double arrow

Высшая мера наказания»

Как и в годы революции и Гражданской войны, одной из наиболее распространенных форм репрессий в «мирные» 1930-е годы стала смертная казнь, которая применялась в это время так часто, что даже расстрельный террор послереволюционных лет на этом фоне кажется вполне умеренным. Власть просто опьянела от крови и стала использовать опыт эпохи «военного коммунизма» в немыслимых масштабах. Мало того, что она вдруг обнаружила сотни тысяч заслуживающих смертной казни «врагов народа» даже в своих собственных рядах, она сделала смертную казнь обычным видом массовых обезличенных репрессий («по разнарядке»), рядовой мерой наказания.

Так, в преддверии наступающего голода, 7 августа 1932 года, принимается печально знаменитый закон «о трех колосках», который затем «получает все более и более расширительное толкование. Он становится стандартной мерой наказания для сельских жителей. Нарушения, которые еще два три года назад могли повлечь за собой штраф, теперь караются расстрелом или 10 годами тюремного заключения» [9] (Максудов 1989: 293). Действовал ли этот указ на самом деле? Еще как! Только в РСФСР по нему было осуждено в 1932-1939 годах 183 тыс. человек, в том числе только в 1933-м — 103,4 тыс. (Попов 1992: 26).

В периоды обострения репрессий центральная власть выдавала просто «квоты» на расстрел. Так, в конце июля 1937 года был издан приказ НКВД (№ 00447 от 30 июля) «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» [10], который представлял собой разнарядку по всем административным районам страны на арест, в том числе и с последующим расстрелом, заранее определенного (в круглых цифрах: 2000, 4000 и т.п.) числа людей. Всего следовало арестовать 259 450 человек и чуть не каждый четвертого из них (72 950 человек) надлежало расстрелять. На составление списков тех, кто подлежал расстрелу или заключению, отводилось пять дней (ГУЛАГ 2000: 96-104). Приказ давал право местным руководителям запрашивать разрешение Центра на составление дополнительных списков, но не возбранялось и уменьшать их. «С конца августа Политбюро было буквально завалено просьбами о повышении квот. С 28 августа по 15 декабря 1937 года оно утвердило различные предложения по дополнительному увеличению квот в общем на 22 500 человек на расстрел и на 16 800 на заключение в лагеря» (Верт 1999: 191). Однако местные власти все никак не могли успокоиться, просили новых квот и получали их. Так, в последний день 1938 года Политбюро соблаговолило разрешить казнь еще 48 000 человек. «Операция, которая должна была длиться четыре месяца, растянулась более, чем на год и коснулась 200 000 человек сверх тех квот, которые были оговорены вначале» (Там же; Khlevniouk 1996: 208-210).

Сколько же всего людей было казнено с конца 1920-х до 1954 года? Официально признано, что «в 1930-1953 годы по обвинению в контрреволюционных, государственных преступлениях судебными и всякого рода несудебными органами вынесены приговоры и постановления в отношении 3 778 234 человек, из них 786 098 человек расстреляно» (В Комитете 1990). Эти цифры достаточно близки к данным о вынесенных приговорах — всего за 1930-1953 годы осуждено по делам ОГПУ-НКВД-МВД 3 851 443 человек, в том числе 776 082 приговорено к высшей мере наказания (а за 1923-1953 годы — 799 473) (Попов 1992: 28) [11] — и заметно больше другой, тоже найденной в архивах оценки — 642 980 расстрелянных за период с 1921 по февраль 1954 года (Земсков 1991а, 6: 12) [12].

Можно ли верить этим цифрам? Не занижены ли они? Конечно, и 643 тыс. расстрелянных — это немало, а тем более — 786 или 800 тыс. — примерно вдвое больше, скажем, боевых потерь США во Второй мировой войне. Не исключено, однако, что эти цифры сильно преуменьшают число казненных. При всем уважении к архивным данным, нельзя не видеть, что они противоречивы; к тому же пока далеко не все архивы доступны исследователям.

Но ведь есть и иные источники информации, в частности, результаты исследований вновь обнаруженных захоронений расстрелянных. Известно, например, захоронение в Куропатах возле Минска, где, как полагают, с 1937 по 1941 год было расстреляно огромное количество людей [13]. В справке, приведенной в «Ленинградском мартирологе», сообщается, что «с 1922 по июль 1937 г. в Петрограде-Ленинграде были расстреляны 2248 человек... С августа 1937 г. масштабы расстрелов резко увеличились. Тогда было создано Левашовское кладбище. Судя по актам о приведении приговоров в исполнение здесь погребены 46 771 человек, из них 40 485 человек расстреляны по политическим мотивам» (Ленинградский мартиролог 1995: 49-50).

Даже несколько таких справок способны заставить усомниться в достоверности цифры в 786 тыс. расстрелянных по всему СССР за 1930-1953 годы — скорее всего, она сильно преуменьшена. Расстреливали ведь не только в Ленинграде и Минске. Кроме того, из воспоминаний узников ГУЛАГа известно, что лагерное начальство порой практиковало расстрелы или другие способы уничтожения заключенных — иногда просто для острастки — без всякого суда и следствия, и все такие случаи, конечно, не попадали ни в какую статистику казней.

А. Солженицын, ссылаясь на лагерные слухи, утверждал, что в 1939-1940 годах было расстреляно около миллиона человек (а по другим источникам, добавляет он, к 1 января 1939 года — 1 млн. 700 тыс.), и в свете имеющейся сейчас информации такие, основанные на слухах, оценки не кажутся неправдоподобными. А в годы войны, добавляет он, «по разным поводам применение смертной казни то расширялось..., то обогащалось по формам (с апреля 1943 года — указ о повешении)». «Об этих расстрелах — какой правовед, какой уголовный историк приведет нам проверенную статистику? Где тот спецхран, куда бы нам проникнуть и вычитать цифры?» (Солженицын ч. 1, гл. 11). Пока этот вопрос остается без ответа.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: