Глава xliv

Психология образа Гамлета. Хотя в "Гамлете", в отличие от прежних драм Шекспира, высказано впрямой форме весьма многое, исходящее из тайников душевной жизни самогопоэта, он все же сумел в совершенстве выделить из себя образ героя исамостоятельно поставить его. Из своих собственных свойств Шекспир дал емунеизмеримую глубину; но он сохранил ситуацию и обстоятельства в том виде,как они перешли к нему от источников. Нельзя, конечно, отрицать, чтовследствие этого он натолкнулся на затруднения, которые ему отнюдь неудалось преодолеть вполне. Старинное сказание с его грубыми контурами, егосредневековым кругом представлений, его языческими и присоединившимисяпозднее католически-догматическими элементами, его воззрением на кровавуюместь, как на безусловное право, - более того, как на долг индивидуума, -само по себе не особенно согласовалось с богатством идей, грез и чувств,которыми Шекспир наделил внутреннюю жизнь героя этой фабулы. Между главнымлицом и обстоятельствами возник некоторый диссонанс: королевский сын,стоящий в интеллектуальном отношении на одном уровне с Шекспиром, видитпризрак и вступает с ним в беседу. Принц эпохи Возрождения, прошедший курсзаграничного университета и имеющий склонность к философскому мышлению,молодой человек, пишущий стихи, занимающийся музыкой и декламацией,фехтованием и драматургией, и как драматург являющийся даже мастером, - в тоже время занят мыслью о личном совершении кровавой мести. Местами в драмеоткрывается как бы пропасть между оболочкой действия и его ядром. Но со своим гениальным взором Шекспир сумел, впрочем, воспользоватьсяэтим диссонансом и даже извлечь из него выгоду. Его Гамлет верит впривидение и - сомневается. Он внимает призыву к мщению и медлит исполнитьего. Большая доля глубокой оригинальности как этого образа, так и драмыпочти сама собою вызывается этим раздвоением между средневековым характеромфабулы и принадлежащей к эпохе Ренессанса натурой героя, - натурой стольглубокой и многосторонней, что она носит до некоторой степени отпечатоксовременности. В том виде, в каком образ Гамлета отлился под конец в фантазииШекспира, и в каком он живет в его драме, он является одним изнемногочисленных вековечных образов в искусстве и поэзии, которые, какодновременно созданный Дон-Кихот Сервантеса и разработанный 200 лет позднееФауст Гете, ставят поколению за поколением задачи для разрешения и загадкидля разгадывания. И если сравнить эти две бессмертные фигуры, Гамлета (1604г.) и Дон-Кихота (1605 г.), то все же Гамлет, без сомнения, окажетсянаиболее таинственным и интересным из них. Дон-Кихот находится в союзе спрошедшим; он наивный рыцарь, переживший свой век и среди рассудочного,прозаического времени раздражающий всех и каждого своим энтузиазмом иделающийся общим посмешищем; у него твердо очерченный, легко уловимыйпрофиль карикатуры. Гамлет находится в союзе с будущим, с новейшей эпохой;это - пытливый, гордый ум и со своими возвышенными, строгими идеалами онстоит одиноко среди обстановки испорченности или ничтожества, долженскрывать свое заветное "я" и всюду возбуждает негодование; у негонепроницаемый характер и постоянно меняющаяся физиономия гениальности.Знаменитое объяснение Гамлета, данное Гете в четвертой книге "ВильгельмаМейстера" (ГЛАВА XIII), клонится к тому, что здесь великое деяние предписанодуше, не имеющей сил его совершить. "В драгоценную вазу, в которой должны бырасти лишь прелестные цветы, здесь посадили дуб; корни его расползаются,ваза разбивается. Прекрасное, чистое, благородное, в высшей степенинравственное существо, но без физической силы, делающей героя, погибает подтяжестью бремени, которое оно не способно ни нести, ни стряхнуть с себя". Объяснение умно, глубокомысленно, но не совсем верно. Мы слышим в немдух гуманитарного периода, видим, как он пересоздает по своему образу фигуруВозрождения. Гамлет не так уж безусловно "прекрасен, чист, благороден, ввысшей степени нравственный человек", - он, говорящий Офелии поражающиесвоей правдой, незабвенные слова: "Я сам, пополам с грехом, человекдобродетельный, однако, могу обвинять себя в таких вещах, что лучше бы мнена свет не родиться". Фраза, подобная этой, заставляет казаться приторнымиприлагательные Гете. Правда, тотчас же после этих слов Гамлет приписываетсебе дурные свойства, которых у него нет вовсе, но этот отзыв о себе в егообщих чертах, наверное, искренен и под ним подпишутся все лучшие люди.Гамлет - не герой добродетели. Он не только чист, благороден, добродетелен ит. д., вместе с тем он может сделаться необузданным, колким, бессердечным.То нежный, то циничный, он может быть то экзальтированным почти до безумия,то равнодушным и жестоким. Он, несомненно, слишком слаб для своей задачи,или, вернее, его задача не по характеру ему; но он отнюдь не лишен вообщефизической крепости или энергии. Ведь он детище не гуманитарного периода сего чистотой и моралью, а сын эпохи Возрождения с его льющимися через крайсилами, кипучей полнотой жизни и умением бесстрашно смотреть в глаза смерти. Сначала Шекспир представлял себе Гамлета юношей. В первом изданииin-quarto он является совсем юным, лет девятнадцати. С этим возрастомсогласуется и то обстоятельство, что он учится в Виттенберге: в то времямолодые люди начинали и заканчивали даже университетский курс гораздораньше, чем в наши дни. С этим возрастом согласуется и то, что мать Гамлетаназывает его здесь boy - мальчик - (How now, boy? - Ну, что же теперь, моймальчик? III, 4), тогда как в следующем издании это вычеркнуто; затем, к егоимени постоянно прибавляется слово young (молодой) и не для того только,чтобы обозначить его в противоположность отцу; далее, здесь (но не в издании1604 г.) король постоянно называет его "сын Гамлет"; наконец, мать егонастолько еще молода, что могла пробудить или, по крайней мере, что Клавдийможет делать вид, будто она в нем пробудила любовную страсть, влекущую засобой ужасные последствия. В издании 1603 г. нет слов, в которых Гамлетнапоминает матери, что в ее годы кровь слишком медленно и холодно течет вжилах, чтобы можно было назвать любовью то, что соединило ее с деверем. Норешительное доказательство того, что Гамлет представлялся вначале Шекспиругораздо моложе (как раз на 11 лет моложе), чем он его сделал впоследствии,находится в сцене на кладбище (V, 1). Здесь, в первоначальном издании,первый могильщик говорит, что череп шута Йорика пролежал в земле 12 лет; виздании 1604 г. этот срок превратился в 23 года и, в то же время, ясноустанавливается, что Гамлету, знавшему Йорика в детстве, в данный момент 30лет. Именно могильщик сначала рассказывает здесь, что поступил на место втот самый день, когда родился принц Гамлет, а несколько далее говорит: "Вотуж тридцать лет, как я здесь могильщиком". Очевидно, процесс создания шел в душе Шекспира таким путем: сначала емупредставлялось, что по требованиям сюжета Гамлет должен быть юношей. Такбыло бы понятнее безмерное по своей силе впечатление, произведенное на егодушу тем фактом, что мать так скоро забыла его отца и так поторопилась сосвадьбой. Он жил вдали от мира, в тихом Виттенберге, убежденный, что жизньдействительно так гармонична, какой она кажется молодому принцу. Онвоображал, что идеалы свято чтятся на земле, что миром управляют умственноеблагородство и возвышенные чувства, что в государственной жизни царитсправедливость, в жизни частной - вера и правда. Он восхищался своим великимотцом, уважал свою прекрасную мать, страстно любил свою прелестную Офелию,лелеял высокие мысли о людях, преимущественно же о женщине. В тот момент,как он теряет отца и должен изменить свое мнение о матери, рушится все егосветлое миросозерцание. Если мать могла забыть его отца и сочетаться бракомс этим человеком, то чего же стоит в таком случае женщина? И какую же ценуимеет в таком случае жизнь? Отсюда, еще прежде чем он услыхал о явлении духасвоего отца, а не только что видел его и внимал его речам, - чистое отчаяниев монологе: О, если б вы, души моей оковы, Ты, крепко сплоченный состав костей, Испарился в туман, ниспал росою! Иль если б ты, Судья земли и неба, Не запретил греха самоубийства. Отсюда и наивное удивление его тому, что можно приветливо улыбаться ибыть при этом злодеем. Это событие становится для него символическимсобытием, образчиком того, каков есть мир. Отсюда слова к Розенкранцу иГильденстерну: "С недавних пор, не знаю отчего, утратил я всю моювеселость". Отсюда слова: "Какое образцовое создание человек! Как благороденразумом и как безграничен способностями! Как значителен и чудесен в образе идвижениях! В делах как подобен ангелу! В понятии - Богу! Краса мира! Венецвсего живого!" Эти слова выражают его прежнее, светлое миросозерцание.Теперь оно погибло, и мир отныне для него есть ничто иное, как "смешениеядовитых паров". А человек? Чем может быть для него "эта эссенция праха"?Противны ему мужчины, противны и женщины. Его мысли о самоубийстве исходят из этого источника. Чем значительнеемолодой человек, тем сильнее, конечно, стремится он при вступлении своем вжизнь увидеть свои идеалы осуществленными в людях и обстоятельствах. ТеперьГамлет внезапно узнает, что действительность совсем не такова, как онпредставлял ее себе, и так как он не может ее пересоздать, то он начинаетдумать о смерти. Большого труда стоит ему заставить себя поверить, что мир так дурен насамом деле. Поэтому он постоянно ищет новых доказательств, поэтому, междупрочим, он велит представить пьесу. Его ликование всякий раз, как онизобличает что-либо дурное, есть лишь чистая радость познавания на фонеглубокой грусти, внешняя радость, вызываемая убеждением, что теперь онпонял, наконец, как гадок мир. Его предчувствие оправдывается; пьесавозымела действие. В этом нет бессердечного пессимизма. Огонь Гамлета ни наминуту не гаснет, рана его не закрывается. Отравленная шпага Лаэрта поражаетсердце, еще не переставшее обливаться кровью. Все это, хотя, несомненно, весьма возможное в тридцатилетнем мужчине,является натуральнее, понятнее с первого взгляда у девятнадцатилетнегоюноши. Но по мере того, как Шекспир работал над своей драмой, все более иболее увлекаясь желанием вложить в душу Гамлета, как в сокровищницу, своюсобственную житейскую мудрость, итог своего собственного опыта и выводысвоего собственного острого и зрелого ума, ему стало ясно, что юношескийвозраст слишком тесная рамка для такого духовного содержания, и он дал емувозраст пробуждающейся возмужалости. Вера Гамлета в людей и доверие к ним разбились еще прежде, чем емуявился дух. С той минуты, как от тени отца он получил несравненно болееужасное объяснение обстоятельств, среди которых он находится, чем какое онимел до сих пор, все его существо приходит в смятение. Отсюда прощание, безмолвное прощание с Офелией, которую он в письмахназывал идолом своей души. Его идеал женщины уничтожен. Отныне онапринадлежит к тем "будничным воспоминаниям", которые в сознании своейвеликой миссии он хочет стереть с таблицы своей жизни. Пассивная, послушнаяотцу, она не имеет места в душе его наряду с его задачей. Довериться ей онне может; она показала себя столь мало достойной быть его возлюбленной, чтоотвергла его письма и посещения. Более того, она последнее его письмо отдаетотцу с тем, чтобы он предъявил его и прочел при дворе. Наконец, онадопускает, чтобы ею воспользовались для выпытывания принца. Он не веритбольше ни в одну женщину и не может верить. Он намеревается приступить немедленно к действию, но на него нахлынулслишком сильный поток мыслей, - думы об ужасном событии, сообщенном емудухом, и о мире, в котором могут случаться подобные вещи; затем, сомнение втом, был ли призрак действительно его отец, не был ли то, быть может,коварный, злорадный дух; наконец, сомнение в себе самом, в своей способностивосстановить и исправить то, что ниспровергнуто здесь, в своей пригодностивзять на себя миссию мстителя и судьи. Сомнение в подлинности призрака ведетк представлению пьесы в пьесе, дающему доказательство вины короля. Чувствосвоей непригодности к разрешению задачи влечет за собой замедление действия. Что сам по себе он не лишен энергии, это достаточно видно по ходупьесы. Он закалывает, не задумываясь, подслушивающего за ковром Полония; безколебаний и без сострадания посылает он Розенкранца и Гильденстерна наверную смерть; он всходит один на корсарский корабль и, ни на минуту нетеряя из вида своего намерения, он прежде чем испустить дух, совершает деломести. Но это не исключает того, что ему приходится побороть могучеевнутреннее препятствие, прежде чем приступить к решительному шагу. Преградойявляется ему его рефлексия, "бледный взор мысли" (the pale cast of thought),о котором он говорит в своем монологе. В сознании громадного большинства он сделался вследствие этого великимтипом медлителя и мечтателя, и чуть не до половины нашего века сотниотдельных людей и целые нации смотрелись, как в зеркало, в эту фигуру. Но не надо забывать, что этот драматический феномен, герой, который недействует, до известной степени требовался самой техникой этой драмы. Еслибы Гамлет убил короля тотчас по получении откровения духа, пьеса должна былабы ограничиться одним только актом. Поэтому положительно было необходимодать возникнуть замедлениям. Но Шекспира ложно поняли, думая видеть в Гамлете современную жертвуболезненной рефлексии, человека, лишенного способности к действию. Эточистая ирония судьбы, что он сделался как бы символом рефлектирующегобессилия, - он, у которого огонь во всех нервах и весь взрывчатый материалгения в натуре. Тем не менее, Шекспир несомненно хотел пояснить его характер,противопоставив ему как контраст, молодую энергию, преследующую очертяголову свою цель. Когда Гамлета отправляют в Англию, является молодой норвежский принцФортинбрас со своим войском, готовый положить жизнь за клочок земли, "нестоящий и пяти дукатов в аренде". И Гамлет говорит сам себе (V, 4): Как все винит меня! Малейший случай Мне говорит: проснись, ленивый мститель!... Зачем я жив, зачем я говорю: Свершай! Свершай! И он приходит в отчаяние, сравнивая себя с Фортинбрасом, юным и удалымкоролевским сыном, который во главе своего отряда все ставит на карту из-заяичной скорлупы:...Велик Тот истинно, кто без великой цели Не восстает, но за песчинку бьется насмерть, Когда задета честь. Между тем перед Гамлетом стоит гораздо более крупный вопрос, нежеливопрос о "чести", - понятии, относящемся к сфере, лежащей несравненно нижеего круга мыслей. Совершенно натурально, что Гамлет чувствует себяпристыженным лицом к лицу с Фортинбрасом, выступающим в поход во главе своихвоинов, с барабанным боем, трубами и литаврами, - он, не составивший и неприведший в исполнение ни одного плана, - он, который, получив во времяпредставления пьесы уверенность в преступлении короля, но, в то же время,обнаружив перед королем свое настроение, страдает теперь от сознания своейнеспособности к действию. Но его неспособность имеет свой источник в том,что парализующее впечатление от действительной сущности жизни и все думы,порождаемые этим впечатлением, до такой степени завладели его силами, чтосама миссия мстителя отступает в его сознании на задний план. Все, чемнаполнена душа его: сыновний долг по отношении к отцу и к матери, почтение кним, ужас перед злодеянием, ненависть, жалость, боязнь действовать и недействовать, - находится во взаимной борьбе. Он чувствует, если даже неговорит этого ясно, как мало будет пользы от того, что он уничтожит одногохищного зверя. Ведь сам он так высоко вознесся над тем, чем был в начале:над ролью юноши, избранного для совершения вендетты. Он сделался великимстрадальцем, который насмехается и издевается, который обличает других итерзается сам. Он сделался воплем человечества, пришедшего в отчаяние отсамого себя. В "Гамлете" над пьесой не витает "общий смысл" или идея целого.Определенность не была тем идеалом, который носился перед глазами Шекспираво время разработки этой трагедии, как например в то время, когда он писал"Ричарда III". Здесь не было загадок и противоречий, но притягательная силапьесы в значительной степени обусловлена самой ее темнотой. Всякому знакомы те прекрасно написанные книги, форма которыхбезукоризненна, идея ясна, действующие лица очерчены уверенными штрихами. Мычитаем их с удовольствием. Но по прочтении откладываем в сторону. В нихничего не стоит между строк; между их отдельными частями не открываетсявзору бездна; в них нет того таинственного сумрака, в котором так привольномечтать. И есть другие книги, где основная мысль поддается различнымтолкованиям, и относительно которых можно спорить, но их значение не стольков том, что они прямо говорят вам, сколько в том, что они заставляют васпредчувствовать или угадывать в том, о чем они вас самих побуждают думать. Уних совершенно особенное свойство приводить в движение мысли и чувства, и вгораздо большем количестве случаев, быть может, даже совсем иные, чем те,какие они первоначально в себе заключали. К таким книгам принадлежит и"Гамлет". Как история души "Гамлет" не отличается ясностью, свойственнойпроизведениям классического искусства; герой здесь - душа, представляющаявсю непрозрачность и сложность действительных душ, но поколение запоколением участвовали работой своей фантазии в этой истории и вкладывали внее итог своего житейского опыта. Жизнь для Гамлета лишь наполовину действительность, наполовину она длянего сновидение. По временам он является как бы лунатиком, несмотря на то,что часто он бдителен, как дозорный. Он обладает присутствием духа,благодаря которому никогда не затрудняется дать самый меткий ответ, и в тоже самое время он рассеян, он упускает из вида принятое решение с тем, чтобыуглубиться в какую-нибудь ассоциацию мыслей или в лабиринт мечтаний. Онпугает, занимает, приковывает, смущает, тревожит. Лишь немногие образыпоэтического искусства тревожили людей, как он тревожит. Хотя он говоритбеспрерывно, он, в сущности, одинок по натуре, - более того, он естьолицетворение душевного одиночества, неспособного открывать себя другим. "Его имя, - сказал о нем Виктор Гюго, - подобно имени на одной изгравюр Альбрехта Дюрера - "Меланхолия". Над головой Гамлета повисла летучаямышь; у ног его сидит наука с глобусом и циркулем, любовь с песочнымичасами, а позади него, на горизонте, стоит громадное солнце, от которогонебо над ним кажется еще темнее. А с другой стороны, сущность его природы -"Ураган", иными словами, гнев и негодование, горькая насмешка, сметающая смира грязь". В нем столько же негодования, сколько печали, да и сама печаль еговозникает как следствие негодования. Страждущие и мыслящие люди всегданаходили в нем брата. Отсюда необычайная популярность этого образа, как нимало он доступен для понимания. Зрители и читатели чувствуют заодно с Гамлетом и понимают его, ибо вселучшие среди нас, вступая взрослыми людьми в жизнь, делают открытие, что онане такая, какой они ее себе представляли, а в тысячу раз ужаснее: "Нечисточто-то в датском королевстве". Дания - тюрьма, мир полон таких же казематов.Дух говорит нам: "Свершились ужасные деяния, и каждый день свершаютсяужасные деяния. Исправь же ты зло, поставь все на настоящее место. Распаласьсвязь времен; свяжи ее". - Но наши руки опускаются. Зло слишком хитро илисильно для нас. В "Гамлете", первой философской драме новейшего времени, впервыевыступает типический современный человек с глубоким сознанием противоречиямежду идеалом и окружающим миром, с глубоким сознанием разлада между своимисилами и своей задачей, со всей внутренней многосторонностью своегосущества, с остроумием, чуждым веселости, с жестокостью и тонкостью чувства,с постоянным отсрочиванием действия и бешеным нетерпением.