Онтология культуры представляет собой самостоятельную огромную тему современного философского учения о бытии. Здесь рассматривается лишь один аспект онтологических возможностей культуры. Речь идет об онтологии культуры в качестве методологической предпосылки анализа метафизического аспекта эстетического в социальном.
Культурой большинство из нас «занимается» добровольно и бескорыстно. То, что мы делаем «по культуре» в связи с нашими профессиональными обязанностями, собственно культурой для нас даже и не является, это скорее наша цивилизационная деятельность. В силу своей многоликости и многоуровневости современная культура достаточно терпима по отношению к нашим попыткам в том смысле, что «готова» принять любые наши «культурные движения». Специальное и целенаправленное «вхождение» в культуру, помимо того, что сделалось само собой по факту рождения, воспитания, среды, предполагает момент свободного выбора и уже в силу этого приносит «незаинтересованное удовольствие». Что еще интересно: в этом плане культура вполне адекватна по своей природе нашей частичности, однобокости, ущербности по принципу комплементарности. «Подключиться» можно с любого входа. В этом смысле культура, по крайней мере современная, изначально содержит в себе эстетическую составляющую.
Вместе с тем культура в первом приближении – самое не-онтологическое образование, которое можно себе представить. Она слишком посюсторонняя, здешняя, слишком всегда здесь и теперь. Это обязательно живая деятельность, а значит, деятельность со всеми отступлениями, обратными движениями, попятными ходами, проколами, неудачами. И все же есть основания говорить об онтологии культуры [82].
Культура традиционно понимается как нечто сверхприродное, а потому и сверхъестественное в человеке. Но это сверхъестественное существует в двух основных ипостасях. Во-первых, классическая философия использует понятие культуры как второй природы и неорганического тела человека. Это те искусственные органы, которыми человек, вопреки Библии и в соответствии с «Капиталом», продолжает (усиливает, удлиняет) естественные органы своего тела. Хорошо известно, что средства труда суть не что иное, как продолжение возможностей органов человеческого тела. Все искусственные органы человека созданы или приспособлены им самим и потому справедливо носят название «техне». «Техне» – это человеческие вещи, а человек, как известно, мера всех вещей (Протагор).
Именно человек извлекает, вытаскивает наружу внутреннюю природу всех вещей. Принуждая (заставляя, понуждая) их работать друг с другом, он высвечивает вещность вещи. Свои смыслы солнце раскроет земле, только если их соединит человек, повернет их «вещные лица» друг к другу. Человек действует в соответствии с мерой любой вещи, и в силу этого по законам красоты (Маркс). Что может быть прекраснее подхода к вещи с позиции ее собственной природы, собственной внутренней меры, да и мера, как мы теперь уже знаем от Платона, есть категория эстетическая.
Таким образом, самая элементарная человеческая деятельность по собственным законам мира вещей уже соотносит культуру с бытием. Но это только начало. Гораздо важнее и сложнее (хотя об этом знали уже древние китайцы) то, что, относясь к вещи по-человечески, человек заражает и заряжает ее человечностью, вынуждая по-человечески относиться к себе (жэнь). Значит, человек не просто «растягивает» вещь в процесс, придавая ей сверхчувственные характеристики, но и создает пространство человеческого в системе «вещь – человек». Мы встраиваем, впаиваем, вплавляем культуру (как мир человеческого) в каждую элементарную клеточку, в каждый маленький «продукт» своей деятельности.
Но почему такая «встроенная» культура, культура «по ходу дела (совершенно буквально!)» может быть соотнесена с бытием? Причина в том, что, изменяя внешнюю (прежде всего, вещную) природу, человек «в то же время изменяет свою собственную природу»[83]. Это его бытийственная характеристика. Быть для человека (начиная с эпохи Возрождения) как раз и означает быть творцом, и не в последнюю очередь творцом самого себя. Такая деятельность свидетельствует о человеке как о невозможности какой-либо окончательной полноты и завершенности, о его открытости миру и вечной неготовости, неставшести. Эти характеристики сущностно, а значит, бытийственно отличают человека от всего остального сущего.
Но и это еще не все. В жизни человека присутствует принципиально иной мир сверхъестественного: мир человеческих абсолютов, обладающий всеми характеристиками культуры. Это мир Любви, Совести, Разума, Добра, Истины и Красоты. Искусственность, сверхъестественность, невозможность этого мира настолько очевидна, что вообще непонятно, как этот мир может существовать. И все-таки существует Нечто, а не Ничто. Несмотря на то, что красота бренна, тленна, хрупка и легко подвергается уничтожению всеми способами, она все-таки существует. Несмотря на то, что любовь встречается, по всей вероятности достаточно редко, вызывает к себе нездоровый интерес обывателей и насмешку здравомыслящих людей, она все-таки случается. Несмотря на то, что добро проигрывает битвы злу, почему-то до сих пор оно еще окончательно не проиграло[84].
Добро – это талант и ремесло
Терпеть все пораженья и потери.
Добро, одолевающее зло,
Как Моцарт, отравляющий Сальери.
(Игорь Губерман)
Естественно было бы разлюбливать, а не любить, забывать, а не помнить, вести себя глупо, а не разумно. Поэтому мир человеческих абсолютов неестественен, сверхъестественен, сверхприроден, и в этом смысле, культурен. Культура существует в двух ипостасях: «техне» и мир человеческих абсолютов.
Однако, есть, как водится, еще и третья сторона дела. Самая главная форма бытия культуры – живая человеческая деятельность, только в ней одной человек челноком движется между «техне» и миром бытия. Как мост, как экзистирующее существо, как крючком зацепляет он бытие и протаскивает его в повседневность. Параллельно осуществляется обратное движение: самые чистые, светлые моменты обычной повседневной жизни уносятся в мир Бытия. Человек на себе выносит пространство культуры, создает его наполнение, напряжение. Техне и бытие – основа культуры (основа как в ткачестве), а сам человек ткет ее живую, трепещущую ткань, парусину. Наполнение и напряжение возникает в ней за счет самой прозаической характеристики человеческой деятельности, а именно за счет ее повторяющегося характера. Культура живая не в силу постоянного обновления, а за счет постоянных и настойчивых возвратов на прежнее «умное место», за счет воз-делывания как бесконечного повторения. Перестанешь возвращаться, перестанешь быть живым, а все внешние аксессуары культуры моментально превратятся в исторические памятники, в застывшее мертвое напоминание о том, что когда-то было живым.
Контрольные вопросы
Что представляет собой эстетическая составляющая культуры?
Почему можно говорить об онтологических возможностях «здешней», посюсторонней культуры?
Прокомментируйте известную хайдеггеровскую постановку основного вопроса философии: «Почему есть нечто, а не ничто?».