моей церК"

_вИ»). При этом регулирование принадлежности (в данном случае по принципу «все или ничего»), можно сказать, держалось дольше, чем оценка «истинности» содержания рассматриваемого верования. Парадоксально, но первое в большей степени объясняло эволюцию свидетельства о веровании, чем последнее. Точно _так же и в другой ситуации эксперимента, когда ортодоксальные испытуемые, имевшие тот же статус, что и в предыдущем случае, выразив свои убеждения в ли­беральной форме, охотнее заявляли о принадлежности «к той же церкви», что и те, которые ее отвергали, но тоже в либеральной форме, чем с теми, кто высказы­вал принадлежность к той же Церкви, но в «экстремистской» форме.

Это преобладание социального контроля над содержанием высказывания осо­бенно ярко проявилось в межгругшовой ситуации. Католическим священникам предложили одни и те же тезисы марксистского источника и попросили оценить возможность включения данных тезисов в имеющуюся у них совокупность веро­ваний. В соответствии с более тонкими схемами исследований реакция священни­ков оказалась противоречивой, когда суждения якобы исходили от ортодоксаль­ной системы, изоморфной их собственной системе (Французской коммунистиче­ской партии), и когда высказывания якобы исходили от менее организованных социальных объектов (близкие к марксизму более пылкие группы) (Deconchy, 1976).

б. Социальное регулирование и восприятие рациональной уязвимости ин­формации. Попытка выявить в социокогнитивном поле действие и противодей­ствие рациональности и контроля привела к возникновению определенного чис­ла моделей, в которых экспериментально манипулировали «рациональностью» на уровне восприятия испытуемыми отклонения от норм рациональности, навя­зываемого им исповедуемым ими верованием. Социальным контролем манипу­лировали на уровне его проявления в степени строгости регулирования принад­лежности.

В ситуациях угрозы ортодоксальности удалось показать, что «удар», нанесен­ный по ортодоксальным изъявлениям верований, не всегда дает одинаковый ре­зультат. Если он относится к восприятию слабости рациональности (которая в этом случае предстает более ясно), по-видимому, приводит к усилению социаль­ного воздействия. Ущерб на уровне регулирования принадлежности (ослабляю­щий его) способствует восприятию отклонений от норм того, что называют «раз­умом» (без эпистемологических предосторожностей, о которых действительно шла Речь в другом месте), — отклонений, навязываемых засвидетельствованными ве­рованиями.

Таким образом, после полемики в присутствии ортодоксальных верующих на тему невозможности рационально обосновать такие верования, как, например, «Бог сделался человеком», католические священники еще более упорно, чем до того, Утверждали, что это верование адекватно регулирует принадлежность к их церкви, Уже не дополняя его небольшой долей вариативности, которую они признавали Ранее: это относительно классическое функционирование, уже интерпретирован­ие Дэниелом Бэтсоном, рассматривавшим его как один из случаев уменьшения Диссонанса. Напротив, после манипулирования пространством представлений Испытуемых таким образом, что необходимость признания того или иного веро-^вЗДия в качестве обязательного критерия принадлежности не казалась столь на­стоятельной, как они думали раньше, отклонение этого верования от рациональ-

356 Глава 12. Верования, убеждения и идеологии. Системы представлений...

А. Верования, убеждения и идеология... 357

ности, навязываемое им, представлялось им более явным, хотя они продолжали придерживаться этого верования. Такие смещения подвержены очень тонким изменениям, когда оспаривание или полемика касается внутренней логической связности всей совокупности верований: совокупности, представление о внутрен­ней логичности которой объясняется, с одной стороны, логической виртуозно­стью формальной основы, связывающей тезисы, не поддающиеся в конечном сче­те проверке (доказательству), с позиций рациональности или экспериментальной валидизации. С другой стороны, объяснением может служить овокупность соци­альных регулирующих механизмов, которые способствуют укреплению доверия к мысли, что истина возможна только одна и что иерархия, объединяющая весь корпус верований, не может не выполнять задачу представления истины как еди­ной и непротиворечивой. Мы не имеем возможности подробно осветить здесь те исследования, в которых была предпринята попытка выявить следствия того, что в представлении о совокупности верований относится к рациональной обосно­ванности и к механизмам контроля (Deconchy, 1980).

Несколько экспериментов, проведенных в ситуации умиротворенной ортодок­сальности, видимо, выявили другие парадоксы функционирования и проливают некоторый свет на функциональные стратегии, иногда сбивающие с толку. Так, в ситуации «умиротворенной ортодоксальности», т. е. когда испытуемым дают возможность публично (что Монтейль позднее назовет видимостью) высказать, как они понимают либо самую очевидную рациональность, либо самую лучшую интеграцию в корпус тех религиозных тезисов, которые они признают, по сравне­нию с теми, которые они отвергают, или же тот факт, что признание этих тезисов имеет социальные последствия, но регулирует принадлежность к группе — пред­ставляется, что бдительность этих испытуемых несколько ослабляется (это видно при сопоставлении с динамикой других параметров). Тогда можно констатиро­вать, что выборочно испытуемые соглашаются с тем, что корпус их верований имеет слабые места. Они в большей степени признают, что исповедуемые ими ве­рования не вполне «рациональны». Они также менее строги в вопросах регулиро­вания принадлежности.

Иначе говоря, верования, которые исповедует группа, могут подвергаться опасности в ситуации умиротворенной ортодоксальности: риск появления мыс­лей о нерациональности, выявления слабых мест в корпусе верований, ослабле­ния строгости контроля за принадлежностью. Ортодоксальная система, «умиро­творенная» до того, что она уже не сталкивается с когнитивным или социальным противодействием, внутренним или внешним, оказывается системой, сами осно­вы которой находятся под угрозой. Тогда для нее становится выгодным снова вве сти в свое функционирование представление об угрозе, реальной или иллюзор ной. Дискуссия внутри соответствующей группы, внутренний или внешний спор и даже риск появления диссидентов тогда играют существенную роль в это функционировании и в процессе выживания ортодоксальной группы. Речь иД о таких действиях, которые сохраняют мобилизованность всех элементов ее с циокогнитивного поля (или ремобилизуют их) и поддерживают формальное И пряжение, которое конституирует группу. Это означает, что в отношении того,^ч касается такой системы и верований, которыми она управляет, социальное влй ние — со стороны большинства или со стороны меньшинства — действует по ор^в

j-цналышм моделям, по сравнению с теми, которые чаще всего становятся объек-_т0м социальной психологии.