В античной Греции под эпистемологией (от episteme – знание, logos – учение) понимали учение о доказательном, достоверном знании. К такому знанию относились математика и логика (частично астрономия).
Остальное знание считалось мнением (doxa).
Парменид и Платон рассматривали эпистемологию как знание по истине. Они противопоставляли ее мнению, основанному на чувственных наблюдениях.
В современной философской литературе под эпистемологией чаще всего подразумевают теорию научного познания, а для обозначения общей теории познания используют термин «гносеология».
В эпоху Нового времени стало окончательно ясно, что научный подход к изучению реального мира принципиально отличается от повседневного, обыденного познания, основанного на здравом смысле. И это отличие, прежде всего, - в доказательности научного знания. При этом еще возникает вопрос о способе доказательств. Античная наука, не знавшая экспериментального естествознания, развивала исключительно теоретические доказательства.
|
|
Революционное нововведение Галилея состояло в использовании эксперимента как специфического метода исследования в науке при познании конкретных явлений природы. Экспериментальный метод Галилея, который был направлен против натурфилософских попыток объяснить природу с помощью разного рода «скрытых качеств».
Галилею впервые удалось объединить в эксперименте эмпирически наблюдаемые явления с их рациональным анализом с помощью математических методов. Книга природы, указывал Галилей, написана на математическом языке, и понять ее может только тот, кто знает этот язык. В дальнейшем развитии науки математические модели стали и надежным средством постижения истины.
Т.н. «классическая эпистемология» возникает в процессе генезиса классической науки в XVII веке. Эта эпистемология направлена на исследование проблем получения, разработки и обоснования научного знания. Центральной проблемой этой эпистемологии становится разработка эффективных методов научного исследования:
· Р. Декарт и Г.В. Лейбниц анализируют теоретические и дедуктивные методы получения рационального знания,
· Ф. Бэкон разрабатывает индуктивный метод исследования.
Ученые той эпохи, критикуя прежнюю натурфилософию и средневековую схоластику, надеялись создать особые логики открытия новых истин в науке, подобные современным алгоритмам. Если бы эта цель была достигнута, истина познавалась бы «автоматически».
Однако история науки показала, что в реальности рациональной логики открытия новых истин не существует, поэтому классическая эпистемология впоследствии стала исследовать проблемы обоснования научного знания при помощи методов, норм и критериев исследования, которые сформировались в ходе развития конкретных наук.
|
|
В рамках классической эпистемологии острый характер приобрела дискуссия о взаимоотношении эмпирических и рациональных методов познания:
· эмпиристы считали единственно надежным источником научного знания чувственный опыт, основанный на ощущениях и восприятиях; аргументированно отстаивали эту позицию сенсуалисты (от лат. sensus — ощущение) Э. Кондильяк, Д. Локк и др., рассматривая ощущение как последний, неделимый источник нашего знания, своего рода атомарную его единицу,
· рационалисты утверждали, что только разум и основанные на нем рациональные методы познания могут гарантировать постижение истины; так, Р. Декарт считал первоисточником знания в науке интеллектуальную интуицию, с помощью которой происходит постижение исходных понятий и суждений науки, (например, аксиом математики) из которых с помощью дедуктивного умозаключения выводятся ее теоремы.
Г.В. Лейбниц, считая, что наивысшее выражение разума – это математическое мышление, решительно возражал против тезиса сенсуалистов о том, что в нашем уме не содержится ничего иного, кроме ощущений, сделав к нему существенное добавление: «за исключением самого разума».
В XVIII—XIX вв. в поддержку рационализма выступили такие видные философы, как Кант, Гегель, неокантианцы, а позиция эмпиризма нашла поддержку среди позитивистов XIX века. Наиболее ярко эта поддержка была выражена у неопозитивистов XX века.
Они выступили с идеей о выделении особых протокольных предложений опыта. Именно эти предложения должны были стать надежной основой всего научного знания.
В рамках классической эпистемологии развернулся спор вокруг еще одной проблемы – проблемы психологических аспектов научного познания.
Сторонники психологизма выдвинули идею о том, что принципы обоснования нашего знания надо искать в деятельности самого сознания. Поэтому даже законы формальной логики, они пытались свести к ассоциации и диссоциации идей, возникающих в индивидуальном сознании.
Сторонники антипсихологизма справедливо возражали, что при таком понимании общечеловеческие законы и правила мышления, проверенные в многовековой практике, превратились бы в субъективные индивидуальные состояния ассоциации и диссоциации мыслей.
Таким образом, основные усилия классической эпистемологии были направлены в первую очередь на исследование норм, принципов и методов обоснования научного знания, что выразилось в приоритете контекста обоснования над контекстом открытия, выдвинутого неопозитивистами и критическими рационалистами.
Как считает Г.И. Рузавин, «современная неклассическая эпистемология начала формироваться после того, когда она перешла от обоснования научного знания к исследованию процесса развития этого знания. Первые модели об эволюции науки появились в 60-е гг. прошлого века и опирались на представления об аналогии между эволюцией органического мира и развитием научного знания»[9].
Таким образом, новизна современной эпистемологии заключается, прежде всего, в привлечении эволюционных идей для объяснения природы научного познания и его развития. Так, согласно эволюционной эпистемологии К. Поппера, развитие научного познания – это процесс, аналогичный эволюции живой природы, раскрытой в учении Ч. Дарвина: аналогично конкуренции в природе, в научном познании происходит конкуренция гипотез, создаваемых для объяснения определенных фактов, в которой побеждают гипотезы, выдержавшие проверку путем непрерывного процесса проб и ошибок.
Однако аналогия К. Поппера критикуется многими учеными. Так, Г.И. Рузавин подчеркивает, что «такая аналогия, хотя и обладает определенными достоинствами, не решает главного вопроса: она не раскрывает путей и способов совершенствования научного знания, его приближения к объективной истине. Кроме того, сам метод проб и ошибок, т.е. выдвижения догадок и предположений и исключения ошибок, вряд ли можно рассматривать как вполне научный из-за случайного его характера»[10].
|
|