Рабочее определение

Как и биологам, нам нужно такое определение мема, которое позволило бы нам понять процессы культурной эволюции. При этом нам нужно держать в уме психологическую формули­ровку, согласно которой мем — это внутренняя репрезентация знания. И, в соответствии с когнитивистской формулой, мы должны определять мемы как идеи — как наше «программное обеспечен ие», как определенный внутри нас порядок наших собственных действий,— которые приводят к каким-либо измене­ниям во внешнем мире. Результатом такого синтеза станет опре­деление, во многом похожее на формулу Доукинса, представ­ленную им в 1982 г. в его книге «Расширенный фенотип* (The Extended Phenotype). В дальнейшем я буду использовать это оп­ределение в своей книге.

Теперь, когда мы можем воспользоваться этим определени­ем, можно дать ответ на те вопросы, которые я задавал своим коллегам a Microsoft — Чарльзу Саймони и Грсгу Казнику. Явля­ется ли зевок мемом? Нет, зевок — поведенческая практика; на­сколько мне известно, зевок не является внутренней репрезента­цией какой-либо информации. Несмотря на то, что зевать -«дело заразительное* (зевки всамореплшшруются»), в большей степени это напоминает не мемы, а испорченную настройку ра­диоприемника: увидишь, что кто-то зевает, и, быть может, зев­нешь и сам. Однако зевок не воздействует на события таким об­разом, чтобы в мире появилось как можно больше копий этой «информации». Люди зевают, когда видят, что зевают другие; од­нако внутреннее их состояние не меняется, и в результате они не будут зевать в будущем чаще, более того — их поведение никоим образом от этого не изменится.

А как насчет «та-та-та-ТАМ» — знаменитого лейтмотива Пя­той симфонии Бетховена? Поскольку он хранится в моем со­знании, в сознании Чарльза и Казника, этот мотив является мемом. Я только что инфицировал вас его копией. Если вы ус­лышите и ближайшие дни эту музыку или кто-нибудь в вашем присутствии заговорит о Пятой симфонии Бетховена, то у вас поневоле возникнут ассоциации с обсуждаемой в этой книге темой. И если вы внезапно заговорите с друзьями на эту тему («Надо же! Я как раз читал об этом мотиве — «та-та-та-ТАМ», в книге «Психический вирус». Ты знаешь, что «та-та-та-ТАМ» — это мем?»), то станете распространителем тех мемов этой книги, которыми вы уже заразились.

МЕТАМЕМЫ!

В этой книге представлены различные размышления о ме-мах. Когда вы прочтете ее и осмыслите, в вашем сознании воз­никнут «мемы о мемах» — метамемы! Если вам захочется напи­сать книгу о мемах, или рассказать кому-нибудь о меметике, или просто дать почитать свой экземпляр «Психического виру­са» тому, кто эту книгу может понять, метамемы вашего созна­ния будут самореплицированы.

Я хотел бы особо обратить ваше внимание на следующий ме-тамем: все, что содержится в этой книге, как и предостерегает вы­несенное в эпиграф изречение Уайтхеда, лишь полуправда. Впрочем, это не значит, что моя книга плоха; я, как и УаЙтхед, хо­чу сказать лишь то, что это высказывание было бы справедливо и в отношении любой другой научной книги. Я считаю, что меметика — это научная модель. Это один из способов взглянуть на мир. Меметика позволяет «взглянуть» на идеи — мемы — как на отдельные организмы, которые борются за место в вашем созна­нии, а также за место в сознании других людей. В случае если эти понятия могут причинить вред и являются составной частью за­разного психического вируса, понимание этой модели может предоставить вам способы борьбы с инфекцией.

Невропатолог мог бы сказать нам, что на самом деле в тот момент, когда какая-либо идея образуется в нашем сознании, происходит целый ряд сложных электрохимических изменений в разных участках головного мозга. Возможно, невропатолог да­же указал бы нам, в каких именно участках мозга происходят эти процессы, и подтвердил бы свои слова данными, полученны­ми в экспериментах,— пациенты, у которых были поражены данные участки мозга, не могли «заразиться» какими-либо мемами. Безусловно, это обоснованная точка зрения; но наша кни­га не об этом. Наша книга посвящена меметике.

Психолог же, в свою очередь, указал бы на то, что идеи, о ко­торых люди думают и говорят, основаны на неудовлетворенных желаниях, борющихся друг с другом инстинктах, перенесенных психических травмах и т. д. Безусловно, эта точка зрения тоже обоснована, но наша книга не о том — наша книга посвящена ме­метике.

В последние десятилетия физика все чаще стала входить в противоречие с философией. Наше представление о квантовой физике — физике частиц, размер которых менее атома,— вынуж­дает нас осознать, что отделять реальность от того, кто фиксиру­ет эту реальность, невозможно. Когда-то считалось неоспори­мым, что материя состоит из атомов. Затем мир был ошеломлен новостью: оказывается, сами по себе атомы состоят из протонов, нейтронов и электронов. Конечно, не мог не озадачить тот факт, что внутри атомов больше пустоты, чем материи; однако все эти протоны и нейтроны теперь представали составными единица­ми материи — более прочными, чем камень.

Теперь наука пошла еще дальше — известно, из чего состоят протоны и нейтроны. У физиков есть уравнения, в которых описывается поведение компонентов этих составных частиц атома. Основная загвоздка, однако, состоит в том, что эти час­тицы ведут себя далеко не так, как обычная материя. Не напо­минает их поведение и энергию. И уже совсем странным делает положение знаменитый принцип неопределенности Вернера Гейзенберга, согласно которому квантовая энергия не может быть исследована без внесения в нее изменений. Это звучит так, как если бы в реальности, в данном месте и времени, кван­ты не существовали — пока мы не предприняли попытку их из­мерить.

О чем же это говорит? Прежде всего, о «меметической при­роде» всего, что мы называем реальностью. Все определения, которые даются предметам, являются мемами, а не Истиной. Понятие атома — мем, изобретенный в Древней Греции. Пред­ставление о составных частях атома и те сложные формулы квантовой физики, которыми они описываются, на самом деле являются более свежим набором мемов.

Если ваша модель реальности, как в Древней Греции, пред­полагает наличие четырех основных стихий — земли, воздуха, огня и воды,— то вы, возможно, попытаетесь превратить свинец в золото и потратите на это много времени. Если же, согласно вашей модели реальности, существует несколько десятков эле­ментов, образуемых неизменяемыми и неделимыми атомами, вы займетесь чем-нибудь другим. А если в вашей модели реаль­ности допустимо деление ядер, то весьма вероятно, что вы по­пытаетесь высвободить атомную энергию и создать ядерную бомбу. Итак, наш способ описания действительности,— согласно которому мемы определяют наше отношение к тем или иным ве­щам,— имеет большое значение в жизни.

По этой причине метамемы, о которых пойдет речь в данной книге, имеют столь важное значение. Безусловно, вы сможете обойтись в жизни и без этой информации,— греки, например, прекрасно жили без таблицы химических элементов. Тем не ме­нее, благодаря знаниям об отдельных элементах, мы получили практически все — от стали до микропроцессоров. Так и изуче­ние меметики может открыть перед нами новые возможности и помочь решить многие проблемы, казавшиеся до этого момен­та неразрешимыми: положить конец голоду в мире, нарушению прав человека, предоставить каждому ребенку возможность учиться и реализовать себя.

Похоже, что социальные проблемы — эти устойчивые, зараз­ные язвы нашей культуры — не собираются оставить нас в покое. Все считают их крайне нежелательными, но они по-прежнему передаются и распространяются. В рамках меметики перечис­ленные проблемы рассматриваются как психические вирусы, и эта наука — возможно, впервые в истории — предоставляет об­ществу достаточно мощные инструменты для того, чтобы спра­виться с ними.

«ХОРОШИЕ МЕМЫ» и