2015-06-26
529
Добрую печь без конфорок, без дверок и вьюшек не соорудишь, а в промороженной Сибири печь – и кормилица, и кровать, и больница; прогреешься на лежанке, косточки распаришь – вот и хворь тебя покинула. И почти в каждой избе на Ингоде-реке, на Шилке можно было видеть вылитые ссыльными поселенцами печные дверцы с выпуклым витиеватым рисунком, дверцы, на которых, как каторжное клеймо, виднелась надпись: «Петровский железоделательный завод».
Сосланные «в каторжные работы» декабристы на завод не допускались. Им придумывали пустые занятия, названные княгиней Волконской «монастырским наказанием», ибо администрация, и местная и столичная, боялись контактов: попытка Сухинова в 1828 году поднять каторжников произвела в Петербурге впечатление; если к этому добавить доносы бенкендорфовского шпиона Романа Медокса, который, пользуясь на первых порах доверием у декабристов, для своих корыстных целей поддерживал у правительства представление о Сибири как о пороховом погребе, готовом вот-вот взорваться, можно представить, как боялись в Петровске общения каторжников и ссыльных, а их здесь было более двух тысяч.
|
|
|
Только раз Николай Бестужев и Константин Торсон с невероятными предосторожностями были допущены на завод – застопорились машины, и местные мастера-самоучки не смогли их наладить сами. Администрация завода была поражена: небольшие усовершенствования – и машины стали работать куда лучше прежнего.
…Смотрю на прокопченные стены цеха, который раньше был всем заводом, и вспоминаю, что именно здесь была отлита плита на раннюю могилу той, что привезла в Сибирь стихи Пушкина.
На днях видели мы здесь
проезжающих далее Муравьеву-
Чернышеву и Волконскую-Раевскую.
Что за трогательное и возвышенное
отречение. Спасибо женщинам: они дадут несколько прекрасных строк нашей истории. В них, точно, была видна не экзальтация фанатизма, а какая-то чистая безмятежная покорность мученичества, которое не
думает о Славе, а увлекается,
поглощается одним чувством,
тихим, но всеобъемлющим.
П. А. Вяземская
