Третье сентября. Трагическая развязка

Было ощущение обречённости. Многие были уверены, что сегодня будет штурм. Но мы не говорили об этом друг с другом.

Около 7.00 в зал ДК пришёл доктор Рошаль. Он говорил минут 15-20. Сказал, что ситуация тяжёлая. Бандиты на переговоры не идут. В еде и воде отказывают. Говорил о том, что дети в таких условиях могут выдержать до 8 дней. Зал при этих словах как-то одновременно выдохнул - «ох». Некоторые заплакали. Рассказал о своих действиях и разговорах с бандитами, как стыдил их, мол, мужчины на Кавказе не должны так поступать. Рассказал, что они ответили: «им на всех наплевать, и что они готовы сами умереть и убить всех».

Жара, градусов около 25-30. Нарастала напряжённость. Люди были в отчаянии, не хотелось верить, что всё кончится плохо. Я приехал как раз к окончанию выступления Дзасохова. Мама была там в зале. Я хотел войти её внутрь ДК. Но в зал было попасть невозможно. Люди стояли в проходе, в дверях, многие были озлоблены. Журналистов со вчерашнего дня не пускали никуда.

Из школы выстрелили из подствольного гранатомёта через дом по улице Октябрьская, 13. Снаряд упал в районе развалин. Я сделал вывод, что они сделали именно то, что хотели. Все люди и штаб находились в пределах досягаемости выстрела, но они выстрелили через дом туда, где никого не было. Это говорило о том, что они хорошо знали местность или получали информацию из Беслана. В последний день выстрелов было меньше. Но напряжённость всё равно нарастала. Наверное, это чувствовали и боевики. Неопределённость вызывала панику и у них. Они иногда постреливали, пытаясь показать, что контролируют периметр. Стало известно, что договорились забрать убитых, которых они выбросили из окна.

Было 13.05, когда в школе произошёл мощный взрыв. До этого было много взрывов, но ни один из них не был похож на этот. Чувствовалось, что взорвалось большое безоболочное устройство. А потом - взрыв еще мощней. Всем стало ясно, что это беда. Площадь перед ДК огласилась всеобщим стоном и криком. Люди бросились к оцеплению. После некоторого затишья, в районе школы все интенсивней стала нарастать стрельба. Засвистели пули. Хаотично, неизвестно откуда. Я закричал:

- Начался штурм! - и бросился к школе.

Но не успел пробежать и 30 метров, как навстречу хлынул поток людей. Прошёл слух, что это бандиты взорвали школу, а сами бросились на прорыв. Люди в испуге бросились назад. Мы бежали по улице Ленина, а над головами свистели пули.

Над городом уже кружили вертолёты. Перестрелка всё нарастала и слышна была со всех сторон. Минут 30 была неизвестность. Прошёл слух, что бои идут в центре города. Вдруг по улице на большой скорости проехала автомашина «Нива», заднее стекло которой было разбито. В ней сидели на заднем сидении два раздетых, испачканных и ослабленных ребёнка - мальчик и девочка. Все поняли, что это дети со школы. За «Нивой» на такой же скорости пронеслась милицейская машина. Сидящий в ней милиционер кричал через рупор:

- Расходитесь в укрытия, в городе идут бои!.. Несколько милицейских машин и БТРов поехало в сторону школы. В воздухе непрерывно кружило несколько вертолётов. Со стороны школы была слышна интенсивная стрельба.

Я побежал в больницу. Уже было известно, что в неё поступают раненые и убитые. Что уже спасена Алла, и что вроде бы там есть старик. Он ранен в руку, но жив.

Когда прибежал в больницу, то увидел там ад. Во дворе были развёрнуты несколько походных медицинских палаток: приёмное отделение, 2 операционные и морг. Через каждую минуту поступали машины, в которых везли раненых. Все они были в ужасном состоянии. Люди облепили крыльцо, стояли вокруг него плотным кольцом, бросались на каждую машину в надежде увидеть своих близких. Крики, вопли и стоны. Несли раненых. Больше всего было детей. В основном без сознания или раненых. Раненых детей младшего возраста заносили в палатки, где сразу приступали к осмотру и операциям... С обратной стороны больницы выносили тяжелораненых для отправки в город и мёртвых, которых относили в морг. Все раненые были в тяжёлом состоянии, грязные, в копоти, с сильным запахом мочи. В последний день заложники справляли нужду под себя и в вёдра, из которых потом и пили эту мочу, поили ею детей. Одежда изорвана. Все белые вещи и бельё были серо-коричневыми от засохшей крови. На ком сохранились носки, и они были чёрными от чужой крови, словно они искупались в ней. Дети все практически голые. Измученные лица, и страшные рваные раны, оторванные конечности, торчащие кости, оскаленные рты убитых, и развороченные тела.

О папе не было никаких вестей. Я пошёл в морг. Там была страшная картина… Запах, невыносимо зловонный трупный запах. Тела детей и взрослых, словно измолотые в мясорубке. Папы там не было.

Но никакой статистики в то время не велась. Кому не могли помочь здесь, осматривали и отправляли в город. К ещё дышащим людям подбегали медсёстры и просили назвать фамилию и имя. Но не все могли назвать себя. Очень многих так и отвезли, безымянными.

В больнице был ад. В каждой смотровой, ванных, туалетах и в коридорах вдоль стен лежали трупы. Десятки растерзанных трупов детей и взрослых. Их даже не выносили. Полевой морг так и останется заполненным на одну четверть, трупы будут потом выносить, и складывать прямо на улице перед моргом. Операционная была открыта, и было видно, как операции делают практически сразу, ещё одетым людям. Под операционную переделали ещё и перевязочную в правом крыле. Много крови, очень много.

Мальчишка-старшеклассник, сидя в носилках, кричал в горячке: «Я остался невредим, прямо надо мной взорвалась бомба, а я остался невредим.

Чудо!» - в то время как из маленькой раны в животе сочилась кровь. В горячке он даже не чувствовал, что пуля или осколок у него в животе. Девочка, с которой поговорил её отец, и, которая не имела ни одного ранения, умерла практически сразу от множественных разрывов внутренних органов из-за баротравмы. Пронесли командира «Вымпела», у которого разрывная пуля снесла пол черепа, а он ещё дышал. Занесли спасателя МЧС, он уже не дышал. Парень и девушка бились в истерике, падая на пол:

- Пашку, Пашку убили, сволочи!..

Я видел каждого убитого и раненого. И видел: в каком они состоянии. Мне никогда этого не забыть…

В стационарном морге мест уже не было. Там было 20-25 изуродованных тел. Весь пол в крови. Так как бывает на бойне. И мухи. Папы не было и там. Около морга лежало человек 30. У двух носилок сидит молодой мужчина, а на носилках его жена и валетом двое маленьких детей…

…В школе ещё была перестрелка, проходила зачистка. Слышны были голоса спецназовцев, точнее одного, который громко сообщал о своих действиях, наверное, по рации. И взрывы. Судя по всему, они бросали гранату, прежде чем войти в помещение. Из школы уже не шёл дым. Вся крыша была в пробоинах, на окнах всего здания - ни одного целого стекла. В актовом зале и столовой дыры, которые взорвали, чтобы удобнее было штурмовать.

Я спросил у солдат оцепления:

- Есть ли кто-нибудь из заложников в школе?

Они ответили безразлично:

- Есть, и ещё как есть.

Пробыл там около часа. Проехал мимо танк, развернулся и стал бить прямой наводкой в школу. Никогда не видел, как стреляет танк… Минут через 20 пришёл домой. Было около 18.00 – 18.30. Связался с мамой, сказал, что поедем искать папу по больницам. Клиническая больница скорой помощи была закрыта. Около неё толпились сотни людей. На заборе висели какие-то списки, человек 300-350. В списках не было папы. Но были неопознанные лица. Расспрашивали медперсонал. Но в такой горячке трудно было получить какую-либо информацию.

В Республиканскую клиническую больницу никого не пускали. В списках, которые висели на колонне перед приёмным отделением, папы не было. По улицам текли реки, словно небо плакало…