Малолетние нищие и бродяги в Москве

Москва, как крупный центр, издавна являлась местом сборища нищего и бродячего люда, среди которого беспризорные дети очень рано обращали на себя внимание правительственной власти. Уже в конце XVII в. мы слышим жалобы на ужасное положение «нищен­ских детей», «которых множество великое по улицам бродит и ни­чему их не учат, а возрастут, кроме воровства, от таких бродячих лю­дей невозможно быти». Указы Петра I говорят об эксплуатации де­тей профессиональными нищими: «А что еще меру превосходит бессовестие и бесчеловечие оных: младенцем своим очи ослепляют, руки окорачивают и иные члены развращают, чтобы были прямые нищие и милосердия дос­тойны». Главным местом пребывания этих «нищенских детей» в XVII в. была Красная площадь, с ее крестцом, с ее рвами, лабазами, шалашами, скамья­ми и рундуками, на которых раскидывалась пестрая мелочная торговля, свое­образное соединение Толкучки с Хитровкой, где постоянно толпились вся­кие люди, без определенных занятий, начиная с безместных попов и кон­чая артелями безработных крестьян из подмосковных деревень, ожидающих найма, где шел бойкий и шумливый торг и где среди гама, ссор и пьянства широкое поле было для краж и попрошайничества. Здесь и жили, «кормясь Христовым именем», самые разнородные элементы этой нищей детворы, маленьких оборванцев, которые «волочились меж двор в рагозине», как выражается одна челобитная XVII в.

Уже в царствование Феодора Алексеевича правительство было озабоче­но принятием меры к сокращению зла; судя по некоторым данным, при нем было сознано, что «о нищих детях, которые по улицам бродят милостыни просить, надобно великого Государя указ учинить». В основу предположе­ний уже тогда был положен пример Западной Европы. Этот проект, кото­рый приписывается правлению царя Феодора Алексеевича, несомненно, отражал взгляды довольно широких кругов общества на рубеже XVII и XVIII в. С ним совпадает проект, представленный Федором Салтыковым царю Петру I в 1714 г., согласно которого предлагалось, наряду с запреще­нием нищенства, сирот и нищих детей раздавать в церковные приходы, что­бы под надзором церковных старост причетники учили их «словесному», читать и писать; помещение (кельи) и содержание должны были идти из церковных доходов, для чего предполагалось соединить небольшие прихо­ды в более крупные единицы в 200—300 дворов. Обучившись грамоте, сиро­ты должны были переходить в особые «госпитали», для которых помещения имелось в виду очищать в монастырях. Здесь мальчики должны были полу­чить профессиональное образование в тех же широких рамках, какие наме-

чались в вышеприведенном проекте; предполагалось обучать цифири, на­вигации, архитектуре гражданской и воинской, механике, рисованию и живописи, выделке математических инструментов, серебряному, медному и оловянному делу, часовому, резному, токарному, столярному, даже постель­ному и «епонскому лаковому делу». Для девочек намечались женские ремес­ла: шитье, кружевное дело, прясть, ткать ковры, полотна, белить их по об­разцу голландских, стирать тонкое белье. Содержание таких госпиталей должно было лежать на монастырях. И тут, как в предыдущем проекте, ав­тор «препозиций» находился под влиянием западноевропейского примера, в частности Англии, на приходскую организацию которой он ссылается, и цели, которые преследовались, были тоже утилитарные; автор видел «вели­кую прибыль» от того, что призреваемые «из нищеты своей произойдут в нарочитое состояние, и после обучения в таких мануфактурах, соблюдаться будет не малое число денег в российском государстве».

Переходя от проектов к практике, приходится отметить некоторые меры, которые стали уже с конца XVII в. применяться по отношению к бездомным детям. Уже в правление Софии стала практиковаться, по крайней мере в отдельных случаях, ссылка бродяжествующих подростков в украинные го­рода, преимущественно в Курск, с отдачей «в работу или в научение масте­ровым людям, кто их взять похочет в годы с порукою, а как будут в возрасте в 20 лет и в то время написать их в службу, кто в какую пригодится». Наряду с этим применялась отдача малолетних бродяг в украинные монастыри в работу: «и велено их учить грамоте или иному какому мастерству или быть им на работе, какую работу могут понесть, и кормить их братскою пищею, а на платье велено давать по рублю на год... а как те будут по 20 лет и их напи­сать в службу, или в тягло, кто во что пригодится».

При Петре, с его практическими взглядами, монастырь, как место ссыл­ки для малолетних бродяг, заменен был фабрикой: по указу 1718 г., касаю­щемуся нищих, ведено малолетних «ребят, бив батоги, посылать на сукон­ный двор и к прочим мануфактурам». В таком положении оставался вопрос о детях-нищих и бродягах в течение всего XVIII в. Последующее законода­тельство только подтверждало указы Петра о запрещении нищенства вооб­ще и повторяло неопределенное требование о том, чтобы «баб и дев и ма­лых ребят отнюдь по миру ходить не допускать, дабы от них каких шалостей происходить не могло». Фактически борьба с бродяжеством детей, как и взрослых, сводилась на нет, так как при случайном характере ссылки в мо­настыри и на фабрики и неприспособленности этих учреждений к роли ис­правительных приютов, широкого применения эта мера иметь не могла. Законодательство Екатерины II в этом отношении мало изменило положе­ние вещей.

Между тем то крупное экономическое значение, какое приобрела в те­чение XVIII столетия Москва как центр и фокус дворянского землевладения, по мере того, как это ее значение росло вместе с ростом дворянских помес­тий, все сильнее привлекало в нее толпы бродяг, среди которых было нема­ло детей. Столица дворянства вместе с тем являлась столицей дворянской челяди; громадное количество праздной дворни питалось вокруг барских особняков, и младшие члены этой дворни, — дворовые мальчишки, избало­ванные бездельничаньем, выросшие без надзора в барских людских, попол­няли собою нередко кадры бродяжествующих подростков. Как и в преды-

дущее столетие, местопребыванием детей-нищих в значительной мере ос­тавалась Красная площадь, рвы которой, заброшенные и находившиеся в полном упадке, представляли удобное место для ночлега; здесь же рыноч­ная толкотня и скопление народа во время церковных торжеств доставля­ли, как и прежде, большое удобство карманникам и маленьким нищим; здесь встречались подростки с взрослыми бродягами и приучались к преступле­нию. Находившаяся по соседству Варварская Гарнизонная школа, где без всякого надзора содержались солдатские и другие дети, была, в сущности, рассадником воровства и воспитывала малолетних воришек, вроде 14-лет­него Левки Юдина, ученика этой школы, который упоминается в деле из­вестного вора и сыщика Ваньки Каина.

Среди бывших товарищей Каина, арестованных по его указаниям, мы находим еще несколько любопытных типов малолетних бродяг конца XVIII в., как-то: 16-летнего купеческого сынка Ивана Буланова, по прозви­щу Хорек, который по смерти отца пробовал было пристроиться на военную службу, но бежал с нее и, в конце концов, примкнул к воровской шайке, или 14-летнего Ивашку Михайлова, который тоже остался круглым сиротой в 12 лет, попал в тюрьму за неплатеж подушных, пробыл в ней 2 года и по выхо­де оттуда очутился на Красной площади поводырем слепых бродяг, промыш­лявших воровством. Наряду с солдатскими детьми и с детьми купцов и ре­месленников, которых тот или иной несчастный случай выбросил на улицу, мы встречаем на Красной площади большое число беглых дворовых маль­чишек. Одно дело 1812 г., изданное Щукиным, рисует нам тип подобного рода бродяги: задержанный в Ростове «этот малолетний человек», как вы­яснилось из допроса, оказался Иваном Григорьевым, дворовым некоего Андрея Яковлевича Соловьева. «По причине наносимых ему от господина своего безвинно побоев», он бежал и ушел повечеру ночевать в Москве под Тайницкую лестницу, куда немного спустя пришли неизвестные ему 6 чело­век, они его расспросили и, «поговоря между собою, что годится он подса­живать в окно для воровства, взяли его по просьбе с собою» и увели его из Москвы; на дороге мальчик обокрал одного из своих товарищей и пробовал от них скрыться, но был пойман, избит и отпущен на все четыре стороны, а в Ростове попался в руки полиции. Дальше выяснилось, что уже раньше он бегал от своего господина в течение месяца, «укрываясь в разных концах Москвы», причем при побеге украл господские платки, за что и наказан был розгами. Мальчика возвратили его хозяину под расписку.

Вопрос о борьбе с нищенством резко выдвинулся в Москве после 12-го года. Прилежащие к ней местности были сильно разорены. «Войска Напо­леона, — по выражению Алексея Бестужева, — как саранча оставили за со­бой надолго семена разрушения. Многие губернии обнищали и правитель­ство медлительными мерами или скудным способием дало им вовсе погиб­нуть». Это явление усиливалось временным упадком торговли после 1812 г., приведшим к разорению многих купеческих семей, но особенно сильно отразившимся на мелком мещанстве. Развалины Москвы с самого момента ухода французов привлекали толпы крестьян и бродяг, взрослых и детей, для грабежа, а пустыри и обгорелые строения были удобным местом, чтобы скрываться от глаз полиции.

Неудивительно поэтому, особенно если принять во внимание рост обще­ственного самосознания, которое мы наблюдаем во второй половине цар-

ствования Александра I, что вопросы общественного призрения и борьбы с нищенством начинают интересовать общество. С 1827 г. и вплоть до 1846 г. правительство было занято разработкой Городового положения, и, в связи с организацией самоуправления столицы, находился, несомненно, и вопрос

06 органах, на которые следовало возложить борьбу с нищенством, свившим
в них такое прочное гнездо. Таким образом, впервые при Николае был по­
ставлен определенно вопрос о нищенстве и, как часть целого, о малолетних
нищих.

Вновь учрежденный Комитет в отношении к призреваемым детям открыл свои действия в августе 1839 г.; одновременно с этим в его заведывание пе­решел незадолго перед тем устроенный работный дом. В своей деятельнос­ти Комитет должен был очень скоро встретиться лицом к лицу с вопросом о беспризорных детях. Уже в 1841 г. в своем отчете он констатировал, что бо­лее половины призреваемых в работном доме падает на «совершенно мало­летних» и на лиц старше 50 лет. В 1847 г. к нему поступило «в младенческом возрасте» до 7 л. — 121 чел., «в отроческом возрасте» от 7 до 14 л. — 128 чел., всего 249 малолетних, в 1849 г. — 85 чел. в возрасте до 7 л. и 79 в возрасте от

7 до 14, всего 164 чел.; в том и другом случае это составляло до 8% всего чис­
ла поступивших на его распоряжение нищих. В 1851 г. малолетние состав­
ляют «не более десятой доли» всех 2787 принятых, т. е. 10%. В 50-х гг. и на­
чале 60-х число малолетних, впрочем, колеблется, достигая в 1855 г. громад­
ной цифры, 415 чел. в возрасте от 7 до 14 л., или 16% всех поступивших,
обычно же держится в пределах ста с лишним (153 в 1852 г., 124в 1859 г., 100
в 1860), т. е. от 4 до 6,5% всего числа поступивших.

Обращаясь к составу малолетней клиентуры Комитета, приходится на первом плане, как и в настоящее время, отметить большое количество де­тей, нищенствовавших не самостоятельно, а совместно с матерями. «При­ходящие за милостыней крестьянки и солдатки приводят с собою малолет­них детей, — говорится в отчете 1849 г., — и носят по улицам даже грудных младенцев или потому что не на кого оставить их дома, или для возбужде­ния более сострадания мимоходящих». С первых шагов своей деятельности Комитет столкнулся с существованием определенных сельских районов, женское население которых специально проживало нищенством с детьми, появляясь в столицу на сезон. Под Москвою таким районом являлись Ве­рейский и Волоколамский уезды, «по закоренелому пристрастию к бродяж­ничеству» местных крестьян. Вообще, крестьянки как из помещичьих, так и из казенных селений, приходят в Москву, «обыкновенно с малыми деть­ми из известных мест, частью по старинной привычке, частью по существен­ной нужде». Любопытно отметить, что женское население бывших Шува-ловских вотчин Верейского уезда до сих пор промышляет нищенством в Москве как отхожим промыслом.

Отчет 1855 г. указывает еще одно любопытное явленье — посылку детей из соседних деревень в Москву одних для нищенства, что Комитет склонен был объяснять тем, что родители не смеют сами показаться в Москву за милостынею и отпускают для этой цели детей как «менее подверженных строгости исправительных мер». Во всяком случае, в Москве много попа­далось крестьянских подростков, нищенствовавших более или менее само­стоятельно. Они принадлежали к самым разнообразным слоям крестьян­ского сословия: среди них были и экономические крестьяне, и государствен-

ные, и удельные, и очень много частновладельческих, помещичьих, из са­мых разнообразных местностей России. Очевидно, дети идут по дороге, про­топтанной взрослыми, чаще всего по привычке, приобретенной от родите­лей и по их примеру. Часто в Москву они попадают с родными. Так, в июле 1850 г. задержаны три крестьянских мальчика из Могилевской губ. — 12, 14 и 16 лет; причем выяснилось, что они и еще четвертый их брат, мальчик 8 лет, прибыли в Москву с отцом, после смерти которого остались жить у дяди и стали нищенствовать. Нередко детей гонит в Москву смерть родителей, не­возможность прокормиться в деревне. Среди крестьянских детей попадают­ся, наконец,убогие и калеки.

Подводя итоги, можно сказать, что районы, откуда шли нищенствовать в Москву крестьянские подростки, те же, откуда шли преимущественно взрослые нищие, и что большая часть их начинала нищенскую карьеру либо непосредственно с родными, либо под несомненным влиянием местных обычаев и навыков.

Среди женщин, промышлявших нищенством при посредстве детей, на­ряду с крестьянами видное место занимают солдатки. Эти женщины без семьи и крова, выбившиеся из сословной колеи, лишенные той опеки, ко­торую обеспечивали для своих членов тогдашние сословия, не имели места в социальной организации, прочно построенной на фикции принадлежно­сти к тому или иному состоянию: «В молодости отчуждались от семейств и под старость не имели другого способа существования, кроме нищенства». Этому способствовал и неправильный образ жизни, в который их ставили условия. Привыкая к бродяжничеству, предаваясь, по выражению одной из них, «употреблению горячих напитков» не одна из них «отстала от рукоде­лья и пропитывалась прошеньем милостыни» и мелкими кражами. Они со­ставляли крупный процент среди московских нищих (в 1847 г., например, 523 из 593). «Жалкие сии женщины, — говорится в отчете 1847 г., — гурьба-ми обременяют города, в особенности здешнюю столицу, испрашивая мир­ского подаяния, или богаделенного убежища». С собою они волочили сво­их детей, париев среди тогдашнего общества, в котором у них тоже не было определенного положения.

Правительство было озабочено и для них создать приличное состоянье, объявляя их государственной собственностью и подчиняя их обязанности служить в войске. Так искусственно было создано звание «кантонистов», вечно прикрепленных на военной службе. Семи лет мальчики, сыновья сол­дат, отбирались принудительно от родителей и помещались в военно-сирот­ские отделения и кантонистские батальоны, где они оставались до 18 лет, когда поступали на действительную службу. До семи же лет забота правитель­ства об этих детях ограничивалась выдачей матерям на их прокормление половинного пайка, и ребенок, оставаясь на руках у матери, делил с нею ее нищенскую, бродячую жизнь до того момента, как попадал в батальон. «Ни­щие поневоле, заражаясь примером своих родителей, увлекаясь бродячею и беспечною их жизнью, эти дети сами впадали в нищенство невольно» и, по выражению отчетов, «коснели в нищенстве и тунеядстве»; подрастая, отбивались от родителей и продолжали нищенствовать самостоятельно. Для мальчиков, по крайней мере, в теории эта бродячая жизнь, рано или поздно, должна была кончиться в школе кантонистов; на деле они нередко имели возможность и просрочить и, может быть, даже избегнуть зачисления в во-

енную службу на продолжительное время. Девочки, солдатские дочери, так и оставались на улице, пополняя собою ряды нищенствующих. Таких сол­датских детей перебывало много перед Комитетом. В 1859 г. отмечено 79 чел. (из них мальчики все малолетние, а девочки, как видно из дел, в большин­стве случаев тоже); в 60-х гг. число их варьирует от 60 до 77, а в 1868 г. дости­гает цифры 122. Еще в семидесятых годах солдатские дети давали наиболее крупный процент среди беспризорных детей (напр., в 1877 г. — 75 чел.) и в Долгоруковском училище долгое время они составляли большинство (напр., в 1882 г. из 27 учеников 10 солдатских детей, в 1888 г. из 26 — 12).

Москва выросла в большой промышленный центр с очень сложной, с очень разнородной внутренней жизнью, и этот рост имеет свою изнанку, создавая условия, в которых и профессиональное нищенство, и случайная нищета находят благодарную почву для развития.

В связи с указанными явлениями, несомненно, следует поставить рост числа малолетних бродяг и нищих. Некоторые статистические данные тут нелишни. Через Присутствие по разбору нищих и администрацию работного дома проходило задержанных полицией и приходивших добровольно (что касается подростков, то это элементы очень близкие) ежегодно: с 1897 и 1900 г. от 62 до 94 чел., с 1901 по 1904 г. - 142-163 чел.; с 1905 г. по 1908 г. - 229-383 чел.; с 1909 г. по 1911 г. с 26 до 490 чел. За 14 лет число беспризорных увеличилось minimum втрое. Нет нужды говорить, что эти цифры лишь очень относительны и далеко не представляют всего числа нищенствующих и бес­призорных детей.

Любопытно отметить, что громадное преобладание имеют мальчики: в 1906 г. на 304 мальчика только 27 девоч., в 1907на335мальч. —48 дев.,в 1908 г. на 211 мальч. — 99 дев., в 1909 г. — на384мальч. — 136 девоч., в 1910 г. — на 249 мальч. 82 дев. и в 1911 на 227 мальч. — 42 дев., т. е. в среднем менее 26 дев. на 100 мальч. Это обстоятельство подтверждается данными городской анкеты: на 164 мальчиков, зарегистрированных в посещенных ночлежных домах, попалась только 21 девочка. При этом надо добавить, что большая часть девочек моложе 10 лет. В 1906 г. из 27 девочек, обратившихся в работный дом, — 19 моложе 10 лет; в 1907 г. из 48 - 43; 1909 г. из 136 - 108; в 1910 г. - из 82 -74; в 1911 г. —из 42 — 31. Из зарегистрированных анкетою 23 моложе Юл. — 19, и только две — старше 10 лет. Это значит, что самостоятельно девочки нищенством почти не занимаются; их таскают с собою матери, а по дости­жении известного возраста они ищут иного средства заработка. Это явление тем более приходится отметить, что такая разница замечалась гораздо сла­бее в 80-х годах; в 1884 г. в отчетах Комитета отмечается 31 мальчик — 14 девочек; в 1886 г. 21 мальч. —23 дев.; в 1889 г. — 10мальч. —5 дев.; в 1892 г. — 17 мальч. — 11 девочек. Некоторое преобладание малолетних девочек (до 10 лет), впрочем, замечается уже тогда.

Главным местом жительства этой бездомной детворы являются ночлеж­ки и чайные. По словам санитарного врача В.Ф. Горбачева, «по ночлежным квартирам Хитрова рынка проживает, не считая детей квартирохозяев, че­ловек 60—70 в возрасте до 15 лет; среди них беспризорных, в прямом смыс­ле, т. е. круглых сирот и не имеющих взрослых родственников, около 20 че­ловек. Приблизительно столько же насчитывается детей, хотя и имеющих родителей, но не получающих от них никакой поддержки и живущих с ними врозь; такие дети по полной справедливости должны быть также причисле-

ны к беспризорным. Последняя треть живет здесь с родителями (или толь­ко с отцом или матерью), но и эти часто не в лучших условиях, если не в худших». По обследованию, произведенному тем же д-ром Горбачевым в 1910 г. и коснувшемуся 77% всего населения Хитрова рынка (4 754 ночлеж­ника), было отмечено детей в возрасте до 5 лет — 29 чел., 5—10 лет — 22 и от 10 до 15 лет — 13 чел., всего 64 чел., или 1,3%.

Таким образом, данные, собранные д-ром Горбачевым, позволяют опре­делить детское население Хитровки приблизительно в 70 человек. Другие обследования дают несколько более высокую цифру. Комиссия Мясницко-го попечительства о бедных 2 и 3 уч. в 1897 г. произвела обследование толь­ко трех ночлежных домов — Кулакова, Буниной и Румянцева и зарегистри­ровала 116 детей до 15-летнего возраста, причем, по мнению лиц, произво­дивших обход, это число далеко не охватывает всех малолетних, живущих на Хитровом рынке, и один из сотрудников попечительства насчитал их во всех ночлежках более 200 человек; в действительности многие скрываются при обходе, или их прячут взрослые. Такая разница с данными, приведен­ными выше, объясняется, вероятно, тем, что сотрудники Мясницкого по­печительства принимали в расчет детей квартирохозяев, а обследование д-ра Горбачева совершенно правильно касается лишь ночлежников. Далее, многое зависит от времени производства обследования. Летом абсолютное число малолетних в ночлежках падает, так как они бродяжат по окрестнос­тям Москвы; наоборот, перед большими праздниками — Рождеством, Пас­хой отмечается большой наплыв малолетних нищих.

В дополнение к сказанному можно сообщить некоторые сведения об от­дельных ночлежных домах. Городская анкета 1911 г. зарегистрировала в Ку-лаковском доме — 43 мальчика и 17 девочек, в Морозовском доме — 20 чел. (22 по сведениям за 1912 г.), в доме Орлова — 1 мальчика и 1 девочку, в доме Рузской — 1 дев., в доме Румянцева — 3 мальч. и 2 дев., в ночлежном доме для малолетних, в Седьмом Ростовском пер. — 41 мальчика, в Ермаковском ночлежном доме — 15 мальчиков и 2 девочки. В Брестском ночлежном доме ночует ежедневно 10—12 человек детей. Перечисленными ночлежками да­леко не исчерпываются те притоны, где ночуют малолетние бродяги; для примера можно привести дом Белова близ Смоленского рынка, ночлежные квартиры в Проточном пер. (бывшая Аржановская крепость). Совершенно не поддаются учету ночные чайные, разбросанные по темным окраинам города.

Малолетнее население ночлежек отличается известной подвижностью. Однако для большинства Хитровка является местом прочной оседлости. Некоторые, как увидим ниже, родились тут; другие живут годами, многие, наконец, с перерывами, но часто и надолго попадают сюда. Из 164 опрошен­ных детей жили на Хитровом рынке:

более года............. 60 чел.

от 1/2 года до 1 года.. 22 чел.

от 3 м. до 6 м......... 21 чел.

Известное число нищенствующих детей, несомненно, с самого раннего детства находится на Хитровке, некоторые даже родились там; среди дево­чек, зарегистрированных в доме Кулакова, двум немногим более года. Д-р

Горбачев приводит пример одного 11-летнего мальчика, который родился на Хитровке и прожил там всю свою жизнь. Его нашла в тряпках под нарами хозяйка и взяла на воспитание; он ходил «стрелять» и все, что получал, от­давал своей «кормилице», которая била его, если он приносил мало. Таких случаев, впрочем, немного.

Далее, приходится отметить группу малолетних нищих, которые на Хит-ровку попали вместе с родителями. В записке д-ра Сегаль, заведующего го­родским Ермаковским домом, приведены яркие данные, обрисовывающие участь таких детей. Может быть, особенно характерны сведения об одном из них: «мальчик лет 8—9, малорослый, бледный и худой; с семи часов утра, когда ночлежный дом освобождается от ночующих, он летом проводит все время на панели у ворот дома, а зимой трется возле служителей дома, уби­рающих спальни, стараясь не попадаться на глаза администрации, не заме­чающей его; ночует он в доме с отцом на одной койке — отец с 7 часов утра уходит на поденные работы и возвращается часов в 6—7 вечера, очень часто сильно выпивши; чем питается мальчик до 7 часов вечера, определить я не в состоянии». Проводя жизнь без призора в обстановке ночлежек и Хитров-ки, эти дети, естественно, делаются бродягами. По большей части родите­ли их живут нищенством и берут с собой детей в расчете вызвать жалость в «благодетелях». Как видно из таблицы,

вследствие смерти родителей................................. 2 чел.

родители прогнали................................................... 8 чел.

родители или родственники бросили..................... 2 чел.

бежали от дурного обращения в семье................... 5 чел.

с детства на Хитровке.............................................. 2 чел.

мать эксплуатирует.................................................. 1 чел.

проиграл одежду, раздели на Хитровке................. 2 чел.

случайно................................................................... 3 чел.

по другим причинам................................................ 3 чел.

причины неизвестны............................................... 56 чел.

154 чел.

Сведения о поступивших в работный дом в течение 1912 года следующие:

вследствие потери места......................................... 10 чел.

вследствие ненахождения места............................. 1 чел.

смерть родителей..................................................... 1 чел.

мать бросила............................................................ 1 чел.

семейный разлад...................................................... 2 чел.

эксплуатация родителей.......................................... 5 чел.

семья живет на Хитровке......................................... 2 чел.

начали бродяжить с родителями............................. 2 чел.

неизвестно................................................................ 8 чел.

32 чел.

Особенное внимание заслуживают девочки. Они почти все находятся при родителях. Из данных о 37 беспризорных девочках, собранных как в ночлеж­ках, так и в работном доме, видно, что 28 жили в ночлежках при родителях, а самостоятельно нищенствовали только 5, одна бросила мать и о трех не-

известно. При этом живут и нищенствуют вместе с родителями нередко большие девочки, лет 10—12. Таким образом, девочки нищенствуют само­стоятельно редко; это объясняется тем, что, подрастая, они попадают в число проституток.

Из таблицы видно, что среди малолетних обитателей ночлежных домов дети, нищенствующие с родителями, представляют довольно значительную группу (57 из 231, или около четверти), однако далеко не подавляющую своей численностью группу. Мальчиков, нищенствующих с родными, сравнитель­но с общей массой чрезвычайно мало: 28 из 194, или немногим более 14%, между тем как девочки, живущие с родителями, составляют 78%.

Однако надо иметь в виду, что ночлежные дома, откуда преимуществен­но заимствованы сведения, далеко не дают исчерпывающий материал по данному вопросу, так как родители, эксплуатирующие детей, далеко не все­гда живут в ночлежках; это очень часто жители коечно-каморочных квар­тир. Иногда отец кое-что зарабатывает, а мать нищенствует с детьми. Еще чаще мать, оставшись вдовой, работает, а детей посылает побираться; их выручка является в таком случае серьезным подспорьем в хозяйстве, своего рода подсобным заработком семьи: мать, например, служит в кухарках, а сын, мальчик лет 8—11, нищенствует и что соберет, приносит ей. Дело не всегда ограничивается милостыней, иные не только побираются, но и кое-что воруют (дрова, угли) и выручку несут матери.

Эксплуатация детей в целях нищенствования получает в Москве такое широкое распространение главным образом потому, что спекуляция на жа­лости прохожих к детям обыкновенно бывает очень верна, и женщина, по­бирающаяся с детьми, собирает гораздо больше, чем без них. Один мальчик, сын нищенки, призреваемый в работном доме, рассказывал, что с тех пор, как его маленькую сестру поместили в приют, родителям стало плохо жить, матери не подают, «а при сестре каждый день бывало мясо за обедом».

Из этих детей, с малых лет приученных к бродяжничеству и выпрашива­нию милостыни, пополняется в известной мере масса бездомных подрост­ков; они, как указано выше, подрастая, отбиваются от родных и уже начи­нают бродяжить самостоятельно.

К числу детей, которых социальная обстановка сделала бродягами, сле­дует отнести и очень любопытную группу нищих — подростков, являющихся в Москву из деревень и провинциальных городов специально для нищен­ствования. Таких случаев отмечено 7. В Москву пробираются из дальних губерний в одиночку или компаниями, человека три, — пешком или по железной дороге зайцами. Некоторые поселяются окончательно в Москве, другие являются сюда только на побывку, к праздникам, когда выручка бо­лее значительна. Это обыкновенно подростки, уже специализировавшиеся на нищенстве в деревне, привыкшие-бродить за милостынею по уездным городам, селам и весям. Иные, прежде чем попасть в Москву, совершают обширные странствования: так, один мальчик, лет 15, с 9-летнего возраста начавший нищенствовать, объездил Смоленск, Вязьму, Гжатск, Можайск и так добрался до Москвы.

В значительной степени этому явлению способствует организация мир­ской благотворительности в деревнях. Старики и дети, оставшиеся без средств к пропитанию, пользуются известным правом на помощь не только односельчан, но и соседних деревень. В некоторых местностях, когда нищий

является в село, староста помещает его в очередную избу; переночевав там, он на следующий день продолжает путь в следующую деревню. Подача ми­лостыни, вообще, почти обязательна; в этом выражается своеобразная форма мирского призрения неимущих. Для вдовы с детьми, для малолетних сирот нищенство является, поэтому, не только единственным, но и вполне закон­ным средством существования. Но в деревне «мало подают», по рассказам мальчиков, и они идут в Москву, — иные с тайной мыслью устроиться в московских приютах, другие, наслышавшись от товарищей-нищенок про богатство столицы. Среди этой деревенской детворы, попадающей в Моск­ву специально для нищенствования, обращают на себя внимание малолет­ние поводыри слепых, как «настоящих», так и притворяющихся. По рассказу одного из таких поводырей, он, оставшись сиротой, «по постановлению сельского схода» был определен в поводыри к слепцам, которые обязаны были за то его кормить и одевать. Таким образом, в некоторых местностях это является тоже примитивной формой оказания помощи малолетним.

Сокращено по: Бахрушин С. Малолетние нищие и бродяги в Москве (www.inpgo.ru).