Лагеря, колонии и тюрьмы

Среди скудных статистических данных о репрессиях первых десятилетий советской власти имеются данные о числе осужденных в Российской Федерации за 40 лет — с 1923 по 1953 год, т.е. после того, как закончились кровавые события революции и Гражданской войны. Оно оценивается в 40 млн. человек. Эта оценка «весьма приблизительна и сильно занижена, но вполне отражает масштабы репрессивной государственной политики... Если из общей численности населения вычесть лиц до 14 лет и старше 60, как малоспособных к преступной деятельности, то выяснится, что в пределах жизни одного поколения — с 1923 по 1953 год — был осужден практически каждый третий дееспособный член общества» (Попов 1992: 22).

Число осужденных по СССР в целом было, разумеется, намного большим, чем только по России. Лишь за 8 послевоенных лет — с 1946 по 1953 год — по приговорам гражданских судов, «вступившим в законную силу», в СССР было осуждено свыше 12 млн. человек, из них почти 4,3 млн. — приговорены к лишению свободы (Там же, 23). При этом «характерной чертой послевоенных репрессий было... увеличение тяжести наказания. В 1940 г. народные суды приговорили на срок свыше 5 лет лишения свободы 2,1% всех осужденных, в 1946 г. — 4,0%, в 1947 г. — 18,1%, в 1948 г. — 29,2%» (Там же, 27).

Напомним, что в данном случае речь идет о гражданских судах, которые почти не рассматривали так называемые «контрреволюционные преступления», относившиеся к ведению органов ВЧК-ОГПУ-НКВД-МВД. Там была своя статистика: почти 4,1 млн. осужденных за 1921-1953 годы, в том числе около 4 млн. — за 1927-1953 годы. Из 4,1 млн. осужденных по делам «органов» около 800 тыс. было приговорено к расстрелу, свыше 2,6 млн. — к заключению в тюрьмах и лагерях, еще примерно 400 тыс. — к ссылке и высылке (ГУЛАГ 2000: 432-433).

Для того чтобы переварить огромное число людей, приговоренных к разным видам лишения или ограничения свободы, и была создана система ГУЛАГа, через которую прошли многие миллионы, если не десятки миллионов человек. Их точное число пока не известно, имеющиеся оценки оставляют место для разночтений, ко всем называемым цифрам приходится относиться с осторожностью.

Некоторые из них, несомненно, сильно преувеличены. Когда утверждают, например, что в 1937-1938 годы число заключенных ГУЛАГа составляло 16 млн. человек [14], это кажется маловероятным. Хотя в лагеря попадали женщины и даже дети, основную массу заключенных составляли все-таки мужчины. Но по официальным данным, возможно, завышенным, в начале 1939 года в СССР было всего 97,8 млн. человек в возрасте от 15 до 60 лет, в том числе 46,6 млн. мужчин (Всесоюзная перепись 1992: 28). Трудно допустить, что в это время в лагерях находился каждый третий мужчина, или каждый шестой взрослый житель страны.

С другой стороны, нельзя не остерегаться и сильно преуменьшенных оценок, которые появляются, в частности, тогда, когда речь идет лишь о числе заключенных за «контрреволюционные преступления», при том что и эти преступления трактовались советской властью очень широко. Например, как уже говорилось выше (раздел 6.4.2), в соответствии с людоедским правосознанием того времени репрессиям подвергались члены семей осужденных, женщины и даже дети — и уже без всякого суда. Эта норма действовала в 30-х годах и была подтверждена во время войны. Так, согласно директиве начальника Главного управления военных трибуналов № 003 486 от 26 октября 1942 года, «после утверждения военными советами приговоров на осужденных к В<ысшей> М<ере> Н<аказания> по ст. 58-1 “а” и 58-1 “б”» (далее перечисляется 12 оснований для таких приговоров, которым подлежали, например, и те, кому вменялись «попытка к измене Родине и изменнические намерения», «добровольный уход с оккупационными войсками при освобождении захваченной противником территории», и даже «командиры и политработники, отступающие с боевых позиций без приказа свыше» или «во время боя срывающие с себя знаки различия и дезертирующие в тыл или сдающиеся в плен врагу») надлежало «по направлении копий приговоров по названным делам для исполнения — дела немедленно направлять в Главное управления военных трибуналов Н<ародного> К<омиссариата> Ю<cтиции> СССР... на предмет репрессирования совершеннолетних членов семей осужденных...» (Сборник 1993: 96-97). В соответствии со специальным постановлением Государственного комитета обороны «О членах семей изменников Родине» от 24 июня 1942 года, «членами семьи изменника Родине считаются: отец, мать, муж, жена, сыновья, дочери, братья и сестры, если они жили совместно с изменником Родине или находились на его иждивении к моменту совершения преступления или к моменту мобилизации в армию в связи с началом войны» (Там же, 93-94). Таким образом, число фактически репрессированных в связи с преследованием так называемых «врагов народа» или «изменников родине», обвиняемых в контрреволюционных, государственных преступлениях, автоматически увеличивалось. Например, на начало 1939 года в лагерях НКВД находилось 1326 осужденных за измену родине (и не расстрелянных за это) и 13 192 члена семьи изменников родине (ГУЛАГ 2000: 418). В число заключенных входили и так называемые СОЭ (социально опасный элемент), которые не относились к числу осужденных за контрреволюционные преступления, хотя с некоторой натяжкой и их можно считать политическими заключенными.

Но при самом расширительном толковании «государственных и контрреволюционных преступлений» массовые репрессии затрагивали и большое число тех, кто не имел к ним никакого отношения и отбывал наказание за нарушение драконовских законов, само появление которых немыслимо в правовом обществе. «Лагеря ГУЛАГа принимали не только политических заключенных, приговоренных за контрреволюционную деятельность по одному из пунктов знаменитой 58 статьи. Контингент «политических» колебался и составлял то четверть, то треть всего состава заключенных ГУЛАГа. Другие заключенные тоже не были уголовниками в обычном смысле этого слова. Они попадали в лагерь по одному из многочисленных репрессивных законов, которыми были окружены практически все сферы деятельности. Законы касались «расхищения социалистической собственности», «нарушения паспортного режима», «хулиганства», «спекуляции», «самовольных отлучек с рабочего места», «саботажа» и «недобора минимального числа трудодней» в колхозах. Большинство заключенных ГУЛАГа не были ни политическими, ни уголовниками в собственном смысле слова, а лишь обычными гражданами, жертвами полицейского подхода к трудовым отношениям и нормам социального поведения» (Верт 1999: 206-207).

Выше уже говорилось о постановлении ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года «о колосках», согласно которому приговаривали либо к расстрелу, либо, в лучшем случае, к заключению не менее чем на 10 лет. Перед войной применение этого постановления «сходит на нет... Государство не стало реанимировать «закон о колосках»... Вместо этого 4 июня 1947 года был принят указ «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества». Только за один год в стране было осуждено около 200 тыс., а за восемь лет 1,3 млн. человек... Меры наказания по новому указу лишь немногим уступали предшествующему [15]: в 1947 г. к 5 годам лишения свободы было приговорено около 20% всех осужденных, свыше 5 до 10 лет — 49,6%, 10 лет и выше получили 25,5%» (Попов 1992: 27). А ведь помимо постановления от 7 августа 1932 года или указа от 4 июня 1947 года было еще множество репрессивных установлений, например, законы о «трудовой дисциплине» 1940 года.

Казалось бы, какая связь между осуждением за уголовные преступления и пребыванием в концентрационных лагерях, создававшихся для борьбы с «контрреволюцией» и подведомственных политической полиции — ВЧК, ГПУ и т.д.? Но для советской власти вообще было характерно использование средств и методов политических репрессий для решения самых разных задач, и едва ли не в первую очередь, — экономических. Уже в 1929 году по предложению специальной комиссии Политбюро Совнарком принял секретное постановление «Об использовании труда уголовно-заключенных», которое предписывало осужденных обычными судебными органами к лишению свободы на три года и выше передавать для отбытия наказания в исправительно-трудовые лагеря ОГПУ. А последнее, в свою очередь, должно было для приема этих заключенных расширить существующие и организовать новые лагеря в отдаленных районах «в целях колонизации этих районов и эксплуатации их природных богатств путем применения труда лишенных свободы» (ГУЛАГ 2000: 64).

Стоит ли удивляться, что охота на людей, необходимых для пополнения дармовой рабочей армии, которая непрерывно таяла из-за ужасных условий заключения, превратилась в одну из главных забот власти, а лишение граждан личной свободы — в один из главных инструментов экономической политики? В архивах сохранилась стенограмма выступления Сталина на заседании Президиума Верховного совета СССР в августе 1938 года. Лагерное население в это время стремительно увеличивалось, тем не менее, Сталин возражал против существовавшей до этого практики досрочного освобождения передовиков лагерного производства. «Старое решение нам не подходит, — говорил он. — Мы плохо делаем, мы нарушаем работу лагерей. Освобождение этим людям, конечно, нужно, но с точки зрения государственного хозяйства это плохо... Будут освобождаться лучшие люди, а оставаться худшие. Нельзя ли дело повернуть по-другому, чтобы люди эти оставались на работе — награды давать, ордена, может быть? А то мы их освободим, вернутся они к себе, снюхаются опять с уголовниками и пойдут по старой дорожке. В лагере атмосфера другая, там трудно испортиться... Поручим Наркомвнуделу придумать другие средства, которые заставили бы людей остаться на месте... Семью можно дать им привезти и режим для них изменить несколько, может быть, их вольнонаемными считать. Это, как у нас говорилось, — добровольно-принудительный заем, так и здесь — добровольно-принудительное оставление» (ГУЛАГ 2000: 113).

Число осужденных и число заключенных менялось год от года — в тесной связи с политической конъюнктурой в стране, но также и вследствие «рутинного» функционирования всей репрессивной системы. «Архивы ГУЛАГа свидетельствуют, что ротация рабочей силы была весьма значительной: от 20% до 35% ежегодно освобождалось» (Верт 1999: 206). Кроме того, от пребывания в тюрьме или лагере освобождала смерть — к этому «демографическому» вопросу мы вернемся несколько ниже. Сколько же всего народу побывало на бесчисленных островах «архипелага» ГУЛАГ?

Как ни странно, но после многих лет архивных изысканий, начавшихся в конце 1980-х годов, когда такие изыскания стали возможны, после работы разного рода комиссий и после большого количества публикаций, даже самая общая статистика заключенных сталинского времени раскрыта не до конца. Известные на сегодняшний момент и заслуживающие доверия данные об этом сведены нами в таблице 19.2.

Таблица 19.2. Число заключенных в СССР, 1930-1060, на 1 января каждого года, тыс. человек

	В лагерях, колониях и тюрьмах	Только в лагерях	Только в колониях	Только в тюрьмах	В лагерях и колониях	В колониях и тюрьмах
		179,0
		212,0
		268,0
		334,3
		510,3
		725,5	240,3		965,7
		839,4	457,1		1296,5
		820,9	375,5		1196,4
		996,4	885,2		1881,6
	2024,9	1317,2	355,2	352,5	1672,4	707,8
	1846,3	1344,4	315,6	186,3	1660,0	501,9
	2400,4	1500,5	429,2	470,7	1929,7	899,9
	2045,6	1415,6	361,4	268,5	1777,0	630,0
	1721,7	984,0	500,2	237,5	1484,2	737,7
	1331,1	663,6	516,2	151,3	1179,8	667,5
	1736,2	715,5	745,2	275,5	1460,7	1020,7
	1948,2	746,9	956,2	245,1	1703,1	1201,4
	1996,6	808,8	894,7	293,1	1703,5	1187,8
	2449,6	1108,1	1061,2	280,4	2169,3	1341,6
	2587,7	1216,4	1140,3	231,0	2356,7	1371,4
	2760,1	1416,3	1145,1	198,7	2561,4	1343,8
	2705,4	1543,4	997,4	164,7	2540,8	1162,1
	2662,4	1713,6	796,2	152,6	2509,8	948,8
	2624,5	1731,7	740,6	152,3	2472,2	892,8
	1474,1	884,0	441,0	149,1	1325,0	590,0
	1173,9	748,5	326,8	98,6	1075,3	425,4
	925,1	557,9	223,8	143,5	781,6	367,3
	947,4	492,1	315,9	139,5	808,0	455,3
	840,6	409,6	312,3	118,7	721,9	431,0
	1023,6	388,1	474,6	160,9	862,7	635,5
	653,8	276,3	306,4	71,1	582,7	377,5

Примечание: данные за 1940-1960 годы не учитывают заключенных спецтюрем НКГБ-МГБ-КГБ, а также детей и подростков, находившихся в детских исправительно-трудовых учреждениях.
Источники: Дугин 1990: 91; Земсков 1999: 114-115; Getty, Trittersporn, Zemskov 1993b: 668.

Как видим, данные становятся достаточно полными только с 1939 года. До этого времени у нас нет возможности судить о числе заключенных в тюрьмах, а до 1935 года — и в колониях. Между тем речь идет вовсе не о ничтожных величинах: как свидетельствуют эти данные за те годы, за которые они имеются, на колонии и тюрьмы иногда приходилось больше половины от общего числа заключенных. Согласно данным, приведенным в таблице 19.2, на начало 1933 года в лагерях находилось 334 тыс. заключенных, но С. Уиткрофт ссылается на секретный документ ЦК ВКП(б) из захваченного немцами Смоленского архива, относящийся к маю 1933 года, где говорится о 800 тыс. человек, находящихся в местах заключения помимо лагерей (Wheatcroft 1996: 1338).

Встречаются и разночтения. Например, в одной работе утверждается, что на начало 1935 года в колониях находилось 240 259 человек, а на начало 1936-го — 457 088 (Getty, Trittersporn, Zemskov 1993b: 668), тогда как в другой первая цифра относится только к тюрьмам, а вторая — к тюрьмам и колониям (Дугин 1999: 53-55). Также в различных источниках данных таблицы 19.2 приводятся разные сведения о числе заключенных в тюрьмах в 1939-1948 годах [16].

Приводимый ниже график дает представление о динамике числа заключенных тюрем, лагерей и колоний начиная с 1936 года (рис. 19.2).

Рисунок 19.2. Число заключенных лагерей, колоний и тюрем, СССР, 1930-1960, на 1 января каждого года, тыс. человек

Источник: Дугин 1990: 91; Земсков 1999: 114-115; Getty, Trittersporn, Zemskov 1993b: 668.

На рисунке 19.2 представлены данные на начало каждого года. Так как в течение года могли быть — и обычно имели место — значительные изменения числа заключенных, то более адекватно судить об истинной динамике тюремно-лагерного населения позволяет его среднегодовая численность. Не располагая помесячными данными о числе заключенных, ее можно определить только грубо, приблизительно — как полусумму численности на начало и конец года. Но в некоторых случаях это возможно сделать и точнее. За ряд лет имеются сведения о числе умерших за год и о доле умерших в процентах в среднесписочной численности заключенных, рассчитанной Отделом учета и распределения заключенных ГУЛАГа (ГУЛАГ 2000: 441-442). Эти сведения позволяют определить и более точное среднесписочное число заключенных, которое на рисунке 19.3 помечено буквой «р».

Рисунок 19.3. Среднесписочное число заключенных лагерей, колоний и тюрем, СССР, 1930-1956, тыс. человек

Как видно из рисунка 19.3, различия между определенной двумя способами среднегодовой численностью заключенных — иногда большие, иногда меньшие — существуют, однако качественной картины динамики числа заключенных они не меняют. Кроме того, следует заметить, что выполненный расчет позволил в известной мере восполнить отсутствие данных об общем числе заключенных лагерей, колоний и тюрем в 1935-1938 годах (последний столбец таблицы 19.3).

Таблица 19.3. Число заключенных лагерей, колоний и тюрем, СССР, 1935-1941, тыс. человек

	На начало года	Среднегодовое в лагерях, колониях и тюрьмах
В лагерях и колониях	В лагерях, колониях и тюрьмах	Рассчитанное как полусумма чисел на начало и конец года	Рассчитанное исходя из коэффициента смертности
	965,7			1150,4
	1296,5			1184,5
	1196,4			1283,3
	1881,6			2030,9
	1672,4	2024,9	1935,6
	1660,0	1846,3	2123,3
	1929,7	2400,4	2223,0

Источники: Земсков 1999: 115; ГУЛАГ 2000: 441-442.

На фоне общего подъема числа заключенных между 1930 и 1960 годами бросается в глаза его резкое снижение во время войны. Оно имеет несколько объяснений. Ниже будет показано, что в это время резко возросла смертность заключенных, что, конечно, не могло не сказаться на их численности. Одновременно сократился приток заключенных, хотя он оставался совсем не маленьким. Но, кроме того, за время войны, по неполным данным, из лагерей и тюрем более 1 млн. человек было передано в ряды Красной армии (ГУЛАГ 2000: 428), что — при менее 2,5 млн. человек общей численности тюремно-лагерного населения к началу войны — обусловило его резкий спад к 1944 году.

Вторая особенность динамики числа заключенных — огромное разбухание тюремно-лагерного населения в самые, казалось бы, победоносные годы — после принятия «конституции победившего социализма» в 1936 году или сразу после окончания Второй мировой войны. Особенно поражает это последнее. Уже в конце войны массовые репрессии вновь усилились и не прекращались до 1953 года. Можно еще как-то понять рост числа осужденных по делам органов НКВД-МВД в 1945-1946 годах, когда в их руках оказались лица, сотрудничавшие с противником во время войны, проживавшие в Европе русские эмигранты и т.п. Но что происходило в последующие годы? Как объяснить, что за один 1948 год, когда по политическим делам было осуждено 73 тыс. человек, число заключенных лагерей, колоний и тюрем выросло на 466 тыс. (а число вновь поступивших заключенных было, следовательно, намного большим)? В целом за пять лет, с 1945 по 1950 год, общее число заключенных лагерей, колоний и тюрем увеличилось более чем на 1 млн. и в 1950 году приблизилось к 2,8 млн. человек (Земсков 1999: 115).

В обескровленной войной стране с резко сократившимся населением и, в частности, с огромными потерями мужского населения в наиболее продуктивных возрастах власти не нашли ничего лучшего, как держать в тюремно-лагерной изоляции свыше 2,5 млн. человек, большинство из которых составляли те же недобитые на войне мужчины молодых и средних возрастов. Правда, видимо, мужчин тюремно-лагерному Молоху уже не хватало. «Доля женщин среди осужденных после завершения победоносной войны удваивается (с 17,2 до 39,5%)» (Попов 1992: 26). Начиная с 1946 года доля женщин несколько сократилась и замерла на уровне 31-32%, что лишний раз заставляет вспомнить о социалистических принципах разнарядки и квотирования.

Характерная особенность послевоенных репрессий — дикое ужесточение наказаний — и вовсе не за «политические преступления». В 1940 году «народные» суды приговорили на срок свыше пяти лет лишения свободы 2,1% всех осужденных, в 1947-м — 18,1%, в 1948-м — 29,2% (Там же, 27). Народ явно провинился перед властью.