Подушечная почта

Синнетта все больше одолевало беспокойство по мере того, как день подходил к концу, а Хьюм, обещавший вернуть сегодня письмо Махатмы, все еще не появлялся. Он рано оставил редакцию, что­бы поскорее получить опять в свое распоряжение письмо, но придя домой, обнаружил, что его друга все еще нет,

— Не стоит беспокоиться, дорогой, – успокаива­ла его Пэйшенс, – ты ведь знаешь, Аллан появится
в нужное время.

«Нужное время» наступило для Хьюма уже по­сле того, как супруги попили чай. Возле резиденции Синнеттов остановилась коляска, и Хьюм, как всегда неторопливый и важный, направился к дому. Синнетт проводил его в кабинет.

— Я уже начал беспокоиться, – сказал он, бу­дучи не в силах полностью подавить свое нетерпе­ние, я собирался написать ответ...

— Это понятно. Но мне необходимо было кое над чем поразмыслить.

Хотя Хьюм и не склонен был удивляться чему бы то ни было, имеющему индийское происхождение, все же события последних недель его заинтересовали; несмотря на свою врожденную гордость и чувство собственного превосходства, он не мог не удивляться тому, что где-то здесь, возможно, находится хранилище высшей мудрости и живут су­щества, ее охраняющие. «Как же сделать так, – спрашивал он себя, – чтобы воспринимать и рас­пространять эту мудрость в интересной и доходчи­вой для Запада форме? Особенно, если она содержит в себе (а он подозревал, что так оно и есть) более глубокое знание природы, чем когда-либо достигав­шееся наукой. Какой это был бы триумф!» Однако он чувствовал, что Кут Хуми Лал Сингх был не до конца искренен в оценке возможностей Запада и западного образа мышления.

— Кут Хуми не прав относительно европейского характера, – сказал он, наконец, усаживаясь и принимая предложенную Синнеттом сигару. – К образованному европейцу нужен особый подход и найти его сможет только тот, кто очень хорошо знаком с его природным характером.

В то же время всем своим видом Хьюм, каза­лось, говорил: «И я как раз такой человек».

— Да, я согласен, – сказал Синнетт, – но этот Брат, похоже, знает кое-что о Западе. Если ты помнишь, мадам Блаватская говорила, что он обу­чался в европейских университетах. Наверняка, он знаком и с его историей.

— Но это отнюдь не значит, что он ее правиль­но интерпретирует, – возразил Хьюм. – По крайней мере – не все он может интерпретировать верно.

Прежде чем ответить, Синнетт наполнил два стакана виски с содовой. Затем взял письмо со стола, куда его положил Хьюм. Сам он никогда бы не позволил, чтобы письмо покинуло его письмен­ный стол с какими бы то ни было помарками или исправлениями. Но, вспомнив объяснения Е.П.Б., а также ее слова о том, насколько заняты Братья, он подумал, что само появление письма – уже большая удача. Не следовало забывать, что Махатма – не англичанин. Кроме того, самым важным все же было содержание, а не форма.

— И все-таки, Хьюм, это очень важное пись­мо, – сказал он, наконец, – и меня оно очень поразило. Я отвечу на него и посмотрю, захочет ли Брат продолжить эту переписку и поделиться со мной хотя бы частью всего этого знания. Мне кажется, он не будет возражать, ведь он сам пишет, чтобы я работал с тем, что у меня есть, а позже он предоставит мне всю необходимую информацию. Это, по крайней мере, обнадеживает.

— Как ты уже слышал, я тоже собираюсь напи­сать ему, – сказал Хьюм. – Как и ты, я хочу знать
больше. Пока что я не удовлетворен, Синнетт.

— Да и можно ли вообще достичь в этом полного удовлетворения? Ну что ж, давай продол­
жим. Мы уже обсуждали с президентом и Е.П.Б. возможность создания филиала Общества в Симле.
Мы, возможно, могли бы создать и свое отдельное Общество, полностью от них независимое. Вообще-
то Олькотт мне нравится, но он немножко путаник. А мадам – непредсказуема, как циклон, и, я должен признать, иногда просто невыносима, какой бы очаровательной она ни была все остальное время. К тому же, организация чего-либо – это не по ее части.

Хьюм засмеялся.

— Хорошо сказано! Но идея действительно не­плоха. Я понимаю так, что ты предлагаешь создать здесь нечто отличное от регулярно действующего филиала головного Общества. Это, конечно же, даст нам большую свободу. Если бы нам удалось убедить этого Брата поддерживать контакт непосредственно с нами, то наша переписка, а быть может, даже и непосредственное общение уже не зависели бы от мадам Блаватской; и правила мы смогли бы уста­навливать свои собственные, не спрашивая разреше­ния у Полковника.

— Да, – задумчиво произнес Синнетт, – мне кажется, эта мысль неплоха. Я над этим подумаю.

Хьюм задержался еще на некоторое время, что­бы подробнее обсудить задуманный план. К моменту его ухода этот план уже четко вырисовывался у Синнетта в уме, и потому он решил без промедле­ния приступить к составлению ответного письма, пока в памяти еще свежи все необходимые мысли.

Если кто-нибудь из членов Братства, – писал он, – примет под свое покровительство новообразованную организацию и сам будет направлять ее деятельность, поддерживая беспрепятственный и не­посредственный контакт с ее лидерами; и если он при этом представит убедительное доказательство того, что он действительно обладает высшим знанием о силах природы и свойствах человеческой души, ради укрепления уверенности в правильности его руководства, – то при этом можно будет достичь гораздо большего, нежели в условиях разного рода ограничений, налагаемых президентом и при наличии постоянной угрозы вмешательства с его сторо­ны.

Синнетт также указал, что в их планы входила организация особой группы для изучения оккультиз­ма, при этом другие цели и задачи, преследуемые собственно Теософским Обществом, группа перед со­бою ставить пока не будет. Махатме следовало по­нять, что разум европейца не такой уж безнадежно невосприимчивый, как он отзывался о нем в пись­ме1. Синнетт также добавил, хотя и не знал, на­сколько весомо прозвучит в данной ситуации этот аргумент, что пока он не видит достаточно основа­тельных причин для того, чтобы менять привычный ему образ* жизни2.

В душе он надеялся, что прибегать к таким радикальным мерам ему все же не понадобится, это сулило бы не только значительные и болезненные перемены в его собственной жизни, но и дополнительные неудобства и сложности для его семьи и друзей.

При следующей встрече Хьюм рассказал ему, что он уже написал письмо Махатме и что мадам Блаватская согласилась переслать его.

Хьюм, похоже, не так боялся радикального из­менения своего образа жизни, он даже заявил о своей готовности бросить все и стать отшельником, если при этом ему предоставлялся шанс научиться оккультизму, чтобы затем поведать о нем миру; сам он не сомневался в своей способности преобразовать западное мышление, в особенности – научный мир, поскольку практически не было такой отрасли науки, с которой он не был бы более или менее знаком. Хьюм перечислил и определенные условия, на ко­торых он был согласен на эту жертву. Он также настаивал на необходимости организации особой группы для изучения оккультизма, полностью неза­висимой от Теософского Общества и подотчетной только Брату, который согласился бы наставлять и направлять их.

Синнетту предложения Хьюма показались черес­чур радикальными, чтобы он мог принять их, и ему оставалось только удивляться, готов ли его друг на самом деле пойти так далеко в том случае, если Брат примет его предложения.

Как и в первом случае ему пришлось ждать ответа на свое письмо в течение нескольких дней. Похоже, что Махатма в это время находился не в монастыре Толинг, но определить, где он был во время составления второго письма, не представля­лось возможным3. Впоследствии Синнетт узнал, что он был где-то в Кашмирской долине, куда прибыл для консультации с Махачоханом по поводу предложения Хьюма4.

Первая же фраза в новом письме была едва ли менее сногсшибательной, чем в первом, но точно такой же недвусмысленной:

«В этой переписке мы преследуем противополож­ные цели, и так будет продолжаться до тех пор, пока не будет внесена полная ясность в вопрос о том, что оккультная наука опирается на свои соб­ственные методы, столь лее конкретные и обяза­тельные, как и методы, используемые ее антиподом – физической наукой».

«Ясно, – подумал Синнетт, еще раз перечитав эти слова, – он собирается сделать мне выговор. Интересно, в чем же я ошибся?»

Он вновь углубился в чтение: «... тот, кто желает пересечь границу невидимого мира, никогда не может заранее знать, каким путем ему надле­жит следовать; точно так же, как путешественник, пытающийся проникнуть в тайные уголки благосло­венной Лхасы, не может сам себе служить проводником. Тайное знание никогда не было достоянием широкой публики и никогда не будет до тех пор, пока не настанет день, когда наша религиозная философия станет всеобщей».

В письме также подчеркивалось, что во все времена лишь очень немногим людям удавалось проникнуть в тайны природы.

«Адепт – это редкий алмаз, даже среди уст­ремленных. И для того, чтобы стать адептом, необходимо подчиниться внутреннему порыву души, вопреки благоразумным рассуждениям, продиктованным светской наукой, или соображениями практиче­ской выгоды».

Махатма говорил, что уже получил отправленное м-ром Хьюмом письмо, и сообщал также, что напишет каждому из них отдельно, поскольку их мо­тивы и цели носят диаметрально противоположный характер и потому «... ведут к разным результатам». Таким образом, «самым первым и самым главным аргументом при решении – принять или отвергнуть ваши предложения – будет являться внутренний мотив, побуждающий вас обращаться к нам за наставлениями».

Далее Учитель подробнее рассматривал мотивы м-ра Синнетта.

«Вами двигали: (1) желание получить положи­тельные и неопровержимые доказательства сущест­вования таких сил природы, о которых наука ничего не знает; (2) надежда когда-нибудь обрести знание о них – и чем скорее, тем лучше, поскольку Вы не любите ждать, – для того, чтобы получить воз­можность: (а) продемонстрировать их существова­ние некоторым избранным западным умам; (б) рас­сматривать будущую жизнь как объективную реальность, основанную на фундаменте Знания, а не веры; и (в) узнать, наконец, всю правду о нашей Ложе и о нас (и это наиболее важный из всех Ваших мотивов, хотя, пожалуй, также и наиболее оккультный, и наиболее тщательно скрываемый)...»

Эти мотивы, как уверял его Махатма, являлись эгоистичными с точки зрения Братства.

«Вам необходимо знать, - писал он, – что основная цель Т.О. – отнюдь не удовлетворение лич­ных устремлений, но служение ближним».

Он напоминал англичанину: «... Вы все время подыскивали аргументы для того, чтобы отказаться от идеи вселенского Братства, подвергая сомнению его полезность, и советовали реорганизовать Т.О. на принципах школы по изучению оккультизма. А это, мой уважаемый и драгоценный друг и Брат, – абсо­лютно недопустимо!»

Дочитав письмо до этой фразы, Синнетт почув­ствовал, что его эмоции пришли в полный беспорядок. Ему было больно слышать в свой адрес обвинения в эгоизме, в то время как сам он ни на секунду не сомневался в своем собственном благо­родстве и даже, в некоторой степени, проявлял снисходительность, предлагая свои услуги в качестве распространителя оккультского знания. Однако в ду­ше он признавал слова Махатмы полностью спра­ведливыми и понимал, что самым правильным бу­дет отнестись к ним с уважением. Секундная вспышка негодования неожиданно сменилась, хотя и мимолетным, но озарением, проникновением в суть сказанного его корреспондентом, и впервые Синнетт почувствовал нечто похожее на благоговей­ное смирение.

Читая письмо далее, он наткнулся на произве­денный Махатмой анализ «условий», на которых он (Синнетт) соглашался начать обучение «ради обще­ственного блага». Как и ранее прочитанное, анализ этот не принес ему чувства самоудовлетворения.

Но, пожалуй, наиболее убийственной частью письма было жесткое указание на то, что он был несправедлив по отношению к двум своим друзьям, приобщившим его самого к оккультной философии, предлагая исключить их из той теософской же ас­социации, которую он планировал создать, тем бо­лее, что одному из них он был обязан самим фактом получения письма от Брата. Махатма заста­вил его со всей ясностью увидеть сложившуюся ситуацию с противоположной стороны и указал ему на недостаток благодарности и благородства.

Махатма уверял Синнетта в том, что ни мадам Блаватская, ни полковник Олькотт не станут вмешиваться в дела филиала Теософского Общества в Симле (предварительно названного им Англо-Индийским отделением), но что «... новое Общество, если оно когда-нибудь будет создано, должно действи­тельно являться (что должно быть конкретно от­ражено и в его названии) отделением головной орга­низации, то есть Британского Теософского Общества в Лондоне, и должно вносить свой посильный вклад в жизнеспособность и полезность этого Общества, пропагандируя свою главную идею - идею Вселенского Братства, а также другими практическими способа­ми».

Далее в письме шла речь о высказывании са­мого Синнетта относительно того, что некоторые недавние феномены не оставляли никакой возмож­ности для сомнений, и об убежденности в том, что если бы его предложение было принято, то количество столь же «доказательных феноменов могло бы увеличиваться ad infinitum5».

«Это верно, –соглашался Махатма, – феномены могут производиться в любом месте, где постоянно присутствует наш магнетизм и другие необходимые условия, так что нам вовсе не обязательно дейст­вовать через посредство слабого женского тела, в котором, как сказали бы мы, большую часть времени бушует жизненный циклон». («А ведь это – в точ­ности мои слова», – подумал Синнетт, прочитав эту фразу.)

Далее Учитель добавлял со всей откровенностью: «Но каким бы несовершенным ни был наш видимый посредник – даже таким несовершенным и неподхо­дящим, как она, - все-таки она – это самый лучший выбор из всех, на ком мы сейчас могли бы остано­виться...».

В заключение Махатма уверил Синнетта в своей готовности продолжить переписку, если тот примет предложенные им условия.

Но, встретившись опять со своими гостями, Синнетт обнаружил, что испытывать к ним добрые чувства ему было гораздо легче, когда он читал посвященные им слова в письме Махатмы, нежели сейчас, находясь с ними рядом. Он никак не мог заставить себя не замечать некоторую, как ему казалось, грубоватость Олькотта и никак не мог пре­одолеть своего двойственного отношения к Е.П.Б., несмотря на всю свою решимость быть терпимым в отношении ее характера. Ему пришлось напом­нить себе, что знать, как нужно поступать, – это намного легче, чем действительно поступать, как нужно.

Вечером к ним в гости пришли Хьюмы, чтобы вместе отобедать. На этот раз к ним присоединилась их дочь – Мери-Джейн (которую обычно называли просто Минни), до этого довольно долго гостившая где-то со своей подругой. Все считали своим долгом ее поприветствовать, и приглашения сыпались бук­вально со всех сторон. Надо признать, что она была довольно привлекательной девушкой, хотя и выгля­дела все время недовольной и, похоже, совсем не стремилась к сближению со своими новыми знако­мыми. Говоря по совести, она смотрела на них несколько свысока, хотя они и не замечали – или старались не замечать – этого. И все же Е.П.Б., находившаяся в тот день в превосходнейшем рас­положении духа, проявила к ней интерес, и вскоре ей удалось вовлечь Мери-Джейн в разговор, хоть и несколько натянутый.

За столом, как обычно, говорили о Махатмах6, и Синнетт отметил, что, несмотря на виртуозное владение английским языком и совершенство стиля, Махатма Кут Хуми все же использует иногда такие обороты речи или выражения, которые сами англи­чане никогда бы не стали использовать. Например, обращения: «Уважаемый Брат и Друг» – в первом письме, или «Многоуважаемый Сэр и Брат» – во втором.

— А как же ему следовало написать? – спросила миссис Хьюм.

— Ну, возможно, Мэгги, англичанин бы написал просто «Мой дорогой Брат», – пояснил он. – И вот еще один интересный факт: он, похоже, не находится постоянно в одном и том же месте – в какой-нибудь Ложе, например. Мне показалось, что во время написания своего второго письма он находил­ся не в монастыре Толинг, но где он был – я точно не знаю, поскольку он этого не уточнял. Но что меня более всего беспокоит, так это то, как мы дальше будем продолжать переписку, когда мадам Блаватская отсюда уедет.

Он выжидающе посмотрел на нее. Все уже зна­ли, что она и Полковник собираются вскоре уехать, чтобы продолжить свое путешествие по северным городам Индии.

Е.П.Б.ободряюще улыбнулась.

— Трудно сказать, – призналась она, – но на вашем месте я бы не беспокоилась. Если он сказал, что собирается переписываться с вами дальше, зна­чит он найдет для этого средства.

Затем она перевела разговор на используемую Махатмой орфографию; потом перешли на другие темы; и Синнетт никак не смог улучить возможность с глазу на глаз переговорить с Хьюмом относитель­но содержания второго письма. В конце концов, семейство Хьюмов направилось к себе домой.

В эту ночь и на следующий день произошел ряд событий, необыкновенно воодушевивших Синнетта7. Посреди ночи он неожиданно проснулся, яв­ственно ощущая чье-то присутствие в своей комнате, причем он тут же понял, что этот кто-то –не кто иной как Махатма Кут Хуми (чье физическое тело в этот момент пребывало в Кашмирской долине). Это продолжалось в течение каких-нибудь секунд, после чего он вновь уснул.

Однако в сон погрузилось только его тело; сам он при этом продолжал бодрствовать, ощущая себя в соседней гардеробной комнате, где находился еще один Брат (позже полковник Олькотт отождествил его с Учителем Сераписом). Он тоже промелькнул перед ним как бесплотное видение, прежде чем Синнетт окончательно забылся во сне.

На следующее утро он совершенно ясно вспом­нил все, виденное им ночью, поэтому он не удивился, обнаружив на своем столе записку от Махат­мы со следующими словами:

«Во сне или, по крайней мере, в видениях,не должно быть 'места сомнениям', если, конечно, правильно понять смысл виденного.... Я надеялся убе­дить Вас в реальности своего появления в Вашем доме прошлой ночью тем, что кое-что унес оттуда с собой. Ваша супруга получит это обратно на вершине горы».

Записка была подписана тем же именем, что и два ранее полученные им письма8.

Несомненно Махатма знал об их планах устро­ить в этот день пикник на вершине одной из близлежащих гор, пригласив туда несколько гостей. Должно быть, их действительно ожидает там нечто интересное.

Утром у него так и не появилось возможности рассказать Е.П.Б. о записке и о ночном происшествии, да он и не собирался, по правде говоря, делать этого. Он просто решил ждать, что же произойдет дальше. Он знал, что Е.П.Б. все утро находилась в гостиной вместе с его женой, и он слегка досадовал на то, что она задерживается там так долго неизве­стно по какой причине. Но все же в продолжение всего утра, вплоть до их отъезда на пикник, она постоянно находилась в присутствии Пэйшенс Син­нетт. Е.П.Б. и Пэйшенс отправились на пикник в джаипанах.

Синнетт однако же успел написать несколько слов благодарности Махатме за подтверждение его ночного визита и вручить эту записку мадам Блаватской как раз перед ее отъездом, попросив отпра­вить написанное по адресу. Она с готовностью при­няла записку и, пока он мог видеть ее, продолжала сжимать ее в своей руке. Он не имел ни малейшего представления о том, как она переправила ее адресату, но когда они прибыли на место пикника, записки у нее уже не было.

Во время завтрака Синнетт заметил, что Е.П.Б. вдруг замерла, как будто прислушиваясь к чему-то; это ее состояние было ему уже хорошо знакомо, и он окончательно уверился в том, что ожидаются какие-то удивительные события.

— Учитель Кут Хуми спрашивает, где бы вы хотели найти ту вещь, которую он посылает вам, – сказала Е.П.Б. удивленно.

На мгновение воцарилась тишина. Затем м-р Синнетт указал на подушку, на которой возлежала одна из присутствующих дам, и сказал: «В ней». Он даже самому себе не смог бы объяснить свой выбор; просто это было первое, что пришло ему в голову.

Но Пэйшенс тотчас же воскликнула: «Ой, пусть лучше она будет в моей подушке!»

Он подумал, что так действительно будет надеж­нее, поскольку это была подушка из их гостиной, и потому все утро она находилась перед глазами его жены; следовательно, он мог быть уверенным в том, что с этой подушкой не мог быть подстроен никакой трюк.

— Хорошо, – согласился он.

Е.П.Б., не вмешивавшаяся в разговор с тех пор, как она передала Синнетту вопрос Махатмы, теперь подтвердила, что Махатму это вполне устроит.

— Положите подушку под ваш коврик, дорогая, – сказала она Пэйшенс.

Пэйшенс повиновалась, и подушка около мину­ты лежала под ковриком. Затем Е.П.Б. знаком показала, что ее уже можно достать.

Вскрыть подушку оказалось не так-то просто. Она была аккуратно прошита со всех сторон без малейшего зазора. С помощью своего перочинного ножа Синнетт разрезал стежки один за другим, пока, наконец, полностью не распорол одну сторону. И тогда обнаружилось, что перья зашиты в еще одну, внутреннюю наволочку, прошитую так же основа­тельно. В конце концов, вскрыли и ее, и Пэйшенс начала проверять ее содержимое.

— Ой, тут что-то есть! – восторженно воскликнула она и извлекла из перьев листок бумаги, свернутый треугольником. На обороте был написан ад­рес:

А. П. Синнетту, эсквайру,

для передачи миссис Синнетт.

Он прочел вслух:

«Мой Дорогой Брат, я поместил брошь № 2 в это весьма необычное место9, просто чтобы пока­зать Вам, насколько это на самом деле просто – производить феномены, и как легко в то лее время усомниться в их подлинности. Думайте об этом, что хотите, можете даже считать меня соучаст­ником ловкого трюка.

Я постараюсь решить проблему обмена коррес­понденцией, о которой Вы говорили прошлым вечером. Один из наших людей вскоре посетит Лахор и севе­ро-западные провинции', с ним я передал для Вас адрес, которым Вы сможете постоянно пользовать­ся; если, конечно, Вы не предпочтете этому поду­шечную почту. Пожалуйста, обратите внимание на то, что настоящее письмо отправлено не из "Ло­жи", а из Кашмирской долины.

Более, чем когда-либо, Ваш Кут Хуми Лал Синг»10.

Из последнего абзаца письма, а также из обра­щения, в котором он намекал на его замечание о том, как бы начал свое письмо англичанин, Синнетт понял, что Махатма был в курсе их вчерашнего разговора за столом.

Когда в подушке было найдено письмо, Синнетт подумал сперва, что это мог быть ответ на его записку с благодарностями, написанную накануне отъезда на пикник; его слегка разочаровало то, что письмо было написано на другую тему, однако до­сада мгновенно забылась, когда Пэйшенс, еще немного поискав среди перьев, вытащила из подушки брошь.

— Но ведь это же моя брошь! – изумленно сказала она. – Как она только здесь появилась? Она у меня уже много лет; и обычно я ее оставляю на своем туалетном столике, если она мне не нужна,
но сегодня утром я не обратила внимание на ее отсутствие.

Синнетт взял у нее брошь и осмотрел ее.

— Это и в самом деле твоя брошь, – сказал он, – но у нее появилось кое-что новое.

Он вернул брошь Пэйшенс, и она заметила на ее тыльной стороне инициалы – «К.Х.»

— Поразительно! В самом деле – поразительно! Все присутствующие собрались вокруг нее, также

желая рассмотреть находку. Она вдруг почувствова­ла, что не желает передавать эту брошь ни в чьи руки, и осторожно приколола ее себе к платью.

— Теперь она бесценна, – объяснила Пэйшенс. Перед тем как покинуть место пикника, Синнетт написал еще одну благодарственную записку для Махатмы и передал ее Е.П.Б. На этот раз он ехал домой впереди вместе с женой и потому опять не мог видеть, как эта записка была передана.

Однако инцидент на этом исчерпан не был. Когда вечером Синнетт развернул за обеденным столом свою салфетку, из нее выпала еще одна записка. Без всяких приветствий, Махатма сразу же перешел к делу:

«И еще несколько слов: почему Вас расстроило то, что Вы не получили прямого ответа на свою предыдущую записку? Я получил ее не позже чем через минуту после того, как уже были подготовле­ны потоки11 для выполнения феномена с "подушечной почтой".

И поскольку я уже убедил Вас в том, что человеку в Вашем положении вряд ли следует бояться быть "одураченным", то необходимости немедленно писать ответ я не чувствовал. Я хочу попросить Вас об одном деле: теперь, когда Ваши желания удовлет­ворены (а Вы – единственный человек, которому когда-либо и что-либо было обещано), не попробуете ли Вы переубедить влюбчивого майора12 и объяснить ему его неправоту и несправедливость.

Искренне Ваш, Кут Хуми Лая Сингх».

В своей книге «Оккультный мир» Синнетт напи­сал об этом письме следующее:

«Могло показаться, что употребление слова по­токи вносило какую-то ясность в понимание того процесса, о котором Махатма упомянул как о чем-то самоочевидном, но который вся европейская наука сочла бы чудом». Но для всех, кто при этом при­сутствовал, – писал он, – это было «так же реально, как и та комната, в которой мы находились»13. И все же Махатмы знали, что «вокруг умов западных ученых предрассудки и упрямство, ученое невежество и рафинированная тупость создали непроницаемую стену, через которую ни за что не смогли бы пробиться ни все наши факты, ни весь наш опыт»14. Благодаря этим трем письмам и связанным с ними событиям, Синнетт окончательно отбросил все сомнения в реальности существования Махатм и в их способностях. Хотя он проявлял временами скептицизм и подвергал сомнению некоторые детали и хотя его всегда огорчало то, что ему ни разу не было позволено лично встретиться со своим коррес­пондентом и, в конце концов, их переписка была прервана, Синнетт сохранял веру в Махатм всю свою жизнь.

Глава V