Урок пятый. О том, что любовь одна, и куда смотреть, чтобы её увидеть

– На прошлом уроке вы привели так много примеров всего, что люди зовут любовью; но когда хотят навести порядок в словах, вы возражаете и говорите, что жизнь богаче слов, а слова вторичны. Получается безвыходное положение!

– Радует, что вы внимательно следите за ходом уроков. И замечание ваше вполне обосновано – хотя положение, к счастью, вовсе не безвыходное. В любом живом языке смысл слов (кроме самых простейших) всегда размыт и не вполне определен. Слова имеют единообразный, формально определенный смысл только в искусственных языках, для которых предметная область изобретена человеком. Таковы языки программирования компьютеров и различные математические теории. Но и для них всегда необходим «метаязык», то есть другой язык, более широкий и емкий, на котором только и можно описать язык формальный.

Всякому живому языку свойственна омонимия – одинаковые слова, означающие различные предметы. Если смысл двух омонимов далек друг от друга и спутать их невозможно, например, брак – супружеский союз (древнее славянское слово, родственное глаголу брать) и брак – недоброкачественная продукция (появилось лишь в XVIII веке, германского происхождения, сравн. brechen – «ломать»), то они никого не волнуют, кроме разве что остряков-самоучек. Но в более сложных случаях смысл понятий сближается, и возникают немалые сложности. Вместо омонимов мы уже видим одно и то же слово, но с различными смысловыми оттенками – коннотациями. Например, слову противник присущ целый спектр значений, от участника в спортивном состязании до врага в вооруженной борьбе и самого дьявола. Какой смысл несет оно в каждом конкретном случае?…

На эту тему исписаны тонны бумаги, от заумной философии до скабрезных анекдотов. Классический «парадокс кучи» дает нам превосходный импульс к размышлению:

Один камень – куча? (ответ, очевидно, «нет»).

Два камня – куча? (тоже нет).

А три камня – куча? (и т.д.…Когда можно сказать «да»?)

Выход из этого тупика, как и многих других, подобных ему, мы уже видели. Надо отказаться от мысли, что наш язык – это формальная система определений и силлогизмов, некий набор рамок, в которых заключена реальная жизнь. Как раз наоборот: именно реальность – это та среда и рамка, в которой только и возможно осмысленное бытие языка.

Итак, лучше отказаться от попыток найти определение «настоящей любви» в том или ином языке, а вместо этого поискать его в реальной жизни.

– Но мы же видели – в жизни нет никакого порядка!

– А вот это уже неправда. Мы с вами смотрели по сторонам, а ведь этого недостаточно.

– Куда же смотреть, как не по сторонам??

Один дед ехал с внуком в санях по пустынному месту, видит, стоят стога. Он оглянулся по сторонам, туда, сюда – никого кругом. Дай, думает, позаимствую охапочку сена – и скорей к стогу.

– Дедушка, дедушка!

– Что случилось?

– Ты наверх забыл посмотреть!

Ситуация знакома практически всем, не только совестливым нарушителям Восьмой заповеди. Решение любой серьезной задачи – технической, математической, нравственной, мировоззренческой и т. п. – требует «взгляда вверх», отрыва от окружающей среды, привычной, стандартной, и поэтому в какой-то мере сковывающей способности души. Не приходилось ли вам видеть, как верующие осеняют себя крестом – ото лба к поясу, от правого плеча к левому – начиная всякое дело, или просто в трудную минуту? Это как раз и есть взгляд вверх, взгляд на Бога.

Растерявшись в поисках настоящей любви, обнаружив, что кругом нас – как и в нас самих – порядка мало, мы смотрим вверх, обращаясь к Богу в надежде, что у Него мы найдем потерянную нами настоящую любовь и даже научимся, как ее себе вернуть. Во всяком случае, имеет смысл попробовать.

Надо признать, что многие с этим не согласятся – те, кто убеждены, что «наверху» нет ничего, кроме звезд, птиц и самолетов. Но ведь им тоже, раньше или позже, приходится выводить свой взгляд из плоскости в третье измерение, как о том повествует следующая морская быль, зеркальное отражение мирной притчи про сено:

– Сэр, буря усиливается, в корпусе открылась течь.

– Штурман, сообщите расстояние до земли.

– Две мили, сэр.

– В каком направлении?

– Вниз, сэр.

* * *

В Священном Писании Нового Завета совсем немного богословия. Это удивляет новичков, но вполне естественно для более опытных верующих: вспомните, что мы говорили только что о жизни и умозаключениях. Богословие стало всерьез развиваться лишь тогда, когда понадобились умозаключения – через 200-300 лет после новозаветной эпохи, в эпоху острых религиозных споров. А новозаветные тексты – это главным образом свидетельства очевидцев или письма, написанные по тем или иным практическим поводам.

Однако среди окружения Спасителя выделяется одно имя, к которому мы неизменно присоединяем титул «Богослова»: это Апостол и Евангелист Иоанн. В написанном им Евангелии, посланиях, а также в таинственной книге Откровения (по-гречески «Апокалипсис») мы находим богословское содержание, объяснения и формулировки, словно Апостол писал для нас с вами. Наверное, так оно и было.

И вот, в 4-й главе своего Первого Послания он сообщает нам именно такой богословский тезис, который соединяет интересующие нас предметы – Бога и любовь. Причем соединяет как нельзя прочней и надежней, знаком тождества, и для верности повторяет его дважды, в 8-м и 16-м стихе: Бог есть любовь.

Если так, то мы, наконец, повстречали настоящую любовь: та любовь настоящая, которая соединяет нас с Господом. И более того: раз Бог один, то и любовь (настоящая) – одна.

Вот ведь как всё просто. Получилось почти по совету той бабушки. Почти – потому что бабушка в молодые года развратничала почем зря и тем самым отвернулась от Бога. Но мы забегаем вперед.