Я потерла затылок. Начиналась головная боль, думать становилось все труднее

– Я собиралась отнести доказательства, предоставленные демоном, в полицию, но теперь я не уверена, стоит ли делать это. Он не сказал ничего такого, что неопровержимо доказывало бы вину Дрейка, а если я попытаюсь объяснить инспектору Прусту, кто такой Бафамал, он упрячет меня в психушку.

– Возможно, если ты посмотришь запись, тебе что‑нибудь придет в голову, – предложила Офелия и положила рядом со мной видеокамеру. – Мне нужно идти проверить, все ли в порядке у Перди, а потом мы с тобой как следует подумаем и примем решение. Должен же быть какой‑то способ дать полиции понять, кто стоит за этими убийствами.

Я поблагодарила ее, и она ушла. Я полежала несколько минут, вскоре головная боль немного стихла, и я смогла шевелиться, не опасаясь, что у меня расколется череп или меня вытошнит. Я села и включила камеру, поморщившись, когда раздался голос демона – так громко, словно сам Бафамал стоял рядом со мной.

– Кто убил Аврору Довиль?

– Дрейк Вирео.

Я просмотрела запись от начала до конца, выключила камеру и еще раз обдумала слова демона. Что‑то в его словах смутило меня, где‑то внутри меня зазвенел сигнал тревоги, но мой переутомленный, полусонный мозг не мог понять, в чем дело.

– Ну, у нее все нормально, – сказала Офелия пятнадцать минут спустя, подтаскивая кресло к кровати. – Она очень расстроена, но твердо решила не закрывать клуб до следующего понедельника, когда будет оглашено завещание Венецианца. Знаешь, он обещал оставить «Черное и белое» ей в знак уважения, а также в уплату своего долга.

– Долга?

– Перди работала на него почти год. Она очень могущественная волшебница, и она немало потрудилась, обучая его нашему искусству.

Я потерла лоб. Головная боль снова усиливалась.

– Ну, теперь я совершенно ничего не понимаю и не слишком рада в этом признаваться. Я думала, что Венецианец был магом.