Глава xXXIV

Процесс Эссекса и Саутгемптона. Обвинительный акт, составленный против Эссекса, не отличался особеннойстрогостью. В нем халатное ведение ирландских дел не объяснялосьгосударственной изменой и подчеркивалось только, что он ослушался приказаниякоролевы и вступил в бесславные, опасные переговоры с Тайроном. ФренсисБэкон сначала не принимал участия в заседаниях суда. Но так как он предложилкоролеве свои услуги в этом процессе, то ему поручили привлечь Эссекса кответственности за то, что он не отказался от сочинения некоего Хейворда,посвященного ему в неподобающих выражениях. Однако Бэкон пошел дальше. Онобратил почему-то очень настойчиво внимание суда на несколько страстных фразв одном письме Эссекса к лорду-канцлеру, где говорилось о "зачерствеломсердце" королевы и о ее гневе, "подобном грозе". Человек, стоявший так же близко к Эссексу, как Бэкон, и менеедороживший благосклонностью королевы, не принял бы подобного поручения. АБэкон не только навязался, но пошел даже дальше, чем от него требовалось. Едва ли он имел поэтому впоследствии право сказать в своей"Самозащите", что им руководило прежде всего желание быть адвокатом Эссексаперед лицом королевы. Впрочем, он считал, кажется, новое примирение междукоролевой и Эссексом - самым вероятным исходом этого дела. Весьма возможно,что он настраивал так же, как и впоследствии, королеву в частных беседах наболее миролюбивый тон. Приговор, произнесенный лордом-канцлером, был не очень строг. Эссексобязывался отказаться на время от всякой общественной деятельности и невыходить из своего дома, "пока королева не удостоит вернуть ему вместе спрощением свободу". Бэкон не считал, по-видимому, дело Эссекса бесповоротно проигранным. Восторожно написанном письме он старался объяснить ему свое поведение итотчас же получил от благородного графа прощение, которое едва лизаслуживал. Бэкон заявлял, что после интересов королевы и интересов родины,- судьба Эссекса ему ближе всего. Он составил для него письмо, которое тотдолжен был представить королеве, затем письмо, адресованное будто бы на имяЭссекса его столь преданным братом Энтони, и, наконец, ответное посланиесамого Эссекса, - настоящий шедевр дипломатического искусства. Все этиписьма, доказавшие удивительную способность Бэкона подделаться под слог двухстоль разнообразных людей, должны были при случае попасть в руки королевы.Бэкон позаботился в тех письмах с макиавеллистической тонкостью о том, чтобывыставить себя перед королевой в самом благоприятном свете. Эссекс был какбудто убежден, что Бэкон перешел на сторону королевы, а Энтони полоннадежды, что Елизавета окажет ему (т. е. Бэкону) ту милость, которую онзаслужил "своими поступками и тем, что он выстрадал". Однако Бэкону неудалось повлиять на Елизавету так, чтобы она вернула Эссексу прежнее место вее сердце. Правда, в августе, следовательно, через несколько месяцев послеприговора Эссекс был отпущен на свободу, но доступ к королеве ему былзапрещен, и ему намекнули, что он все еще находится в немилости. Кромеродственников его почти никто не навещал. Ко всем этим невзгодамприсоединилось еще то обстоятельство, что он запутался в долгах. Упомянутаявинная монополия, которая была главным источником его доходов и от которойзависело его экономическое спасание, прекратилась в следующем месяце. Эссекс переходил от надежды к страху, от грусти и раскаяния кмятежнической ярости так быстро, что вскоре потерял всякое внутреннееравновесие. То он писал королеве смиренные письма, исполненные льстивыхслов, то говорил о ней, - по свидетельству его друга сэра Джона Харрингтона- так, как не выражается о женщине мужчина, обладающий здравым умом вздоровом теле. Катастрофа надвигалась. Иссякли источники доходов. Исчезла надежда накоролеву. Кроме того, Эссекса мучил ложный страх, будто враги, лишившие егобогатства, хотят лишить его также жизни. Он вообразил, что Роберт Сесильударился в интриги и мечтает передать престол испанской инфанте. Полныйотчаяния он решил, что необходимо как для собственной безопасности, так идля блага родины принудить хотя бы силой королеву принять его и отстранитьот себя теперешних советников. Так как он опасался, что его могут опятьсхватить и на этот раз заключить в Тауэр, то он в 1601 г. решил привести висполнение давно лелеянный план - захватить врасплох весь двор. Саутгемптон отдал свой замок Друри-хаус в распоряжение партиинедовольных. Они наметили в общих чертах план, как взять замок Уайтхолл,причем Эссекс должен был заставить королеву принять его. Время исполнениязаговора должно было совпасть с прибытием шотландских послов. Пятого февралянесколько друзей лорда отправились в театр "Глобус" и обещали каждому актеруодиннадцать лишних шиллингов, если они поставят седьмого числа драму онизложении и убийстве короля Ричарда II. В феврале Эссекс созвал своихприверженцев в свой дворец Эссекс-хаус. Правительство, встревоженное этимиизвестиями, вызвало его в Лондон 7 февраля 1601 г. Эссекс извинилсянездоровьем и пригласил немедленно своих друзей к себе. Вечером того же дняу него собралось 300 человек. Однако окончательный план предприятия не былсоставлен. Эссекс сообщил, что его жизнь находится в опасности, и что в этомон подозревает Рэлея и Кобгема. Утром 8 февраля явился лорд-канцлер с тремядругими лордами, чтобы узнать, по приказанию королевы, обо всемсовершающемся в замке. Он потребовал, чтобы Эссекс вступил с ним впереговоры и заявил, что королева выслушает все его жалобы, если он толькораспустит своих приверженцев. Эссекс говорил очень неопределенно, будтопокушаются его убить в постели, будто с ним поступили вероломно и т. п. Темвременем в толпе заговорщиков раздавались крики: "Милорд, они обманываютвас! Они хотят вас погубить! Вы теряете время!" Эссекс повел лордов в свойдом. Его вооруженные друзья продолжали кричать: "Убейте их!", "В окнолорда-канцлера!" или "Задержите их в качестве заложников!" Эссекс заперлордов как пленных или заложников в своей библиотеке, затем он вернулся, и скриком "во дворец!" все хлынули из ворот. В самый последний момент Эссекс узнал, что двор уже принял все меры,стража удвоена, вход в замок заперт. Ввиду этого было решено взбунтоватьпредварительно город. Для этого понадобились лошади. Хотя за ними послали,но их все еще не было. Все горели таким нетерпением, что не дождались прибытия лошадей. Толпа,состоявшая из нескольких сот человек с Эссексом, Саутгемптоном, Рутлендом,Блоунтом и другими знатными кавалерами во главе, отправилась пешком поулицам Сити, не имея ни настоящего предводителя, ни ясно выработанногоплана. Эссекс не обратился с речью к народу, а кричал только, как полоумный,что его хотят убить. Стеклось множество народа, примкнувшего к шествию. Ноникто не был вооружен: все являлись только в качестве зрителей. Тем временемпо городу разъезжали, по распоряжению правительства, высшие сановники,извещая народ о том, что Эссекс бунтовщик. После этого некоторые из егосоучастников отделились от него. Против него были высланы войска. Эссексдобрался с большими затруднениями вместе с остатком своих приверженцев пореке в Эссекс-хаус. Замок был осажден. К вечеру Эссекс и Саутгемптон открылипереговоры. В десять часов они сдались со своими людьми под условиемрыцарского обхождения и законного процесса. - Пленные были отведены в Тауэр. Здесь Бэкон вмешивается вновь и на этот раз роковым образом в жизньЭссекса. Он, собственно, не был обязан принять участие в процессе. А если быдаже его должность принуждала его к этому, то такт требовал воздержаться оттакой роли. Бэкон не был прокурором, а только членом "ученого совета"! Таккак он был другом Эссекса, то правительству его участие в процессе былоочень желательно. Он был одновременно и свидетелем, и адвокатом. Бэконапригласили не в качестве "члена ученого совета", а только "как другаобвиняемого". 29 февраля собрание из 25 пэров и 8 судей судило Эссекса иСаутгемптона. Уже 17 числа в Тауэре был обезглавлен Томас Лей, один изкапитанов ирландской армии Эссекса, который 8 февраля пытался насильнопроникнуть во дворец. Теперь, когда дело Эссекса было заведомо проиграно, Бэкон стремилсятолько к тому, чтобы оказать услуга торжествующей партии и прослыть вернымподданным королевы. В своей первой обвинительной речи против Эссекса ондоказывал, что попытка Эссекса взбунтовать город, которая была вдействительности импровизированной, подготовлялась в продолжение трехмесяцев, и что Эссекс лгал, утверждая, что только страх перед могущественнымврагом побудил его к такому шагу. Он сравнивал Эссекса с Каином, с первымубийцей, который ведь тоже оправдывал свое преступление, и с Пизистратом,который, ранив себя, бегал по улицам Афин с криком, что его хотели убить. Насамом деле у лорда Эссекса не было врагов. Эссекс возражал, что мог быпривести свидетельство самого мистера Бэкона, который обещал ему заступитьсяза него перед королевой. Ведь он написал ей с большим искусством письмо,которое он, Эссекс, подписал своим именем. Он написал также письмо будто быот имени брата Энтони, с ответом Эссекса, и все это должно было бытьпредставлено королеве. - "Оба письма принес мне Госнолд и в том, котороебыло написано от моего имени, Бэкон защищал меня в высшей степени тепло отмоих врагов, на которых указывал достаточно прозрачно". Этот ответ задел Бэкона за живое. На другой день он обрушился на своего благодетеля с еще более злобнымии опасными доводами. Он сравнивал Эссекса со знаменитым герцогом Гизом, тожедворянином и мятежником. "Не на свою свиту рассчитывали вы, - восклицалБэкон, - а на поддержку города! Когда герцог Гиз поднял восстание, он явилсяв одном только белье, в сопровождении только восьми человек, на улицы Парижаи нашел среди горожан ту помощь, которую вам здесь - слава Богу! - неоказали. И король должен был спасаться в костюме пилигрима от яростимятежников". Так как Эссекс упорно отрицал, что стремился к престолу и хотелпокушаться на жизнь королевы, то такое сопоставление было для него крайнеопасным. Эссекс и Саутгемптон были осуждены на смертную казнь. Особенный интерес представляет для нас расспрос, которому подвергсяпокровитель Шекспира, и данные им на суде показания. В одном частном письмеот 24 февраля Джон Чемберлен пишет: "Граф Саутгемптон говорил очень хорошо,хотя, на мой взгляд, слишком пространно. Он защищался очень энергично, какчеловек, не желающий умирать. Но все тщетно. Это было немыслимо. Потом онстал молить о пощаде и растрогал многих. Большинство было к нему хорошорасположено. Однако мне лично показалось, что он вел себя слишком малодушноперед гордым врагом, слишком разыгрывал подданного и слишком боялся смерти". Из собственных показаний Саутгемптона следует, что он при своемприбытии в Ирландию узнал о сношениях Эссекса с шотландским королем. Эссекспытался объяснить Иакову, что для него самого будет в высшей степени опасно,если правительство Англии будет находиться в руках их общих врагов. Пусть онпришлет войско. Тогда он, Эссекс, окажет ему поддержку своими ирландскимиотрядами, насколько это будет совместимо с его службой королеве. Вследствиеуклончивого ответа короля предприятие не состоялось, и Саутгемптон вскорераскаялся, что пожелал ему благополучного исхода. Лишившись своегоирландского поста, он отправился в Нидерланды: одна только мысль вдохновлялаего - расположить к себе снова королеву. В это время его друг и родственникЭссекс пригласил его к себе и упросил помочь ему добиться доступа ккоролеве. Скрепя сердце последовал он этой просьбе, не ради того, чтобывосстать на королеву, а только из любви к Эссексу. Теперь он раскаивается всвоем поступке, гнушается своим поведением и клянется на коленях посвятитькоролеве свою жизнь, если ее у него не отнимут. Саутгемптон производил впечатление вспыльчивого, но мягкого человека,находившегося под влиянием более сильной натуры. Он не позволил себе ниодного неблагородного замечания относительно своего друга и родственника,дело которого было заведомо проиграно. Саутгемптона помиловали и присудили кпожизненному заключению. Эссекс вышел из предстоявшего ему тяжкого испытания еще с меньшейстойкостью. Когда он узнал, что присужден к смерти, и что некоторые из егоприближенных разгласили тайные беседы и собрания в Друри-хаусе,происходившие по его инициативе, он за несколько дней до своей смертинастолько потерял внутреннее равновесие и чувство личного достоинства, чтоосыпал родственников, сестру, друзей, секретаря и, наконец, самого себяцелым потоком обвинений. А его недруги не дремали. Даже Рэлей, раздраженный не только старой враждой, а также последнимобвинением Эссекса, будто он покушался на его жизнь, боясь, что прежнийлюбимец королевы снова может быть помилован, написал Сесилю письмо, убеждаяего "не смягчаться", а поскорее привести в исполнение смертный приговор.Правда, такое неблагородное поведение как-то трудно вяжется с его гордымхарактером. Елизавета подписала сначала приговор, но потом разорвала бумагу; 24февраля она подписала вторично, и 25 февраля 1601 г. голова Эссекса пала подтремя ударами топора. Однако население Лондона не хотело признать своего любимца изменником.Оно исполнилось ненавистью к его палачу и к тем людям, которые, подобноБэкону и Рэлею, ускорили своей враждой исполнение смертного приговора. Правительство, желая оправдать свое поведение, издало брошюру "Обизмене покойного графа Эссекса и его соучастников", в которой доказывалосьпреступление знатного лорда; Бэкон принимал деятельное участие в еесоставлении. Хотя, правда, один из самых выдающихся биографов Бэкона, ДжеймсСпеддинг пытался доказать, что содержание брошюры вполне согласуется сфактами, но ему не удалось объяснить то характерное и веское обстоятельство,что в ней совсем не упоминается о выяснившемся на допросе полном нежеланииЭссекса прибегать к насилию, и что сама попытка взбунтовать Лондон была самапо себе крайне наивна и нелепа. Везде, где встречались в тексте подобныезаявления, отмечено на полях иногда почерком Бэкона, иногда почеркомпрокурора Кока сокращенное слово "от", т. е. "to be omitted" (пропустить).Так как протоколы дошли до нас, то их еще и теперь можно сравнить справительственной брошюрой. Бэкон, так богато одаренный природой, проникнутый сознанием своегоинтеллектуального значения, не был безусловно плохим человеком. Но сердцеего было холодно; он никогда не отличался благородством. Он стремился самымнедостойным образом к земным благам. Он был весь в долгах. А он так любилкрасивые дома и сады, массивные серебряные сервизы, крупные доходы и все,что облегчает приобретение подобных благ: высокие чины и почетные должности.Правда, ему следовало бы предоставить все эти удобства людям, которые былиодарены меньшими способностями. Он провел половину своей жизни попрошайкой, получал один обидный отказза другим и, тем не менее, всегда смиренно благодарил. Только один раз вмолодые годы он высказал в парламенте чувство справедливости и независимостьвзглядов. Однако, когда он заметил, что он этим вызвал негодование свыше, онтак сердечно раскаялся в неосторожности, словно совершил настоящеепреступление против политической нравственности, и так искренно умолялкоролеву о прощении, будто его уличили в краже со взломом. В своем поведенииотносительно Эссекса он доказал всю низость своего характера. Он любилповторять изречение, которое уже Цицерон подвергнул уничтожающей критике (втрактате "О дружбе"): "Любить следует лишь в той степени, чтобы потом быть всостоянии возненавидеть, а ненавидеть так, чтобы нетрудно было впоследствииполюбить". Именно так любил он Эссекса. Если его честолюбие достойно вообщеоправдания, то оно заключается в том смягчающем обстоятельстве, что он имелсамое высокое представление о своем значении для науки и был крепко убежден,что если он, представитель науки, займет высшие государственные должности,то от этого выиграет наука. Если вы посмотрите на портрет Эссекса, на эти правильные красивые чертылица, на это аристократическое и вместе с тем кроткое выражение глаз, наэтот высокий лоб, окаймленный курчавыми волосами, на эту роскошную русуюбороду, - то вы поймете, что народ должен был его избрать своим любимцем.Полная приключений жизнь соткала вокруг него из лучей славы ослепительныйореол. Хотя он дважды доказал свою полную несостоятельность каквоеначальник, но это не уменьшило восторженного отношения к нему толпы. Онне был ни дипломатом, ни стратегом, он был просто откровенным, вспыльчивымчеловеком, лишенным дипломатического такта; он был храбрым солдатом,совершенно незнакомым с наукой тактики. Он переоценивал, конечно, своевлияние на королеву. Он никак не хотел понять, что королева, находившаясяпод обаянием его личности, ни во что не ставила его политические советы. Онбыл слегка поэтом, писал премилые сонеты, протежировал людям, отличавшимсяумом и храбростью, был неимоверно щедр к друзьям и клиентам и пользовалсяискренними и теплыми симпатиями современных писателей и поэтов. Емупосвящено бесконечное количество книг. Трагическая смерть Эссекса отразилась, без сомнения, на жизнерадостном,веселом расположении королевы. Но рассказы о том, как ее потрясла смертьлюбимца, и о том, что ей слишком поздно вручили перстень Эссекса, являются,вероятно, простой легендой. Несомненно, во всяком случае, что Елизавета,разговаривая 12 сентября 1601 г. с герцогом Бироном, послом Генриха IV (аему не было никакой причины лгать), посетившим ее со свитой в 300 человек, оказненном любимце, вынула из шкафчика его череп и показала его Бирону снасмешливой улыбкой. Десять месяцев спустя этот фаворит французского короляпотерпел за подобное же преступление ту же самую позорную смерть. Его именемШекспир назвал героя одной из своих первых комедий. Смерть Эссекса огорчила еще меньше Бэкона. После кончины королевы,когда друзья Эссекса пользовались большим значением при дворе Иакова, Бэконбыл настолько бесстыден, что отправил Саутгемптону (хотя он еще находился вТауэре, но считался уже силою) письмо, где выражал свое опасение, что лордотнесется к нему с недоверием. Он говорил в заключение: "Клянусь Богом,великая перемена, происшедшая в государстве, не произвела во мне поотношению к вам никакой перемены кроме того, что теперь я могу быть спокойнотем, чем я, как вы хорошо знаете, искренно был всегда". Разумеется, тогда все подробности процесса Эссекса были в Лондоне нетак хорошо известны, как мы теперь их знаем. Но мы видим, что общественноемнение было возмущено поведением Бэкона, презирая в нем изменника, которыйревностнее других ускорил печальный конец своего покровителя. Мы видимдалее, что и Рэлей, за которым числилось такое множество заслуг, становитсяс этого момента одним из самых непопулярных людей в Англии. Все попыткиочернить Эссекса в глазах толпы не приводили ни к чему. Она по-прежнему егобоготворила. Если теперь поставить вопрос - как отнесся ко всем этим событиям,взволновавшим английский народ, Шекспир, бывший еще так недавно в хорошихотношениях с Саутгемптоном и косвенно с Эссексом, то придется ответить: онгорячо сочувствовал обвиняемым, принимал их судьбу близко к сердцу инегодовал на их врагов. Если, с другой стороны, остается бесспорным тот факт, что радостноенастроение Шекспира начинает исчезать как раз к тому времени, что всевпечатления, получаемые им от жизни и от людей становятся именно теперь всесумрачнее и сумрачнее, то позволительно предположить, что одной из первыхпричин возникающей в нем меланхолии является злосчастная судьба, постигшаяЭссекса, Саутгемптона и их друзей.